— Я хочу провести рекогносцировку, а из окна машины делать это мне было бы неудобно.

Я посмотрела на Надю с нескрываемым уважением. Слово «рекогносцировка» не входит в мой активный словарь, хотя я и обожаю длинные слова, такие как «рододендрон» и «энциклопедия».

В соответствии со своим заявлением, по дороге к дому Ирины Надя неутомимо зыркала по сторонам. Не знаю, что она надеялась высмотреть — противотанковые рвы, колючую проволоку или минные поля, но только ничего интересного не было в этом заурядном московском окраинном дворе — выбоины и трещины в тротуарах, веселенькой раскраски детская площадка, скопление гаражей-ракушек…

У нужного нам подъезда Надя почему-то задрала голову наверх и толкнула меня локтем. Я подняла голову и тихонько охнула.

Два окна на третьем этаже зияли черными дырами. Над ними до подоконников следующего этажа поднимались следы гари.

— На что спорим, что это та квартира, куда мы направляемся? — мрачно спросила Надя.

Дверь подъезда медленно открылась, и в проеме показалась синяя клетчатая коляска. Надя ринулась вперед и схватилась за ручку двери, удерживая ее в распахнутом положении. Молодая женщина в белой ветровке с нашивкой, многозначительно гласившей «Crazy girl's doctor», выкатила коляску на улицу и поблагодарила Надю. А благодетельница отреагировала странно — повернулась ко мне и подмигнула. Ничего не понимая, я автоматически подмигнула в ответ.

— Добрый день, — бодро обратилась Надя к молодой мамаше, — мы из газеты «Московские окна»… Вы когда-нибудь читали эту газету?

— Вообще-то, нет, — слегка испуганная Надиным нахрапом ответила та.

— Это новая газета, — вдохновенно врала Надя. — Газета о москвичах и для москвичей! Сейчас мы работаем над большим репортажем «Огни большого города», хотим рассказать о пожарах в Москве.

— А-а… Вы, наверное, хотите написать о пожаре в Ирининой квартире! — догадалась обладательница белой ветровки, направляя коляску, под козырьком которой, насупив брови, сопел в две дырочки упитанный краснощекий младенец, к ближайшей скамейке.

— Вот именно… Не знаете ли вы, что там произошло? Простите, как вас зовут?

Мама щекастого младенца, которую звали Викой, знала, что произошло:

— Пожарные сказали, что она курила в постели и заснула. Ужас! Пока до нее добрались, было уже поздно… Такая смерть кошмарная… Правда, говорили, что она даже не проснулась. Жалко Ирину ужасно. Она хоть и странная была немножко и даже лежала в психиатрической больнице, но хорошая девчонка. Гадала очень хорошо, всему дому, наверное, и всегда все сбывалось. А денег за гадание не брала, только просила, чтобы чего-нибудь сладкого к чаю приносили.

— Что-то у меня все в голове перепуталось, — задумчиво сказала Надя. — Пожар, он же в эту пятницу случился?

— Да не в пятницу, а в субботу, — поправила Вика.

— Ах, точно-точно, я уже совсем заработалась, — замахала руками Надя. — Значит, общительная она была?

— Да нет, не то чтобы очень. Гадать — гадала, но о себе никому не рассказывала. Ни с кем из дома не дружила. Да и не так давно она сюда переехала. Года три назад.

— А родные у нее остались? — подала голос я.

— Точно не знаю, но, по-моему, никого. Если только в Уфе — она оттуда родом.

— То есть в Москве у нее близких никого не было, — подытожила Надя.

Вика немного помялась и сказала:

— Мне кажется, все-таки был. Ходил к ней какой-то мужчина. Раз в месяц, примерно. И всегда с полными сумками продуктов. Сама-то она, по-моему, не всегда помнила о том, что ей, чтобы жить, нужно чем-то питаться. Бывший муж, наверное. Она в такие дни всегда сама не своя ходила.

— А почему вы думаете, что бывший муж? Может, любовник? — спросила я.

Вика посмотрела на меня снисходительно, и я поняла, что как знаток человеческих душ я себя дискредитировала.

