— Извини, — сказал он без особого раскаяния. — Я думал, моя рубашка пригодится тебе в качестве полотенца.

— Немедленно надень рубашку! — процедила она.

— Чтоб я стал мерзнуть в мокрой рубашке? — И он надменно поднял бровь. — Малярия малярией, а схватить простуду мне вовсе не улыбается. Кроме того, ты это все уже видела. — Она ахнула. И он добавил: — Впрочем, постой. Прошу прощения — вчера я успел снять только штаны, верно?

— Убирайся! — прошипела она тихо и яростно.

Он только хохотнул и кивнул головой на окно, в которое барабанил дождь.

— Не выйдет, Франческа. Боюсь, тебе не избавиться от моего общества.

И, словно в подтверждение его слов, сторожка содрогнулась до основания при новом ударе грома.

— Если хочешь, можешь отвернуться, — добавил Майкл любезно. И, видя, что глаза ее расширились от изумления, пояснил: — Я собираюсь снять штаны.

Она сердито фыркнула, но отвернулась.

— И встань с постели, — крикнул он, стягивая с себя мокрую одежду, — ты одеяло промочишь!

Какое-то мгновение он был уверен, что она еще плотнее усядется на постели, просто из упрямства, но здравый смысл возобладал, и она встала — даже сняла одеяло с постели и встряхнула его, чтобы не осталось ни капли воды.

Он подошел к постели — всего-то было четыре шага — и взял себе другое одеяло. Это было потоньше того, что досталось ей, но сойдет и такое.

— Я прикрыл наготу! — крикнул он, вернувшись в свой угол.

Она повернулась. Медленно и открыв на всякий случай только один глаз.

Майкл с трудом сдержал желание укоризненно покачать головой. Право же, такие предосторожности казались более чем запоздалыми, учитывая, что имело место вчера. Но если она чувствовала себя спокойнее, цепляясь за остатки своей девичьей стыдливости, то отчего же не позволить ей это… сегодня утром по крайней мере.

— Ты дрожишь, — заметил он.

— Мне холодно.

— Конечно, холодно. Ведь твое платье совершенно мокрое.

Она ничего не ответила, только бросила на него взгляд, который красноречивее всяких слов говорил, что одежду она снимать не собирается.

— По крайней мере иди сюда и погрейся у огня. На лице ее отразилось сомнение.

— Ради Бога, Франческа, — воскликнул он, теряя терпение, — я торжественно обещаю, что не стану накидываться на тебя! По крайней мере сегодня утром, и точно не буду делать этого без твоего позволения.

Почему-то от этого щеки ее запылали еще ярче, но, видно, она еще высоко ценила его слово, так как сразу же подошла к камину и села у огня.

— Теплее стало? — спросил он, просто чтобы поддразнить ее.

—Да.

Следующие несколько минут он был занят тем, что помешивал угли кочергой и сгребал их так, чтоб огонь уж точно не погас, и лишь изредка бросал на ее профиль взгляды искоса. Затем, приметив, что выражение лица ее несколько смягчилось, он решил воспользоваться моментом и негромко сказал:

— Ты вчера так и не ответила на мой вопрос.

— Какой вопрос? — отозвалась она, не оборачиваясь.

— По-моему, я спросил тебя, не выйдешь ли ты за меня замуж.

— Нет, ты меня не спрашивал, — ответила она спокойно. — Ты довел до моего сведения, что нам следует пожениться, и сразу же принялся объяснять почему.

— В самом деле? — пробормотал он. — Какое упущение с моей стороны.

— Пожалуйста, не рассматривай мои слова как приглашение сделать мне предложение руки и сердца сейчас, — отрезала она.

— Ты хочешь заставить меня упустить такой романтический момент?

Кажется, губы ее чуть сжались, и это было похоже на сдерживаемую улыбку.

— Очень хорошо, — великодушно согласился он. — Я не стану просить тебя выйти за меня замуж. Забудем о том, что как джентльмен я просто обязан настоять на браке после того, что произошло вчера…

— Если бы ты вел себя как джентльмен, — перебила она, — то вчера бы ничего не произошло.

— Нас было двое, Франческа, — негромко напомнил он ей.

— Я знаю, — сказала она с такой горечью, что он пожалел, что затронул эту тему.

