Майклу никогда не приходилось слышать о сыпном тифе у овец. Да и где, скажите на милость, у овец высыпает сыпь? Но разве это важно!

Все вышло так ловко и непринужденно, что Майклу даже закралась в голову фантастическая мысль: а не устроила ли Франческа заранее так, что Джанет и Хелен уехали за город на субботу — воскресенье, дабы избежать личного объяснения по поводу своего бегства?

А это было самое настоящее бегство. Никаких сомнений. Майкл ни на секунду не поверил, что в Килмартине действительно возникла чрезвычайная ситуация. Если бы дело было в «сыпном тифе», то Франческа почла бы своим долгом уведомить его. Ведь графом-то был он, а не в характере Франчески было узурпировать чужие права. Хоть она и управляла всеми поместьями несколько лет, но ни за что не стала бы самоуправно распоряжаться в имении теперь, когда он вернулся.

Кроме того, он поцеловал ее, более того, он видел ее лицо после того, как он поцеловал ее.

Если бы она могла сбежать на луну, то, несомненно, так бы и сделала.

Джанет и Хелен не слишком-то обеспокоились ее отъездом, хотя все время твердили, что им Франчески не хватает.

Майкл же сидел в своем кабинете, перебирая в уме различные способы самого себя выпороть.

Он поцеловал ее. Поцеловал ее.

А это, думал он кисло, не самое лучшее, что может предпринять мужчина, решивший скрывать свои чувства.

Шесть лет — вот как давно он знал ее. Шесть лет он все держал внутри и безупречно играл свою роль. Шесть лет — и он разрушил все одним поцелуем.

Вот только все с этим поцелуем было отнюдь не просто.

Как это может быть, чтобы один поцелуй вдруг превзошел все его фантазии? У него было шесть лет на фантазирование, и он успел навыдумывать поистине несравненные поцелуи.

Но этот поцелуй… был чем-то большим. И чем-то лучшим. И…

Это было с Франческой.

Странно, как ее реальное присутствие изменило все. Можно думать о женщине каждый день годами, воображать в мельчайших деталях, как она оказывается в твоих объятиях, но фантазии никогда не смогут сравняться с реальностью.

И теперь он еще в худшем положении, чем прежде. Да, он поцеловал ее. Да, это был самый дивный поцелуй в жизни.

Но теперь между ними все кончено.

И никогда ему не целовать ее снова.

Теперь, когда это наконец произошло, теперь, когда он ощутил вкус совершенного поцелуя, мучения его стали сильнее, чем когда бы то ни было. Прежде он не знал точно, чего лишен; теперь он сознавал с болезненной ясностью, что это означает — она никогда не будет принадлежать ему.

И никогда уже все не станет по-прежнему.

Никогда они уже не будут друзьями. Франческа не из тех женщин, которые относятся легко к интимным связям. И так как она терпеть не может попадать в неловкое положение, станет из кожи вон лезть, лишь бы избежать его общества.

Черт, она проделала неблизкий путь в Шотландию только ради того, чтобы избавиться от него. Разве может женщина яснее продемонстрировать свои чувства?

А записка, которую она написала ему… что ж, она была куда менее многоречивой, чем письмо для Джанет и Хелен.

«Это было дурно с моей стороны. Прости меня».

За что ей было просить прощения — он отказывался понимать. Это он поцеловал ее. Может, она и ворвалась в его спальню против его воли, но у него довольно было мужества, чтобы признать, что она поступила так не потому, что рассчитывала, что он накинется на нее. Ее беспокоило, что он сердится на нее!

Она поступила необдуманно, но только потому, что тепло относилась к нему и ценила его дружбу.

А он взял и разрушил все это.

Он до сих пор не очень ясно понимал, как же так вышло. Он смотрел на нее, не мог оторвать от нее глаз. Этот момент запечатлелся в его памяти — ее розовый шелковый пеньюар, пальцы, судорожно сжимавшиеся, когда она говорила с ним. Волосы ее были распущены и перекинуты через плечо, а глаза были огромными и влажными от наплыва чувств.

А потом она отвернулась.

