Она съела свой завтрак, немало подивившись тому, что аппетита в подобных обстоятельствах отнюдь не утратила, и, опасливо окинув взглядом коридор, тихо выскользнула из своей комнаты, мечтая лишь об одном: как бы выбраться из дома незамеченной. Ну точно вор-домушник!

Вот ведь до чего довели, сварливо подумала она.

Но он не встретился ей ни в коридоре, ни на лестнице.

Не оказалось его также ни в одной из гостиных и залов, и к тому времени, когда она добралась наконец до парадной двери, на лице ее было довольно хмурое выражение.

Да где же он?

Ей вовсе не хотелось видеть его, разумеется, но было как-то унизительно так и не встретить его после всех тревог и предосторожностей.

Рука ее легла на ручку двери.

Ей следовало бы бежать, следовало бы спешить, дабы ускользнуть из дома, пока все тихо.

Но она медлила.

— Майкл? — даже не сказала, а произнесла она одними губами, что вообще не считается. Никак не могла она избавиться от чувства, что он был здесь и наблюдал за нею.

— Майкл? — на сей раз шепотом позвала она, оглядываясь вокруг.

Никого.

Она тряхнула головой. Боже правый, во что она превратилась? Теперь ей еще и мерещится. Это уже просто мания преследования.

И, в последний раз оглянувшись, она вышла из дома, так и не заметив его за поворотом парадной лестницы, где он стоял, наблюдая за ней с нежной улыбкой.

* * *

Франческа прогуляла столько, сколько смогла, но наконец усталость и холод взяли свое. Она пробродила по окрестностям шесть или семь часов, вероятно, и теперь, усталая, голодная, мечтала только об одном — чашке чаю.

Да и все равно пришлось бы рано или поздно возвращаться домой.

Так что она тихонько проскользнула обратно в дом, намереваясь пробраться в свою комнату и там пообедать одна. Но прежде чем она дошла до лестницы, она услышала голос, окликнувший ее по имени.

Это был Майкл. Ну разумеется, Майкл. Глупо было ожидать, что он оставит ее в покое надолго.

Но вот что странно — она сама толком не понимала, что почувствовала при его появлении, раздражение или облегчение.

— Франческа, — раздался его голос снова, и сам он появился в дверях библиотеки. — Иди сюда.

Слова его звучали приветливо — слишком уж приветливо, кроме того, Франческе показалось подозрительным, что он выбрал библиотеку. Почему он заманивал ее не в Розовую гостиную, где все напоминало бы ей об их первом страстном свидании? И не в Зеленый салон, обставленный роскошно и романтически, с множеством диванов с подушками?

Что он вообще делал в библиотеке, помещении, менее всего приспособленном для обольщения дам?

— Франческа! — позвал он ее снова. Теперь было очевидно, что ее нерешительность забавляет его.

— Что это ты делаешь в библиотеке? — спросила она, стараясь, чтобы голос ее звучал не слишком подозрительно.

— Чай пью. —Чай?

— Такие сухие листочки, и их еще кипятком заливают. Ты что, никогда не пробовала?

Франческа поджала губы.

— Но почему в библиотеке?

— Чем библиотека хуже любой другой комнаты? — Отступив на шаг и взмахом руки предлагая войти, он добавил: — Совершенно невинное помещение.

Она постаралась не очень покраснеть.

— Хорошо погуляла? — спросил он любезно.

— Э-э…да.

— Прекрасный день для прогулки. Она кивнула.

— Впрочем, земля местами еще не просохла, наверное.

Что это он затеял?

— Чаю? — спросил он.

Она кивнула и изумленно раскрыла глаза, когда он сам налил ей чашку. Мужчины никогда не разливают чай!

— В Индии мне частенько приходилось самому заниматься чаем, — объяснил он, очевидно, угадав ее мысль. — Вот, бери.

Она приняла из его рук изящную фарфоровую чашку и некоторое время просто держала ее в руках, ощущая, как блаженное тепло сквозь фарфор перетекает в ее ладони. Затем подула на чай и сделала глоточек, пробуя, не слишком ли горяч.

— Печенье? — Он протянул ей тарелку, на которой лежа ли разнообразные вкусности.