— Любовники с цветами или с конфетами ходят. Или с фруктами, на худой конец. И потом, бывали месяцы, когда не он приходил, а тетка какая-то. Молодая, всегда в черном и худая очень. Я бы даже сказала — тощая. Вот и в последний раз, как раз в тот день, когда пожар случился, она приходила.

Я почувствовала, как кровь отливает от моего лица. Надя посмотрела на меня широко раскрытыми глазами и с лихорадочной поспешностью полезла в свою сумку. Видно, в ее сумке было не так много вещей на все случаи жизни, как у меня в рюкзаке, потому что она быстро нашла то, что искала, — довольно мятый лист бумаги, сложенный вдвое. Развернув, она протянула его Вике.

— Не эти мужчина и женщина ходили к Ирине?

Вика всмотрелась и изумленно воскликнула:

— Да, они! Они самые! И он, и она, та, которая в субботу здесь была, — и, внезапно нахмурившись, с подозрением посмотрела на нас с Надей: — А вы правда из газеты?

К счастью для нас, в этот момент младенец в коляске проснулся и заревел неожиданным для такой крохи густым басом. Вика тут же забыла про все на свете и, кажется, даже не заметила, как мы с Надей, поспешно попрощавшись, торопливо убрались подобру-поздорову.

Не сбавляя шага, Надя молча передала мне бумажку.

Это была еще одна распечатанная с компьютера фотография. Изображенных на ней людей я узнала сразу же, хотя мужчину никогда в жизни не видела лично, а с женщиной встречалась один-единственный раз, да к тому же оригинал снимка явно был сделан довольно давно.

Хромов и Катя, смеясь, смотрели друг на друга любящими глазами.

Значит, Катя была у Ирины Сидоровой в день пожара…

— Поехали в «Гарду»! — решительно сказала я, когда мы сели в Надину «десятку». — Дело серьезное. Пора все рассказывать ангелам.

— У меня есть идея получше, — с охотничьим блеском в глазах ответила Надя и снова полезла в сумку. — Где-то тут у меня был телефон этой Кати…

Себастьян и Даниель ждали Захарова в маленьком кафе, приятном во всех отношениях, если не считать недостатком высокие цены, подкарауливающие посетителей в каждой строчке меню. Надо сказать, что у капитана милиции была одна небольшая слабость — он любил назначать встречи в заведениях, посещать которые ему было не по карману, и знакомиться с их кухней за счет своих собеседников. Впрочем, надо отдать Захарову должное — он никогда не терял чувства меры, поэтому все жертвы капитана относились к его слабости снисходительно.

Капитан опаздывал. Пена на непредусмотрительно заказанном для него ангелами пиве осела, по запотевшему литровому бокалу текли крупные слезы.

Даниель раскладывал на столе узор из зубочисток под перекрестным обстрелом недовольных взглядов официанток, Себастьян задумчиво помешивал трубочкой в стакане с кока-колой.

— Чего-то недостает, — произнес Себастьян, сделав большой глоток североамериканской газировки.

Даниель поднял на него глаза:

— В кока-коле?

— В нашем деле. Недостает какой-то мелочи, чтобы все встало на свои места. И, к сожалению, я даже понятия не имею, что это за мелочь.

— Мужики!

Ангелы дружно привстали с мест. Захаров, стоя в дверях кафе, возбужденно размахивал руками. Официантки от негодования впали в столбняк.

— Расплачивайтесь и поехали скорее! — прокричал Захаров.

— Может, выпьешь пива? — так же громогласно предложил Даниель. — А то жалко, пропадет…

Лицо Захарова отразило сложную внутреннюю борьбу. Соблазн выпить пива, пусть даже и слегка согревшегося, был слишком велик, чтобы ему не поддаться.

— Алисов объявился, — между глотками сообщил Захаров ангелам. — Узнал об убийстве дружка-оператора и перетрусил. Ребята говорят, ничего толком сказать не может, бормочет какую-то ахинею, но мы с вами его сейчас потрясем, может, из него что-нибудь и вывалится.

— И чему ты так радуешься? — скептически поинтересовался Даниель.

— Так это еще не все, — отдуваясь, ответил Захаров. — Мне тут эксперт позвонил. Покойничек-то наш главный, Малевич современности, оказывается, был ВИЧ-инфицирован!