Потому что она не чувствовала себя прежней.

И это перевернуло ее мир с ног на голову.

— Майкл, — сказала она, когда дар речи наконец вернулся к ней. — Я… Доброй ночи.

Он только приподнял бровь в ответ на это редкостно бессвязное заявление. Она кашлянула.

— Я хотела убедиться, что ты… э-э… что с тобой все в порядке. — Конец фразы звучал довольно странно, даже ей самой он показался нелепым, но это было единственное, что она сумела в спешке придумать.

— Я в полном порядке, — буркнул он нелюбезно. — Просто устал.

— Ну конечно, — ответила она. — Конечно, конечно… Он улыбнулся, но совершенно не веселой улыбкой, и подтвердил:

— Конечно.

Она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла вымученная, и сказала:

— Я еще не поблагодарила тебя.

— За что?

— За то, что ты пришел мне на помощь, — ответила она, думая про себя, что это довольно-таки очевидно. — Иначе мне бы пришлось… ну, защищаться самой. — И, заметив его насмешливый взгляд, добавила: — Мои братья показывали мне как.

Он сложил руки на груди и посмотрел слегка покровительственно:

— Полагаю, ты превратила бы сэра Джеффри в сопрано буквально в одну секунду.

Она поджала губы.

— Тем не менее, — продолжила она, решив, что на саркастические замечания отвечать не станет, — я очень благодарна тебе за то, что ты избавил меня от необходимости… необходимости… э-э… — И она покраснела. Боже, она просто ненавидела краснеть!

— Бить сэра Джеффри коленом по яйцам? — любезно договорил за нее Майкл, и уголок его рта дернулся в насмешливой улыбке.

— Именно, — выдавила из себя Франческа, совершенно убежденная, что щеки ее из розовых сразу стали пунцовыми, миновав промежуточные стадии ярко-розового, ядовито-розового и красного.

— Рад был помочь. А теперь, если позволишь, мне пора… — резко завершил он вдруг беседу и даже кивнул на прощание. И пошел к двери своей спальни, но Франческа полагала, что еще рано (одному черту было известно почему) завершать этот разговор, и крикнула ему вслед:

— Постой! — И чуть не подавилась от волнения, сообразив, что теперь ей придется что-нибудь говорить.

Он обернулся к ней, медленно и как будто настороженно. —Да?

— Я… я просто…

Он терпеливо ждал, пока она путалась в словах, наконец сказал:

— Это не может подождать до утра?

— Нет! Постой! — И на сей раз она схватила его за локоть. Он так и замер.

— Почему ты так сердишься на меня? — прошептала она. Он только затряс головой, словно поверить не мог, что она может задать такой вопрос. Но при этом глаз не сводил с ее руки, лежащей на его локте.

— О чем ты? — сказал он.

— Почему ты так сердишься на меня? — повторила она свой вопрос и только тут сообразила, что сама не понимала, что именно ее тревожит, пока этот вопрос не сорвался с ее губ. Что-то между ними стало не так, и ей необходимо было понять почему.

— Не говори глупости, — пробормотал он. — Я вовсе не сержусь на тебя. Просто я устал и хочу лечь.

— Нет, сердишься. Я знаю, что сердишься. — Она говорила все громче, по мере того как росло внутреннее убеждение. Теперь, когда слова были произнесены, она совершенно уверилась в своей правоте. Он все время старался скрыть свой гнев и научился ловко извиняться всякий раз, когда он прорывался наружу, но гнев этот реально существовал и направлен был на нее.

Ладонь его легла на ее руку. Франческа так и ахнула — так горяча была его ладонь! — но он всего лишь снял ее руку со своего локтя и сразу же выпустил.

— Я иду спать, — объявил он.

А затем повернулся к ней спиной. И пошел прочь.

— Нет! Не можешь ты сейчас взять и уйти! — И она рванулась за ним, не раздумывая, ни на что не обращая внимания…

…и влетела за ним в его спальню.

Если он и не сердился прежде, то сейчас рассердился, и еще как! И сурово спросил:

— Что ты здесь делаешь?

— Ну не можешь же ты просто так отмахнуться от меня! — запротестовала она.

Он только посмотрел на нее. Очень пристально.

— Ты находишься в моей спальне, — проговорил он негромко. — Полагаю, тебе следует немедленно выйти отсюда.

