— А чем сталкер от мародера отличается? — усмехнулся Сквернослов.

— Да ничем, — засмеялся Сабзиро.

— А чем искатели от сталкеров отличаются? — задал Вячеславу встречный вопрос Аксай.

— Искатели ищут. — Сквернослов пожал плечами.

— Ну вот, искатели ищут, сталкеры берут, а мародеры воруют. — Аксай улыбнулся. — А если серьезно, то есть, конечно, разница. Мы ведь связи налаживаем между поселениями разными. Информацию собираем всякую и потом делимся с теми, кто этого достоин. С другими информацией торгуем. Людям помогаем. А мародеры чисто для себя живут.

Из переулка между двух многоэтажек выскочил снегоход и пересек проспект прямо перед луноходом. Облаченный в дубленку и меховую шапку человек, сидевший за рулем, уставился на диковинного вида машину и едва не врезался в торчащий из сугроба фонарный столб. Он сделал резкий разворот на месте и, остановившись, принялся что-то кричать в адрес лунохода. Затем сделал неприличный жест двумя руками и помчался дальше своей дорогой.

— Какое движение тут у вас интенсивное, — хмыкнул Варяг. — А пробки автомобильные есть?

— Имеются. — Аксай как-то странно посмотрел на Яхонтова и кивнул. — На Садовом кольце ближайшая.

— То есть как? — Варяг удивился.

— Да очень просто. Как стояли в пробке машины в тот день, так и остались. Во многих даже останки людей найти можно.

— Слушайте, я не пойму. — Из передней кабины послышался голос Юрия Алексеева. — А где этот человек топливо взял для своего снегоцикла?

— Да тут этого добра навалом. Просто надо знать, где искать. Бензин есть. Это транспорт ходовой в большом дефиците. А горючее найти можно. У нас тут даже умельцы есть, которые мастерят что-то вроде самогонных аппаратов и бензин в них улучшают. Октановое число увеличивают. Горючее со временем поплохело ведь. Но выход нашли.

Луноход пересек большой перекресток. На высоком столбе висел человек. Верхней одежды и обуви на нем не было. Морозный ветер раскачивал мертвое тело и висящую на его шее фанерную табличку со странной надписью: «Я чурбан! Увидишь подобного мне — удави!»

— Труп свежий, — покачал головой Аксай. — Видно, где-то поблизости фашины орудуют.

— Кто? — переспросил Васнецов.

— Фашины, или, как еще их называют, фаши. Ну, фашисты. Кажись, в Древнем Риме связки прутьев такие были. Фашины. У легионов ихних. И у фашистов принцип такой. Один человек — ничто, прутик, который легко ломается, но подчиненная высшей цели стая — это несгибаемая связка. Нация. Высшая раса. У них нет личного. Имущества или проблем. Все подчинено общему духу. Все общее. Одна жизнь — мелочь; существование и процветание стаи — высшая цель. Холод собачий, а они один хрен бошки налысо бреют. Вот мозги и поотмораживали. Кавказцев и азиатов ненавидят.

— За что?

— Ну, за это и ненавидят. За то, что кавказцы и азиаты.

