Крест порылся в своем вещмешке, в котором они принесли еду, и выложил на стол оба упомянутых предмета.
Сделав презрительное лицо, старик повертел фотоаппарат и камеру в руках. Осмотрел оптику. Открыл крышки. Скептически покачал головой.
— А пленка в фотоаппарате была? — спросил наконец он.
— А пленка тебе зачем?
— Я мог бы ее проявить и распечатать.
— Нет. — Илья мотнул головой.
Николай взглянул на Людоеда, задумавшись, почему тот обманул про пленку. И почему он так внимательно разглядывает лицо Олигарха?
— В камере крышка взломана. Короче, восемь патронов для «калаша» за обе безделушки.
Он оставил предметы на столе и откинулся на спинку жалобно заскрипевшего стула.
— И все? — поморщился Крест. — Восемь патронов?
— А чем ты недоволен? Восемь патронов — это восемь жизней. Но я сомневаюсь, чтобы этот товар еще кого-нибудь сейчас мог заинтересовать на нашей жалкой земле. Ты же сам потом это выкинешь и будешь жалеть, что не согласился.
— А оптика? — нахмурился Крест.
— Вот за линзы я и предлагаю тебе восемь патронов. Думай.
— Ладно. Забирай, — вздохнул Илья.
Олигарх достал из кармана своей спортивной куртки патроны и высыпал их на стол.
— Держи.
— Теперь я понимаю, отчего тебя Олигархом кличут, — усмехнулся Людоед, сгребая ладонью патроны. — Небось успешным коммерсантом был в прошлой жизни?
Олигарх угрюмо посмотрел на гостя.
— Далась тебе эта прошлая жизнь? Я же не спрашиваю, кем ты в прошлом был.
— Да ладно тебе. Это я так. Для поддержания разговора. Неприятно вспоминать?
— А зачем вспоминать? Того мира давно нет. Похерили, идиоты.
— Ты о ком?
— Да обо всех.
— Да ладно тебе, — непринужденно махнул рукой Илья. — При чем тут все? Политики все это развязали. А ты всех…
— Да брось ты, — поморщился Олигарх. — Что за плебейская привычка всегда и во всем винить политиков? Политики… Я имею в виду настоящих политиков из элиты, а не выскочек… Так вот, политики были самой здравомыслящей частью любого общества. Политики всегда могли договориться. Но вот, мать его, общественное мнение висело над ними как дамоклов меч.
— Да политикам всегда было наплевать на общественное мнение. Они только и делали, что голову морочили своими лозунгами популистскими.
— А зачем популистские лозунги выдвигать, если плевать на общественное мнение, по-твоему? — усмехнулся старик. — Да просто политику все время надо было ублажать быдло. Быдлу ведь много не надо, чтобы вывалить на улицы с лозунгами и протестами. Или просто считать того вором, того иностранным агентом и прочее. Народ всегда мыслил какими-то аморфными, искривленными понятиями. Именно поэтому в элите быть дано единицам. Тем, кто выделялся из серой массы. Кто мог мыслить прагматично, по-деловому и креативно. А народу что надо? Какое-то абстрактное чувство гордости. Достоинство национальное. Победы им подавай. Патриотизма хотелось. А что общего все это имело со здравым смыслом? Да вот этот тупой квасной патриотизм провонявшего водкой быдла и загубил все. Наши идиоты никогда не хотели диалога с Западом. То им Наполеон не нравился, то еще кто. То сами с голой задницей сидели, а Америке кулаком грозили. А за каким чертом? Вон японцы. Тоже гордые были и нищие. В итоге получили двумя атомными бомбами. Наплевали на эту глупую гордость и патриотизм и зажили припеваючи. Надо было дружить с сильными и богатыми и преклоняться перед ними. И жили бы по-человечески. А мы чего? То НАТО расширяется, нас это напрягает. То они там каких-то папуасов плодам цивилизации, пусть и через бомбы, учат. Нас опять это напрягает. А сами-то мы кем были? Оборванцами. Пьяными ваньками. Тупой, ленивой нацией. Надо было дружить с Западом. Надо было подчиниться им. И нормально бы сейчас жили. Закон эволюции. Ну что, не прав я?
Людоед сжал свою кружку и стал медленно пить воду. Николай понял, что он пытается скрыть выражение лица от собеседника. Наконец, сделав большой глоток, Илья убрал кружку и улыбнулся. Хорошо так улыбнулся. Улыбкой Людоеда. Но тут совершенно неожиданно напомнил о себе Сквернослов.