— Не выйду, пока ты не объяснишь мне, что происходит. Майкл замер в совершенной неподвижности. Он словно окаменел, и это было к лучшему, потому как позволь он себе хоть одно движение — если бы он способен был двинуться, — он бы сразу же накинулся на нее. И что бы он сделал, поймав ее, один Господь ведает.

Все последнее время его методично доводили до последней крайности. Сначала брат Франчески, затем сэр Джеффри, а теперь еще и сама Франческа, которой вздумалось, бог знает почему, явиться к нему в спальню.

А ведь его мир был перевернут с ног на голову — и перевернула его одна-единственная фраза.

«А почему бы тебе просто не жениться на ней?»

Это заманчивое предложение все время маячило перед ним, как спелое яблоко, эдакая безнравственная возможность, которой он не имел права воспользоваться.

«Джон, — гудела его совесть, — Джон. Помни о Джоне».

— Франческа, — заговорил он жестко и с полным самообладанием. — Уже давно за полночь, а ты находишься в спальне мужчины, который не является твоим мужем. Тебе следует немедленно удалиться.

Но она и не подумала удалиться. Она, черт возьми, даже не шелохнулась! Просто стояла там же, в метре от двери, оставленной нараспашку, и смотрела на него так, будто видела впервые.

Он старался не замечать, что волосы ее рассыпались по плечам. Он старался не видеть, что одета она в ночную рубашку и пеньюар. Ночная рубашка и пеньюар были самого скромного фасона, однако все же это была одежда, которая создавалась специально для того, чтобы ее снимали, и взгляд его все время норовил скользнуть вниз, к шелковому подолу, который доходил до самого пола, так что лишь чуть видны были пальцы босых ножек.

Боже правый, теперь он пялится на пальцы ее ножек! На пальцы босых ножек! Что дальше-то будет?

— Почему ты сердишься на меня? — снова спросила она.

— Я не сержусь, — отрезал он. — Я просто хочу, чтобы ты убралась… — Он вовремя осекся. — Удалилась из моей спальни.

— Это потому, что я собралась снова выйти замуж? — спросила она глухим от волнения голосом. — Поэтому?

Он не знал, что ответить, и просто продолжал сердито смотреть на нее.

— Ты считаешь, что я тем предаю Джона, — продолжала она тоном обвинителя. — Ты считаешь, что мне следует провести остаток жизни, оплакивая смерть твоего двоюродного брата.

Майкл прикрыл глаза.

— Нет, Франческа, — сказал он устало. — Никогда ничего подобного…

Но она не слушала его.

— Ты думаешь, я перестала оплакивать его? — сердито воскликнула она. — Ты думаешь, я не вспоминаю о нем каждый божий день? Ты думаешь, это приятно — сознавать, что мой повторный брак будет пародией на то, что для меня свято?

Он посмотрел на нее. Она дышала тяжело, вся во власти гнева, и, вероятно, скорби тоже.

— То, что было у нас с Джоном, — продолжала она, теперь уже дрожа всем телом, — я и не надеюсь обрести, выйдя замуж за кого-нибудь из тех мужчин, что шлют мне цветы. Для меня сама мысль о повторном браке — это профанация, и себялюбивая профанация к тому же. Если бы мне не хотелось ребенка так… так чертовски сильно…

Она умолкла то ли от избытка чувств, то ли потрясенная тем, что с ее губ сорвалось самое настоящее проклятие. Она так и стояла, хлопая ресницами, приоткрытые губы ее дрожали, и вид у нее был такой, словно она может рассыпаться на кусочки от малейшего прикосновения.

Ему следовало проявить больше сочувствия. Следовало попытаться утешить ее. Он так бы и поступил, если бы только они сейчас находились в какой-нибудь другой комнате, а не в его спальне. А так он способен был только на одно: следить за тем, чтоб дыхание его не сделалось слишком тяжелым и частым.

И за собой следить.

Она снова взглянула на него. Глаза ее были огромными и сияли невыносимой синевой, даже при свете свечей.

— Ты не понимаешь, — сказала она, отворачиваясь. Подошла к длинному, низкому комоду, тяжело оперлась о него. Пальцы ее так и впились в дерево. — Ты просто не понимаешь, — прошептала она, все так же стоя к нему спиной.