— Да чего греха таить. Не все так просто, — вздохнул Армаген. — Раньше каких только этносов в Москве не было. Но только одни плитку тротуарную клали, работали, как могли, там, где москвичам работать западло. Не от хорошей жизни приезжали ведь. А другие, этнические банды сколачивали. Страх на людей наводили, насаждая порядки свои бандитские. А что телевидение в былые времена творило! Вот в девяностые годы прошлого века, как баран приезжий что-нибудь натворит, так все раз десять в криминальной сводке покажут. Будто десяток таких преступлений совершено. И акцент на этом делали. Дескать, вот сука какая, лицо кавказской национальности или залетный из Средней Азии. И еще смаковали так. В людях русских злобу сеяли. А потом в начале века все перевернулось вдруг. Где-то нашли труп нерусского и стали со всех экранов орать: караул, русские фашисты! Даже не разобравшись, кто и по какой причине убил. Стали страх на инородцев наводить. И злобу, конечно. Вот на хрена так делали? До того дошло, что если русский прилюдно скажет, что он русский, а не россиянин какой, то его сразу фашистом называли. Вот когда мы студентами были, случай с нами произошел. Несколько кавказцев сокурсницу нашу изнасиловали. Да так, что ей что-то удалить там пришлось в больнице. Бесплодной она стала. Она, конечно, тоже дуреха. Они на тачке шикарной подъехали, подвезти предложили. Она и согласилась. Но разве это дает им право? Так мы с Сабитом и Аксаем гнид этих нашли и так отделали, что один подох в реанимации. Нас, слава богу, не поймали. Да и папа у Аксая шишка в ментовке был. Но вони по телевизору было! Русские фашисты! Караул! Демократия в опасности! Да какие русские фашисты, если я армянин, Сабзиро татарин, а этот из терских казаков? Хоть и русский, но злой, как горец. И такое ощущение, что народы или специально стравливали, или по тупости и недальновидности. Ну, если кто-то в чем-то виноват, то пусть его покарают, а зачем такой кишмиш разводить? А если в том мире все как-то худо-бедно держалось при помощи милиции, то когда ядрена началась, то и эта пороховая бочка рванула. В Москве этнические чистки начались. Кавказская мафия править пыталась в городе. Резню учинили. Славяне искали виноватых в закладке фугасов среди нерусских. Тоже резня пошла. Все старое дерьмо всплыло. Вот и этот, что на столбе висит, может, и не виноват ни в чем. Но попал к фашинам, все, привет. Да что я вам объясняю тут? Неужто вы на другой планете жили? Да всюду так было. Просто у нас все как-то острее проявлялось. Москва — это город денег и возможностей был. Посему сюда и стекались отовсюду приезжие. И намерения у них разные были. И такие вещи тут имели, дай сейчас имеют, особый колорит. Каждый народ имеет свои особенности, менталитет и традиции, зачастую непонятные другим, и большая ошибка равнять всех одним цветом в наивных попытках тем самым предотвратить межнациональные противоречия. Но еще большей ошибкой является мнение, что народы с разными традициями и историей должны непременно враждовать.

— А разве эти фашины не являются теми самыми русскими фашистами? — спросил Яхонтов. — Ты говорил, что это все телевидение придумало.

— А ты поди разбери. Тут есть всякие фашисты. Да и раньше были. И славянские, и кавказские, и еврейские. Просто называются по-разному. Главное — ненавидеть других. А кому подражать в этой ненависти, стараниями Гитлера имеется. Ненависть — одно из устойчивых человеческих качеств. И в любом народе есть такие элементы. Но к счастью, есть и другие. Как мы. Как вы. Но вражда является одним из ярчайших проявлений жизни во всей красе. В этом я давно убедился.

Юрий Алексеев повернулся и, глядя в кабину с пассажирами, слушал. Когда Армаген замолчал, он покачал головой.

— Давным-давно в Индии жил один мудрый человек, Махатма Ганди. Однажды он сказал одну умную вещь. Если следовать принципу «око за око», то мир ослепнет, — произнес космонавт. — Это к слову о вражде.

— А вот вышло так, что навраждовались. Ослепли либо зрячими и не были, — вздохнул Аксай. — Это в цивилизованном обществе мир прекрасен в своем разнообразии и многогранности. Но видимо, наш погибший мир цивилизованным не был, ежели закидать его пришлось ядерными бомбами. Никто не хотел разнообразия и пестроты. Все хотели, чтобы все кругом было одинаково. По их разумению. Одни хотели, чтобы всюду дарили законы их племени. Другие хотели, чтобы весь мир понимал демократию именно так, как они. Третьи хотели, чтобы их суверенитет никто не трогал, и во имя этого готовы были посягнуть на суверенитет всего мира. Каждый хотел мир окрасить в один, сугубо свой цвет, вот и окропили его кровью. Одним цветом.

— Может, снимем его, а? — Васнецов провожал взглядом раскачивающийся на ветру труп.

— Это может быть ловушкой. Будем его снимать, и нас снайпер ихний сам снимет. Да и все равно ему уже, — махнул рукой Сабзиро.

Луноход приближался к очередному большому перекрестку. Хорошо был виден черный дым, валивший из здания, находящегося на углу этого перекрестка, слева от направления движения машины. Раньше это здание было явно не для жилых нужд. Об этом говорила и надпись из красных букв. Первое слово было, очевидно, «Фитнес». Хотя буква «е» отсутствовала, но другое слово подобрать было трудно. Буквы располагались вертикально. Сверху вниз. Из большинства окон вырывались языки пламени, которые венчал едкий дым, уходящий по наклонной вверх, к густым облакам.