— А ты в прошлом проституткой был! Шлюхой продажной, да? Дружил с богатыми и сильными! Отса…
Людоед схватил его ладонью за горло и не дал договорить.
— Заткнись, Славик. Клянусь, я тебе кадык вырву, — зашипел Крест. Затем он повернулся к Слону и Олигарху. — Вы уж не серчайте. Он у нас контуженый. Нервы вообще ни к черту.
Людоед разжал ладонь. Вячеслав принялся растирать шею и испепеляюще смотрел на Илью.
— Ладно. Пойдем мы в апартаменты наши. Отдохнуть перед дорогой надо. — Крест кивнул Варягу. — Идем?
— Да. — Яхонтов поднялся. — Поздний час уже. Пошли.
— Кстати, Слон. Ты не забыл, что я за девочку заплатил? Пусть в номер наш придет. И подбери, дружище, кусочек полакомей. — Илья подмигнул и улыбнулся.
— Сделаем, — хмыкнул Слон.
— И все-таки я прав! — крикнул им вслед Олигарх.
— Так ведь я и не спорю! — махнул ему рукой Людоед.
Это была не большая, но уютная комната, пусть и скромно обставленная только необходимой мебелью. Койками, стульями и парой тумбочек. Окон не было, поскольку апартаменты находились в глубине комплекса. Однако имелся душ с туалетом за небольшой фанерной дверью. В углу стояли ящик с песком и ведро с водой на случай пожара. Прямо над ведром висела керосиновая лампа.
— Ну ты сволочь, Крест! — воскликнул Сквернослов, усевшись на свою койку.
— Угомонись, Славик. — Варяг хмуро посмотрел на него. — Нельзя было себя так вести. Тут кругом их люди, а наше оружие в машине. Зачем на скандал нарываться?
— Варяг! Ты послушай себя! Может, ты еще и согласен с тем, что этот упырь там говорил? А? — не унимался Вячеслав.
— Разумеется, нет. Конечно, он тварь бесхребетная. Шкура и, как ты сказал, проститутка. Но ты себя повел тактически глупо. Нельзя на рожон лезть. Надо правильно оценивать ситуацию. Понимаешь?
— Слушай, матюгальник. Ты, может, мне не поверишь, но то, что он там говорил, противно и мне. А Варяг тут прав на сто процентов, — добавил Людоед.
— Да неужели? — огрызнулся Сквернослов. — Да ты его там чуть в задницу не целовал!
— Славик, не будь дураком. Я таких клещей всегда ненавидел. Такие, как он, думают не о благе общества, а о благополучии исключительно своей собственной шкуры. Это человек-вирус. Сорняк. Он, не задумываясь, продал бы собственный народ в рабство иноземцам и с искренними глазами говорил бы, что это во благо обществу. Да и понятия собственного народа, национальной идентификации, родины, чести или совести для него размыты водяными знаками конвертируемой валюты. Он сволочь. Но ты должен держать себя в руках в таких ситуациях. Так что я прошу прощения за то, что схватил тебя за горло. Но на будущее имей в виду, что в подобной ситуации я поступлю так же или еще хуже. Не ставь под удар товарищей своей несдержанностью.
— Такие, как этот старик, в мирное время бесполезны, а в военное опасны, — пробормотал лежавший на своей койке Николай.
Он вспомнил эту фразу из записной книжки. Именно ее произнес старший контролер его дяде, когда вербовал его в «Артель». Было ясно, что эта фраза была частью вербовочного монолога, который контролер говорил каждому избранному в ликвидаторы «Артели». Николай ждал реакцию старших. Реакция последовала только от Людоеда. Он повернулся и посмотрел на Васнецова. Во взгляде бывалого диверсанта читалось завуалированное, как всегда, опущенными бровями удивление. Он знал эту фразу. Он точно ее слышал и помнил. По крайней мере, сейчас ее вспомнил. Николай отчего-то ждал реакции от Варяга. Варяг искатель, как и отец. Варяг дружил с отцом. И логично было предположить, что он, как и отец, тоже состоял в «Артели». Но Варяг вообще не обратил внимания на сказанное. Что это? Профессиональная выдержка или действительно непричастность к «Артели»? А вот для Людоеда фраза, брошенная Николаем, была полной неожиданностью. Он только сейчас снова непринужденно отвернулся. Только сейчас с запозданием включился профессиональный рефлекс скрытности. Людоед в связке! Он в «Артели»! Это же очевидно!