Себастьян молчал, опустив ресницы. Все, что мне оставалось, — поцеловать его в неподвижные губы и, кляня себя за проклятую слабость, скрыться в подъезде.

Сквозь щель почтового ящика виднелось что-то оранжевое. Мысленно пожелав, чтобы это оказалась бомба, которая бы положила конец моим страданиям, я полезла за ключом.

Но это была не бомба. В сложенном пополам конверте из плотной оранжевой бумаги лежала магнитофонная кассета. Никаких надписей, никаких записок. Не иначе как компромат, подумалось мне. Вернуться назад, отдать Себастьяну? А если это просто чья-нибудь дурацкая шутка? Нет, спасибо, я и так не пользуюсь у него ни доверием, ни уважением. Не хватало мне окончательно опозориться. Лучше я сначала прослушаю кассету дома.

Войдя в квартиру, я первым делом приготовила себе чаю, чтобы взбодрить ослабленный обмороком и душевными переживаниями организм, и уселась перед магнитофоном. Вставила кассету, надавила на «пуск» и…

Из динамиков мне в уши ударил высокий визгливый голос:

— Вот подонок! Он кровью умоется за свой портрет! Так, слушай меня. Делай что хочешь, но я желаю видеть мерзавца в гробу. Мне не важно, сложно это или легко, дорого или дешево! Сделай, и можешь просить что угодно. Я для тебя Луну введу в состав РФ, а тебя губернатором назначу… Портрет? Непременно! Пока сам не оболью его бензином и сам своими руками не подожгу — не смогу спать спокойно… Понял меня? Выполнишь — будешь мне как брат. Нет, даже как сын родной. Слышишь?..

Я обалдело смотрела на пленку, с тихим шипением неторопливо перематывающуюся с одной бобины на другую. Запись кончилась, но я была слишком потрясена услышанным, чтобы отреагировать сразу. Одно дело — смотреть в новостях, читать в газетах и совсем другое — получить в собственные руки такую… гадость. Простите, уж не знаю, как еще это назвать!

Сколько времени я бы еще гипнотизировала ни в чем не повинную магнитолу, но тут подало голос другое чудо современной техники. Я имею в виду телефон.

Остановив воспроизведение пленки, я схватила трубку. И, кажется, побагровела — во всяком случае, лицу и ушам стало нестерпимо жарко.

— Больше я с тобой никаких дел иметь не желаю! — завопила я. — Мерзкая рожа! Ты… ты…

— Слушай, давай я составлю список всех относящихся ко мне ругательств, а ты их потом подпишешь? — если в голосе Тигры и было раскаяние, то мне его услышать не удалось. — Я в окно выглянул, а там из машины мент выходит, ну, ты его знаешь, Захаров. А у меня с ним, как нарочно, недавно была незабываемая встреча при довольно скользких обстоятельствах, поэтому мне никак нельзя было попадаться ему на глаза. Ты-то его знаешь, тебе все сойдет с рук…

— А мне казалось, что тебе, дьяволу, проще простого справиться с каким-то капитаном милиции…

— Удивительно, до чего же ты темная! Разве не знаешь, что кто-то из твоих ангелов подарил ему такой нательный крест, что теперь этого капитана даже пули не берут, словно он в бронежилете ходит? И ты предлагаешь мне с ним тягаться! Нет, я свое здоровье лучше для какого-нибудь более полезного занятия поберегу.

Нельзя сказать, что я поверила Тигре. Уже имеющийся у меня опыт общения с ним показывал: поступки его диктуются не обычным здравым смыслом, а какими-то его собственными таинственными — дьявольскими! — импульсами. А поскольку эти самые импульсы сам черт объяснить не в состоянии, позже, чтобы мотивировать свои поступки, обольстительному бесу с фиалковыми глазами приходится нагромождать вокруг них столько запутанного вранья, что, в конце концов, получившееся из всей этой лжи сооружение своей высотой и сложностью конструкции способно затмить Эйфелеву башню.

