— Сторожка садовника? — переспросила Франческа, хотя она прекрасно знала, о чем он говорил. Это было маленькое строеньице, в одну комнату, необитаемое с тех самых пор, как нынешний садовник, жена которого родила двойню, перебрался в домик побольше по другую сторону замка. — А домой пойти нельзя? — спросила она нервно. Ей вовсе не улыбалась перспектива остаться с ним один на один в маленькой уютной сторожке, где, кажется, имелась даже довольно большая кровать.

— До дома пешком добираться не меньше часа, — отозвался он мрачно. — А буря-то расходится.

Он был прав, черт возьми! Небо стало какого-то странного зеленоватого оттенка, и этот же отблеск лежал на тучах, что предвещало грозу нешуточной силы.

— Хорошо, — сказала она, стараясь подавить снедавшую ее тревогу. Она и сама не знала, что пугает ее —со больше — что гроза застигнет их в чистом поле или что она окажется в сторожке вместе с Майклом.

— Если припустить бегом, то мы будем в сторожке через несколько минут, — сказал Майкл. — Вернее, ты будешь. Мне придется вести Феликса — я не знаю, как быстро он сможет идти.

Франческа прищурилась:

— Ты, случайно, не сам все это подстроил, а?

Он обернулся к ней — глаза его метали молнии. И, словно сочувствуя ему, небо расколол ослепительный разряд.

— Извини, — торопливо сказала она. Есть обвинения, которые никогда не следует предъявлять английскому джентльмену, и прежде всего обвинение в том, что он способен намеренно покалечить животное. По какой бы то ни было причине. — Прости меня, пожалуйста, — добавила она как раз тогда, когда от раската грома содрогнулась земля. — Мне правда жаль.

— Ты знаешь, как добраться до сторожки? — крикнул он сквозь завывания бури.

Она кивнула.

— Сумеешь разжечь огонь к моему приходу?

— Попробую.

— Тогда беги. Постарайся согреться. Я скоро буду.

И она побежала, сама толком не зная, бежит ли она к сторожке или убегает от Майкла.

Хотя какое это имело значение, если он шел вслед за ней?

Но во время бега, когда болели ноги и не хватало дыхания, ответ на этот вопрос не казался ей таким уж важным. Усталость брала свое, да и дождь лупил все сильнее в лицо. Ей казалось, что так и надо, что она того и заслуживает.

И как ни неприятно было это признавать, возможно, так оно и было.

Когда Майкл толкнул наконец калитку сторожки садовника, он был промокший до костей и дрожал всем телом. Добраться с Феликсом до сторожки оказалось труднее, чем он предполагал, а потом пришлось искать мерину какое-нибудь укрытие — нельзя же было оставить охромевшее животное просто под деревом в такую грозу. В конце концов ему удалось соорудить из бывшего курятника какое-то подобие стойла, но в результате к дверям сторожки он подошел с ободранными до крови руками и в сапогах, перемазанных вонючей дрянью, которую, увы, даже такой дождь не мог смыть.

Франческа стояла на коленях у камина и пыталась разжечь огонь, судя по ее гневному бормотанию, безуспешно.

— Боже праведный! — воскликнула она. — Что с тобой приключилось?

— Надо же было укрыть от непогоды и Феликса, — объяснил он сердито. — Пришлось построить ему стойло.

— Прямо голыми руками?

— Ничего другого в моем распоряжении не было. Она бросила тревожный взгляд за окно.

— Но с ним ничего не случится?

— Надеюсь, — отозвался Майкл, усаживаясь на табуретку и стягивая с себя сапоги. — Хоть что-то надо было сделать для бедняги.

— Конечно, — согласилась она, и тут же на лице ее появилось испуганное выражение, она так и подскочила, воскликнув: — А с тобой-то ничего не случится?

Вообще-то приятно было слышать, что она так о нем тревожится, вот только он понятия не имел, отчего она так всполошилась, и вежливо осведомился:

— Прости, я не понял — ты о чем?