Но увы, после того как он принял решение не теребить ее больше, оказалось, что сказать ему совершенно нечего. Это не слишком лестно его характеризовало. Тем не менее он сидел молча, время от времени поправлял шерстяное одеяло, в которое было закутано его голое тело, и исподтишка поглядывал на нее, пытаясь сообразить, не холодно ли ей.

Он придержал бы язык ради того, чтобы пощадить ее чувства, но если переохлаждение действительно угрожает ее здоровью… тогда другое дело.

Но она не дрожала, и вообще непохоже было, что ей так уж холодно, она только подносила к огню разные части юбки в тщетной попытке высушить мокрую ткань. Иногда ему казалось, что она вот-вот заговорит, но всякий раз она снова закрывала рот, нервно облизывала губы и испускала тихий вздох.

А потом она вдруг, даже не обернувшись к нему, сказала:

— Я подумаю.

Он поднял брови, ожидая продолжения.

— Выходить ли за тебя замуж, — пояснила она, все так же глядя в огонь. — Но я не стану давать тебе ответ сейчас.

— Возможно, что ты уже носишь моего ребенка, — тихо сказал он.

— Я очень хорошо помню об этой возможности. — Она обхватила руками свои согнутые колени. — Я дам тебе знать, как только у меня будет ответ.

Ногти Майкла впились в ладони. Конечно, вчера он навязал ей физическую близость отчасти потому, что хотел подтолкнуть ее к идее брака — от этого некрасивого факта никуда не денешься, — но он совсем не хотел, чтобы она сразу же и зачала. Он планировал привязать ее к себе, разжигая в ней страсть, а не загоняя ее в угол посредством незапланированной беременности.

А теперь она фактически говорит ему, что выйдет за него только ради ребенка.

— Понимаю, — сказал он и сам удивился, что голос его прозвучал уж слишком спокойно, учитывая, какая ярость кипела в его крови.

Ярость, на которую он, может, и не имел морального права, однако испытывал именно это чувство, и не такой уж он был идеальный джентльмен, чтобы вести себя как ни в чем не бывало.

— Какая жалость, что я пообещал не набрасываться на тебя сегодня утром! — В голосе его прозвучали опасные нотки, и он не смог сдержать хищной улыбки.

Она резко обернулась к нему.

— А то я бы мог… как это говорится? — Он задумчиво поскреб подбородок. — Способствовать окончательному решению вопроса. Или по крайней мере получить немалое удовольствие, пытаясь это сделать.

— Майкл…

— Впрочем, — перебил он ее, — если верить моим часам, — он потянулся к столу, на который положил свои карманные часы и прочие мелочи, — до полудня осталось не более пяти минут.

— Ты не посмеешь, — прошептала она.

Ему было не слишком весело, но все же он улыбнулся:

— Ты не оставила мне выбора.

— Почему? — спросила она, и он, хотя совершенно не понимал, о чем именно она его спрашивает, ответил, и к тому же вполне правдиво:

— Потому что я не могу иначе. Глаза ее расширились.

— Ты поцелуешь меня, Франческа? — спросил он. Она покачала головой.

Она была всего в полуметре от него, и оба сидели на полу. Он придвинулся ближе к ней, и когда она не попыталась убежать, сердце у него в груде так и запрыгало.

— Ты позволишь мне поцеловать тебя? — прошептал он" Она не шелохнулась. Он наклонился к ней.

— Я уже говорил, что не стану соблазнять тебя без твоего на то разрешения, — проговорил он тихо и хрипло. Ее губы были так близко от его губ.

Она по-прежнему не двигалась.

— Ты поцелуешь меня, Франческа? — спросил он снова. Она потянулась к нему.

И он понял, что теперь она — его.

Глава 19

…мне кажется, Майкл всерьез подумывает о возвращении. Он не говорит в своих письмах об этом прямо, но интуиция подсказывает мне, что именно это у него на уме. Я понимаю, что не годится мне уговаривать его уехать из Индии, где он добился таких успехов, но я думаю, что он очень соскучился по всем нам. Ну разве не замечательно было бы, если б он был с нами рядом, дома?

Из письма Хелен Стерлинг графине Килмартин, написано за девять месяцев до возвращения графа Кшшартина из Индии.