В животе у нее заурчало, и она без лишних слов взяла печенье.

— Очень вкусное, — заметил он. — Я съел четыре штуки, пока ждал тебя.

— Долго ждал? — спросила она и даже удивилась, услышав звук своего голоса.

— Час или около того. Она отхлебнула чаю.

— Чай совсем горячий.

— Я приказал, чтобы заваривали свежий чай каждые десять минут, — пояснил он.

— А… — Такая предусмотрительность показалась ей если не удивительной, то по крайней мере неожиданной.

Одна его бровь изогнулась, но чуть-чуть, так что был ли этот жест намеренным, оставалось неясным. Он всегда умел придавать своему лицу нужное выражение — из него вышел бы отличный игрок, имей он склонность к игре. Но с левой бровью все было по-другому. Много лет назад Франческа заметила, что эта бровь двигалась порой, когда Майкл был, очевидно, уверен, что сохраняет совершенно безразличное выражение лица. Она всегда считала это своей маленькой тайной, чем-то вроде оконца в его душу.

Вот только нужно ли ей такое оконце сейчас? Она не знала. Это предполагало некую близость, которая сейчас была ей в тягость.

Не говоря уже о том, что она, очевидно, заблуждалась, когда думала, что может заглянуть ему в душу.

Он взял одно печенье с тарелки, посмотрел на каплю малинового варенья в центре и отправил себе в рот.

— Как все это следует понимать? — спросила она, не в силах далее сдерживать любопытство. У нее было такое чувство, что ее, подобно животному, откармливают перед забоем.

— Что, чай? — осведомился он, когда прожевал печенье. — Чай следует понимать в основном как чай, если уж тебе так нужно это знать.

— Майкл.

— Я подумал, что ты придешь замерзшая, — пояснил он, пожимая плечами. — Ты ведь гуляла довольно долго.

— Так ты знал, когда я ушла?

— Конечно.

Она не удивилась. Только это и было удивительно — что она не удивилась.

— У меня есть кое-что для тебя, — сказал он. Глаза ее сузились.

— В самом деле?

— Что же в этом примечательного? — сказал он и взял что-то со стула рядом.

У Франчески перехватило дыхание. «Только бы не кольцо. Только бы не кольцо! Только не сейчас!»

Она еще не готова была сказать ему «да».

И сказать «нет» она тоже была не готова.

Но он положил на стол не кольцо, а букетик, все цветы в котором были один другого нежнее. Она не разбиралась в цветах, даже названий толком не знала, но здесь были беленькие цветы на толстых стеблях, и еще фиолетовые, и какие-то почти синие. И букетик был очень мило перевязан серебряной ленточкой.

Франческа в изумлении смотрела на букет, не в силах решить, как ей следует реагировать на подобный жест.

— Можешь взять их в руки, — сказал он, явно забавляясь ее растерянностью. — Они не кусаются.

— Ну конечно, — быстро сказала она, протягивая руку за букетиком. — Я просто… — Она поднесла цветы к лицу и вдохнула их аромат, затем положила букетик на стол, а руки на колени.

— Что ты просто? — мягко спросил он.

— Сама не знаю что. — Она и правда не знала. Представления не имела, как она собиралась завершить фразу, если вообще собиралась. Она снова опустила взгляд на букетик, похлопала ресницами и спросила: — Что это?

— Я называю эти штучки цветами.

Она подняла глаза и посмотрела на него долгим глубоким взглядом.

— Нет, — сказала она. — Что это?

— Сам жест, ты имеешь в виду? — Он улыбнулся. — Как что? Я ухаживаю за тобой.

Губы ее приоткрылись. Он отхлебнул чаю и сказал:

— Что же в этом удивительного?

Это после того, что произошло между ними?!

— Ты заслуживаешь и большего, — сказал он.

— Помнится, ты говорил, что намерен… — Она не договорила и покраснела. Он говорил, что станет ежедневно овладевать ею, пока она не забеременеет.

Обещал только сегодня три раза, собственно говоря. Клялся, что не менее трех раз, а пока результат, между прочим, нулевой и…

Щеки ее пылали, и она не могла прогнать воспоминания о его прикосновениях. О Боже!