Нит Сахор наклонил голову.

— Верно.

— Была ли дверь Хранилища создана кундалианами либо же их Богиней, несущественно. Теперь у нас есть ключ, открывающий ее.

Эхо голоса затихло, и воцарилась оглушительная тишина. Первый гэргон переместился почти вплотную к круглой двери, потом снова обернулся к Ниту Сахору.

— Из всех нас ты один, товарищ, не отведал череп Ашеры Аннона. Ты испытываешь сомнения?

— Сомнения, опасения, дурные предчувствия, — ответил Нит Сахор.

Не успел он договорить, как первый гэргон отвернулся. Обернувшись к двери, он надел Кольцо Пяти Драконов на обтянутый перчаткой указательный палец.

— Наступает величайший момент в истории в'орннов, — произнес нараспев первый гэргон и, согнув палец, поднес Кольцо к круглому медальону в центре двери. Он помедлил, и Нит Сахор сказал:

— Легенда гласит, что Кольцо вставляется в пасть Священного Дракона.

— Легенды! — фыркнул первый гэргон. — Ученые мы или питающиеся грязью дикари?

— Не мешало бы выяснить, — произнес Нит Сахор так тихо, что никто не услышал. А если бы они и услышали, то не поняли бы, поскольку сказано это было на Древнем наречии рамахан.

Гэргон прижал Кольцо к изваянию странного существа. Подобно тому, как последний кусочек головоломки встает на место, оно идеально вошло в открытую пасть. Мгновение ничего не происходило. Потом раздался щелчок, и медальон начал поворачиваться по часовой стрелке.

— Ага, — сказал первый гэргон.

— Она открывается, — сказал второй.

— Наконец-то мы получим желаемое, — сказал третий. Медальон продолжал поворачиваться, и первый гэргон хотел вынуть Кольцо из пасти резного Дракона. Не получилось, и тогда гэргон попытался снять Кольцо с пальца. Тщетно. Поворачивающийся медальон тянул руку за собой. Будь у него больше времени, гэргон, возможно, вызвал бы поток ионов, который смог бы нейтрализовать западню. А может, и не смог бы. В любом случае времени у него не было. Палец треснул, потом раскрошилось запястье, сломался локтевой сустав, плечо сначала вывихнулось, потом раздробилось. Первый гэргон упал на колени, сжимая здоровой рукой искалеченную.

Второй гэргон бросился было к нему, но замер в шаге от товарища. Первый гэргон откинул голову назад. Что-то происходило; тихий гул наполнил пещеру, отдаваясь эхом от каменных стен.

— Этому недопустимому нападению на в'орннскую Модальность надо положить конец, — заявил третий гэргон, поднимая руку. Зеленый огонь заструился из кончиков пальцев, переплетаясь с нитями из легированной перчатки, и, набрав силу, выплюнул язык холодного пламени прямо в центр медальона. Оно достигло цели, раздался грохот, но это было только эхо. Третий гэргон напрягся, в горле застыл булькающий крик — его пронзила отдача его же собственного ионного копья.

Первый гэргон трясся, словно в когтях огромного невидимого зверя.

— Ну же, товарищ, — сказал второй гэргон, — мы должны помочь Ниту Кийлллну.

Нит Сахор не двигался. Он наблюдал, как второго гэргона зацепило взрывом, когда взорвался шлем Нита Кийлллна. Он не дрогнул, когда горящие осколки сплава и костей застучали о его экзоскелет и лопнула ближайшая к нему атомная лампа.

Три его товарища погибли.

Со временем круглая базальтовая дверь приоткрылась наполовину. Нит Сахор знал, что внутри — все, о чем он мечтал, все, к чему стремились душа и разум. И однако инстинкт много древнее его самого удержал гэргона на месте. В сущности, он почти не дышал, ибо довольно скоро ощутил чье-то присутствие прямо за скрытым тенями входом. Нит Сахор чувствовал идущую оттуда силу так, как не могли товарищи-гэргоны. Этого следовало ожидать, учитывая природу его исследований. И все же он понял, что не готов. Ему показалось, что он видит глаза, злобно уставившиеся на него, оценивающие его, жадно питающиеся его мыслями, смеющиеся над его бессилием. Глаза в темноте, с нефритово-зелеными прорезями зрачков, сверхъестественно разумные. Органы чувств, которые можно назвать глазами только потому, что в словарном запасе Нита Сахора не хватало терминов, чтобы дать им верное название.