— Если бы я знал, что тебе грозит настоящая опасность, думаешь, я бы оставил тебя одну без присмотра?

— Не знаю, — честно ответила я.

— Вот спасибо! Теперь я буду знать, какого ты обо мне мнения! — обиженно пробурчал Тигра.

Нет, вы только полюбуйтесь! И у него же еще хватает наглости на меня обижаться…

Затем все тем же надутым тоном нечистый дух сообщил, что, хоть я этого и не заслуживаю (ничего себе, а!), он будет держать меня в курсе своих поисков Алисова. Пока что поиски не дали никаких результатов, но он позвонит мне, как только что-нибудь выяснит. А сейчас ему некогда, его люди ждут.

— Люди или черти? — спросила я гудящую трубку, прежде чем положить ее на аппарат.

Не успела я вернуться к магнитоле и нажать кнопку обратной перемотки, телефон опять зазвонил.

— Слушай, нечисть! — рявкнула я в трубку. — У меня, между прочим, тоже полон дом людей, и все ждут не дождутся…

— Извини, что помешал, — раздался в ответ самый красивый и самый печальный голос на свете.

— Нет-нет! — поспешно завопила я. — Нет, Себастьян, ты мне не помешал, это я только что с одним придурком разговаривала, а он… У тебя ко мне какое-то поручение?

Пауза. Оказывается, от грохота сердца можно оглохнуть.

— Что ты сказал? — жалобно переспросила я.

— Ничего. Хотел услышать твой голос, не мог удержаться… Извини.

— Себастьян! — крикнула я, но он уже повесил трубку.

Через пару минут, когда ко мне вернулась способность соображать, я вспомнила про кассету и про то, что Себастьяну неплохо бы про нее знать…

Внезапно я даже подпрыгнула, потому что в пустую мою голову вдруг с опозданием залетели вопросы, которыми я должна была задаться с самого начала. Почему кассету подбросили именно мне? Зачем? И кто мог это сделать? Бехметов? Но к чему тогда такой странный способ? Не проще ли было позвонить и передать кассету из рук в руки? Значит, не он? Кто же, в таком случае? Может, тот странный саксофонист? Но какой у него интерес в этом деле?..

Новый звонок, словно брошенный в воду камень, распугал мелкую рыбешку мыслей.

— Себастьян! — само собой выскочило у меня вместо «алло».

— Вынуждена тебя огорчитъ — это всего-навсего я, — ответила Надя. — Что, процесс примирения пошел?

— Не знаю, — в глубокой задумчивости сообщила я. — Не уверена.

— А я тут сижу в офисе одна-одинешенька и наслаждаюсь собственной гениальностью. Натырила всяких интересных бумажек и чувствую себя почти как мисс Марпл! По-моему, мы с тобой точно раскроем это дело раньше ангелов! Так что жди — как освобожусь, приеду опять к тебе. Обсудим план действий.

Не успела я сообщить ей о своей неуверенности в целесообразности дальнейшего своего участия в заговоре, как она повесила трубку. По-моему, народ разучился пользоваться телефоном — все трещат, как сороки, но собеседника не слушают.

Ладно, бог с ними со всеми. Надо еще раз прослушать пленку.

Телефон снова зазвонил.

— Смольный на проводе! — отчеканила я в трубку.

— Марина Андреевна Талагай? — произнес смутно знакомый мужской голос — низкий, хорошо поставленный, с бархатистыми перекатами — ни дать ни взять артист МХАТа. — С вами будет говорить Георгий Генрихович Забржицкий.

Большего потрясения я не испытывала даже тогда, когда год или два назад в середине мая пошел снег.

— Марина? — взвизгнула трубка голосом Забржицкого. — Случилось недоразумение, я должен перед вами извиниться, непременно!

— Как вы меня нашли? — только и смогла пролепетать я.

— Дал поручение моему помощнику. Так, через десять минут у вашего подъезда будет машина. Я жду вас в ресторане «Декаданс», непременно!

— Но я…

Ответом мне были короткие гудки.