– О, дитя мое… милая моя, родная!

Софи не узнавала ее, но сразу же почувствовала, кто эта женщина. Пыталась что-то сказать, но губы не слушались.

– Софи!.. – зарыдала женщина, покрывая ее поцелуями. Наконец Софи все же удалось выдавить шепотом:

– Но… дедуля, он же говорил, вы все…

– Знаю, знаю. – Обняв Софи за плечи, женщина смотрела на нее такими знакомыми глазами. – Мы с твоим дедушкой были вынуждены говорить много разных ужасных вещей. И делали это лишь потому, что считали: иначе нельзя. Мне так жаль… Но это было ради твоей же безопасности, Принцесса.

Услышав это последнее слово, Софи тут же вспомнила о деде. Долгие годы он называл ее именно так – Принцесса. Казалось, звук его голоса эхом разносится по каменистым склонам, отлетает от стен и башен Рослина. Проникает сквозь землю и гулом отдается в неведомых пустотах.

Женщина продолжала обнимать Софи, слезы градом катились по ее лицу.

– Твой дед так хотел рассказать тебе всю правду! Но потом вы поссорились. Он очень переживал, изо всех сил старался помириться. Ему так много надо было тебе объяснить! Так много объяснить!.. – Она поцеловала Софи в лоб, затем шепнула на ушко: – Больше никаких секретов, Принцесса. Пришла пора узнать всю правду о твоей семье.

Софи с бабушкой сидели на крыльце, плача от радости и переживаний, и тут через лужайку к ним бросился светловолосый молодой человек. В глазах его светилась надежда.

– Софи?..

Софи кивнула, смахнула слезы и поднялась. Лицо молодого человека не было ей знакомо, но, когда они обнялись, она почувствовала, что он всегда был ей родным, что в жилах их бежит одна кровь…

Вскоре и Лэнгдон присоединился к ним. Софи до сих пор не верилось, что лишь вчера она чувствовала себя такой одинокой в огромном мире. И вот теперь в чужой стране, в незнакомом месте, в окружении трех самых близких ей людей она поняла, что наконец обрела настоящий дом.

Ночь опустилась на Рослин.

Лэнгдон в одиночестве стоял на крыльце. И улыбался, прислушиваясь к доносившимся из-за застекленной двери смеху и болтовне. Кружка крепкого бразильского кофе помогла преодолеть навалившуюся сонливость, но он знал – это ненадолго. Слишком уж он устал за последние два дня.

– Вы так тихо от нас ускользнули, – услышал он голос за спиной.

Лэнгдон обернулся. В дверях стояла бабушка Софи, серебристые волосы мерцали в лунном свете. Теперь он знал, что последние двадцать восемь лет она носила имя Мари Шовель.

Лэнгдон устало улыбнулся в ответ:

– Просто подумал: надо же дать членам семьи возможность вдоволь наговориться после столь долгой разлуки. – Он видел в окно, как Софи что-то рассказывает брату.

Мари подошла и остановилась рядом.

– Мистер Лэнгдон, как только я услышала об убийстве Жака, тут же страшно испугалась за Софи. И, увидев ее сегодня у дверей дома, испытала невероятное облегчение. У меня просто нет слов, чтобы выразить вам свою благодарность.

Лэнгдон не знал, что ответить. И хотя чуть раньше он предоставил Софи возможность поговорить с бабушкой наедине, Мари попросила его остаться и послушать. Мой муж безоговорочно вам доверял, мистер Лэнгдон. Стало быть, и я могу доверять.

Лэнгдон остался и вместе с Софи в немом удивлении выслушал историю о ее покойных родителях. Сколь ни покажется это невероятным, но оба они принадлежали к роду Меровингов и являлись прямыми потомками Марии Магдалины и Иисуса Христа. Но в целях безопасности были вынуждены сменить фамилии Плантар и Сен-Клер. В жилах их детей текла царская кровь, и потому они находились под защитой и опекой Приората Сиона. Когда родители погибли в автокатастрофе, причина которой так и осталась до конца невыясненной, Приорат встревожился. Это могло означать, что об их происхождении узнал кто-то еще.