Нит Сахор ощутил, как необычное и весьма неприятное покалывание распространяется вверх и вниз по позвоночнику. Это заставило его нервничать, мешая мыслительному процессу. Нит Сахор никогда прежде не чувствовал страха, хотя слышал его описания на сотнях языков, видел определения в тысячах текстов. Умом, если не инстинктом, он понимал, что именно сейчас испытывает.

В зловещем сумраке из-за Двери вылетело нечто: пронеслось к центральному медальону и оттуда к резной пасти хагошрина. Что-то обернулось вокруг основания сломанного пальца Нита Кийллина. С глухим щелчком палец был отделен от руки, потом извлечен из Кольца Пяти Драконов и брошен на каменный пол рядом с дымящимся телом Нита Кийллина. Затем нечто — чем бы оно ни было — юркнуло обратно в тень Хранилища, медальон повернулся против часовой стрелки, и дверь с грохотом захлопнулась. Глубоко в недрах земли под дворцом отчетливо послышался грозный раскат грома.

Вот тогда Нит Сахор наконец выступил из тени. Пристально посмотрел на медальон, однако приближаться не стал.

На медальоне свернулся Дракон — Сеелин, Священный Дракон Преобразований; в пасти у него было Священное Кольцо кундалианской богини Миины.

“Так, значит, легенды верны, — подумал Нит Сахор. — Хагошрины охраняют Хранилище Жемчужины. Кольцо Пяти Драконов открывает дверь, но только если его носит Дар Сала-ат, помазанник Миины. Остальные — равно кундалиане и в'орнны — умирают ужасной смертью”.

Снова раскатился гром — низкий и пугающий, подобный звону погребального колокола.

Нит Сахор невольно вздрогнул. “А это означает, что верно все. Все, что я раскопал, изучая кундалианские мифы. Все изыскания, над которыми смеялись мои коллеги, трое из которых ныне мертвы”.

Те, кто хотел осквернить Священное Хранилище, пытались использовать Кольцо Пяти Драконов — и потерпели неудачу. Теперь включилось самозапускающееся устройство. Кольцо стало своего рода детонатором сейсмической бомбы. Вынуть Кольцо может только Дар Сала-ат. До лононских ид меньше четырех месяцев. Если Избранник Миины не успеет, кора планеты расколется на куски, моря затопят землю, жизнь будет сметена, истреблена, и история Кундалы начнется заново. Так записано. Так будет.

Представьте себе, что вы ночью свалились в сухой колодец. А теперь представьте то мгновение, когда луч фонаря спасительницы проникает в шахту колодца.

Риане снилась бесконечная ночь — и вот наступил рассвет. Она была на равнине — пустынной, бесплодной, лишенной цветов и вообще каких-либо примет. Перед ней стоял незнакомец, который, однако же, казался знакомым. Она пристально смотрела в глаза незнакомца и боялась. Боялась, ибо чувствовала, что падает, падает в бесконечную темноту. Не было ничего, что могло бы как-то остановить или задержать падение, что могло бы спасти ее. И она падала и, падая, чувствовала рядом другого — незнакомца. А потом что-то изменилось: темноту затопил свет, и Риана увидела, что летит к этому знакомому незнакомцу. Она попыталась закричать, чтобы предотвратить столкновение. Потом свет снова изменился, и она поняла, почему незнакомец казался таким знакомым, увидела, что падает в зеркало...

Трах!

Риана открыла глаза — одна в своей келье. Поднимался ветер, внутренний ветер, превратившийся в чужие воспоминания... снег... и сверкающие льдом вершины Дьенн Марра.

— Ты кто, Н'Лууура тебя побери? — прошептала она. Теперь картинки сопровождались песней — кундалианской песней, которую Джийан пела Аннону, когда он был совсем маленьким. Внезапно Риану охватил гнев.

И снова вихрь картин: она умирала. Она была обречена умереть, но в самый последний миг что-то произошло. Две силы тянули ее, боль была просто невообразимая. В этот ужасный миг перед ней мелькнула Бездна... и ее обитатели.

Риана, перепуганная до глубины души, яростно замотала головой.