Вот тогда-то все и произошло. Тогда-то все и изменилось. Что-то стало вздыматься внутри, что-то, чему и названия не найдешь, и ноги сами понесли его к ней. И вдруг оказалось, что он уже на другом конце комнаты, всего в нескольких дюймах от нее, так близко, что можно коснуться ее, можно взять.

И тогда она повернулась к нему.

Тут-то он и пропал.

На этой стадии он уже не в силах был остановиться или прислушаться к голосу рассудка. Долгие годы он держал свои желания в железном кулаке, а теперь они вырвались, и он не мог не поцеловать ее.

Вот так просто все и произошло. Это не имело отношения ни к праву на выбор, ни к свободе воли. Может, если бы она сказала «нет», если бы попятилась и ушла… Но она не сделала ни того, ни другого; она просто стояла так тихо, что единственным звуком было ее дыхание, и ждала.

Ждала ли она поцелуя? Или она ждала, что он образумится и отступит?

«Какая разница?» — подумал он сурово, сминая пальцами клочок бумаги. Весь пол вокруг него был усыпан смятыми клочками бумаги. Нынче им владел бес разрушения, а выместить дурное настроение на писчей бумаге было легче всего. Он взял кремово-белую карточку, лежавшую на столе, и пробежал ее глазами, прежде чем отдать ее во власть безжалостных пальцев. Это было приглашение.

Он помедлил, потом прочитал карточку повнимательнее. Приглашение было на сегодня, причем не исключено, что он уже написал о своем согласии пойти. Он был почти уверен, что Франческа собиралась идти: хозяйка была ее давней приятельницей.

Может, следовало бы заставить свою жалкую персону подняться в спальню и одеться для бала. Может, следовало начать выезжать в свет и найти себе жену. Брак, конечно, не излечит его недуга, но ведь все равно придется жениться, рано или поздно. Лучше что угодно, чем вот так сидеть за своим письменным столом и пить.

Он встал, поглядывая на приглашение. Вздохнул. Ему совсем не хотелось ехать куда-то и общаться с сотней людей, которые все до единого станут расспрашивать его о Франческе. Вероятно, ему, как всегда, «повезет» и на балу будет полным-полно Бриджертонов, особенно женского пола, которые все были дьявольски похожи друг на друга: все с каштановыми волосами и широкими улыбками. Ни одна из сестер не могла сравниться с Франческой, разумеется: все они были слишком уж дружелюбные, эдакие открытые солнечные натуры. Им не хватало того, что так красило Фрэнни, — ореола тайны и ироничного блеска в глазах.

Нет, не хотелось ему проводить этот вечер в приличном обществе.

Лучше решить свои проблемы способом, к которому он столько раз прибегал раньше.

Найти себе женщину.

Три часа спустя Майкл ступил на крыльцо своего клуба в отменно скверном настроении.

Из дома он поехал в «Прелестный дом», заведение, которое, честно-то говоря, было всего-навсего борделем, хотя борделем довольно высокого класса, и приличным, так что можно было быть уверенным, что женщины там были чистые и работали не по принуждению.

Майкл время от времени заходил туда, когда жил в Лондоне; большинство знакомых ему мужчин посещали «Прелестный», как они предпочитали называть это заведение, в тот или иной период своей жизни. Даже Джон бывал там, прежде чем женился на Франческе.

Майкл был встречен очень тепло самой мадам, которая была рада ему, как блудному сыну. У него такая репутация, объяснила мадам, и всем здесь так его недоставало! Девушки просто обожают его и частенько говаривали ей, что он из тех редких мужчин, которые не только хотят получить удовольствие, но стремятся удовольствие и доставить.

По какой-то причине эта льстивая речь не обрадовала его, напротив, оставила неприятный осадок. Он вовсе не чувствовал себя легендарным любовником, его репутация повесы изрядно ему надоела, и было решительно все равно, доставит он кому-нибудь удовольствие в этот вечер или нет. Он просто хочет получить женщину, которая поможет ему забыться хоть на несколько минут.

У них есть как раз такая девушка, заворковала мадам. Новенькая, но уже нарасхват, и он будет просто в восторге. Майкл только плечами пожал и позволил отвести себя к миниатюрной белокурой красавице, которая, как его уверили, была «самый смак».