— О малярии, — ответила она нервно. — Ты же весь промок, а приступ у тебя только закончился. Мне вовсе не хочется, чтобы ты… — Она смолкла, откашлялась и расправила плечи. — Моя обеспокоенность вовсе не означает, что я настроена более благодушно, чем час назад, но мне очень не хотелось бы, чтобы болезнь вернулась,

У него мелькнула мысль, что можно было бы солгать и воспользоваться ее сочувствием, но вместо того он ответил коротко:

— С малярией все не так.

— Ты уверен?

— Вполне. Простуда не вызывает эту болезнь.

— А-а. — Некоторое время она обдумывала эту информацию. — Что ж, в таком случае… — Она не договорила и сердито поджала губы. — В таком случае ладно, можешь продолжать, — закончила она наконец.

Майкл шутовски козырнул ей, после чего вновь взглянул на свои сапоги. Он стянул наконец и второй, затем осторожно поднял оба сапога и поставил у двери.

— Смотри не трогай их, — предупредил он рассеянно и подошел к камину. — Они очень грязные.

— У меня огонь разжечь не получилось, — сказала она. Она все еще с неловким видом топталась возле камина. — Извини. Боюсь, опыта у меня в этом отношении маловато. А вот сухие дрова я сумела найти. — И она указала на решетку, где лежали два полена.

Он принялся разжигать огонь. Расцарапанные руки саднило, но ему эта боль даже доставляла своеобразное удовлетворение. Чепуха, в сущности, а все же она отвлекала его от мыслей о женщине, стоявшей за его спиной.

Женщина была в гневе.

Этого и следовало ожидать. Он и ожидал ее гнева, вот только не думал, что это так сильно уязвит его гордость, так ранит его — честно говоря, в самое сердце. Он с самого начала понимал, что не станет она осыпать его признаниями в вечной любви после одного-единственного страстного свидания, а все же глупая надежда на такой исход жила в его душе.

Ну кто бы мог подумать, что после стольких лет безнравственной жизни он останется таким неисправимым романтиком?

Но Франческа смягчится — в этом он был совершенно уверен. У нее не было иного выхода. Она оказалась скомпрометирована, и довольно серьезно, думал он с изрядной долей удовлетворения. И хоть она не была девицей, все же это много значило для такой принципиальной женщины, как Франческа.

Надо было только решить — ждать ли, пока гнев Франчески пройдет сам собой, или подстегивать ее и давить на нее, пока она не примет эту ситуацию как неизбежную? Второй путь предполагал синяки и шишки, да и попотеть придется изрядно, но зато, как ему казалось, скорее сулил успех.

Если же оставить ее в покое, она вполне может прийти к выводу, что весь эпизод следует предать забвению, а может, и вправду сумеет убедить себя, что ничего не было.

— Загорелось наконец? — раздался ее голос с другого конца комнаты.

Он раздувал огонь еще несколько секунд, и только когда оранжевые язычки пламени принялись лизать поленья, с облегчением вздохнул и ответил:

— Придется последить за ним еще чуть-чуть, но скоро разгорится как следует.

— Хорошо, — только и ответила она. В поисках безопасного места она уперлась в кровать и остановилась. — Я буду здесь.

Он криво усмехнулся. Сторожка состояла из одной комнаты, так куда же ей было еще деться?

— А ты, — продолжала она тоном строгой наставницы, — можешь оставаться там.

Он посмотрел на угол, куда указывал ее палец, и насмешливо протянул:

— В самом деле?

— Думаю, так будет лучше. Он пожал плечами:

— Хорошо.

— Хорошо?

— Хорошо. — Он встал и принялся стягивать с себя одежду.

— Что ты делаешь? — ахнула она.

Он, продолжая стоять к ней спиной, усмехнулся и небрежно бросил через плечо:

— Остаюсь в своем углу.

— Ты же раздеваешься! — воскликнула она, ухитрившись вложить в свои слова и возмущение, и надменность.

— И тебе советую сделать то же, — отозвался он и нахмурился, приметив кровавое пятно на своей рубашке. Черт, ну и исцарапал же он себе руки!

— И не подумаю, — сказала Франческа.

— Держи-ка! — И он швырнул ей свою рубашку. Она вскрикнула, когда рубашка упала ей на грудь, что доставило ему немалое удовольствие.

— Майкл! — И рубашка полетела к нему обратно.