– И вот нам с твоим дедушкой, – продолжила рассказ Мари, и в голосе ее звучала боль, – пришлось принять очень важное и трудное решение. Причем немедленно, сразу после того, как нам позвонили и сообщили, что машина твоих родителей найдена в реке. – На ее глазах выступили слезы. – Мы должны были ехать в той машине вместе, все шестеро. Но к счастью, в самый последний момент планы изменились, и твои родители поехали без нас. Мы с Жаком не знали, что в действительности произошло на той горной дороге… был ли то и вправду несчастный случай. – Мари не сводила с Софи глаз. – Мы знали лишь одно: нам следует защитить своих внуков – вот так и было принято это решение. Жак сообщил в полицию, что в машине находилась еще и я вместе с твоим маленьким братиком. И что тела наши, очевидно, унесло водой. А затем нам обоим пришлось скрыться. Приорат все организовал. Жак, будучи человеком слишком известным, даже своего рода знаменитостью, не мог позволить себе такую роскошь – бесследно исчезнуть. Было решено, что Софи, старшая из детей, останется с ним в Париже, будет расти и воспитываться под присмотром Жака и защитой Приората. – Голос ее упал до шепота. – Разделение семьи – это самое трудное, что нам довелось испытать в жизни. Мы с Жаком виделись, но редко и нерегулярно и всегда тайком… Есть у Приората определенные правила, которые следовало соблюдать.

Тут Лэнгдон понял, что Мари собирается перейти к подробностям, не предназначенным для ушей человека постороннего, И поспешил выйти на крыльцо. И вот теперь, всматриваясь в смутные очертания Рослина, он не мог не думать о тайне, которую скрывает эта часовня. А что, если Грааль действительно спрятан там? И если да, то что тогда означают слова «сосуд» и «меч», упомянутые в стихотворении?..

– Давайте отнесу, – сказала Мари и кивком указала на руку Лэнгдона.

– О, благодарю вас. – И Лэнгдон отдал ей пустую кружку из-под кофе.

– Нет, я имела в виду то, что у вас в другой руке, мистер Лэнгдон.

Только сейчас Лэнгдон спохватился, что держит в левой руке кусок папируса со стихотворением Соньера. Он снова достал его из криптекса, в надежде заметить то, что, возможно, пропустил раньше.

– Да, конечно, простите.

Мари взяла папирус и улыбнулась:

– Знаю одного человека из банка в Париже, который бы дорого дал за то, чтобы вернуть шкатулку розового дерева. Андре Берне был близким другом Жака, а Жак, в свою очередь, полностью ему доверял. Андре был готов буквально на все, лишь бы сохранить доверенный ему Жаком на хранение предмет.

В том числе и пристрелить меня, подумал Лэнгдон, но решил не говорить этого. А также умолчать о том, что сломал бедняге нос. При упоминании о Париже он подумал о трех senechaux, убитых накануне ночью.

– Ну а Приорат? Что же с ним теперь будет?

– Колесики и винтики уже пришли в движение, мистер Лэнгдон. Братству пришлось немало пережить за долгие века, как-нибудь переживет и это. Всегда найдутся люди, готовые подхватить упавшее на землю знамя.

Лэнгдон подозревал, что бабушка Софи связана с Приоратом самым тесным образом. Среди членов Приората всегда были женщины. Четырем из них даже удалось стать Великими мастерами. Хотя senechaux традиционно становились мужчины, женщинам тоже доводилось занимать в Приорате более высокую ступень. И даже получить самые главные посты, минуя эту ступень.

Лэнгдон вспомнил о Тибинге и Вестминстерском аббатстве. Казалось, после всех этих событий прошла целая вечность.

– Скажите, а Церковь оказывала на вашего мужа какое-либо давление? Убеждала не публиковать документы Сангрил?

– О Господи, нет, конечно. Конец дней – это выдумка какого-то параноика. В доктрине Приората нет ни единого намека на дату обнародования этих документов. Вообще-то Приорат придерживался мнения, что Грааль навеки следует сохранить в тайне.

– Навеки? – Лэнгдон был поражен.

– Эта тайна предназначена для спасения наших собственных душ, а не самого Грааля. Красота Грааля как раз и состоит в его неземной бесплотной природе. – Теперь Мари Шовель тоже смотрела на часовню Рослин. – Для некоторых Грааль – это сосуд, отпив глоток из которого, можно приобщиться к вечной жизни. Для других – погоня за потерянными документами и их тайной. А для большинства, как я подозреваю, это просто великая идея… блистательное и недосягаемое сокровище, которое даже в сегодняшнем мире всеобщего хаоса служит путеводной звездой. Спасает и вдохновляет нас.