Мотнули головами — и правда, записали. Карандашами? Нету шариковых ручек? Нужно в пригороде Алма-Аты… нет, лучше в Павлодаре, открыть новый завод пластмасс. Пусть Бик напряжётся.

— Идём дальше. Пионеры.

— Тоже отличников и хорошистов? — вылез русский юноша, Сергей — вот фамилию уже забыл.

— Точно. Октябрят. Ну, или если человек за ум взялся. Отличительной чертой отличников и суперактивистов, например, председателей совета школы, ну и награждённых госнаградами, будет малиновый галстук.

— И опять ничего не делать с теми, кто уже вступил? — опять товарищ Аблязов.

—Да, та же схема — если грозит ребёнку остаться на второй год, то сообщение на производство родителям. И опять шефство над такими семьями. Если ребёнка избивают, то можно и милицию привлечь. Вернее, не можно, а нужно. Естественно те, кто курят, не могут быть пионерами.

— Боюсь услышать, что же с комсомольцами, — снова Сергей. Напалков? Намалков? Напридумывают.

— Слушайте. Всё то же. Только пионеры и те, кто одумался и стал хорошистом. С наградами — то же самое. И плюсом, спортсмены уровня республики и выше. Отличительной чертой будет комсомольский значок в виде медали. Я надеюсь, понятно, зачем это всё нужно?

— Значки? — улыбается Надежда.

— Значки. Дети должны завидовать и стремиться в пионеры и комсомольцы, а не быть туда загнанными палками. Идёт мальчик в пионерском галстуке, а девчонки оглядываются. «Зубрила» или «ботаник» прошёл — так сейчас Надежда подумала.

— И ничего…

— Стоп. Подумала, не подумала… Лучше подумайте, как сделать так, чтобы стремились стать пионерами и комсомольцами. Вот вам два дня. Думайте. Придёте, расскажете. Всех, кого можно, подключите — одна голова хорошо, а два сапога пара. А три — повод выпить. Всё, ребята, вон притопали эскулапы, сейчас потрошить начнут.

Событие двенадцатое

Повар говорит официанту:

— Перестань выталкивать клиентов на улицу! Ты, видимо, забыл, что работаешь в вагоне-ресторане!

Ого. Прикольно. Не смешно, а именно прикольно. Студент прибыл. Ну, мало ли студентов в стране? Не-е, таких колоритных — мало. Этот был на Камо, что ли, похож. В кургузом клетчатом пиджачке и с бородой. Не с мочалкой до пупа, а с бородкой — правда, во всю харю. Нет, всё-таки смешно.

— Садись, Володя, вон в кресло. Сейчас покормят, и поговорим. Стоп. А ты не голодный?

— Ну, это…

— Таня, принеси нам ещё одну порцию блинов и стакан чаю.

Сегодня в больнице на завтрак и в самом деле давали блины. Нечастое явление. Праздник какой? Так и от жизни отстать можно. Тут прибыл деятель на днях из ЦК, и давай распоряжаться — дескать, сейчас погрузим вас в самолёт и в Кремлёвскую больницу отправим, Шелепин поручил. Там условия лучше. На беду товарища и на счастье Петра, в кресле в это время сидел Маленков. Чтобы создать видимость интима, палату разгородили ширмой, и вошедший сидевшего в кресле не видел.

Услышав про условия, Георгий Максимилианович сморщился.

— И врачи там не чета местным.

Совсем скривился.

— Да и кормят тут, наверное, всякими кашами на воде.

Корёжить начало.

— Мне в коридоре медсестра попалась — это ужас просто. От одного её вида заболеешь.

Всё, кирдык котёнку. Маленков дёрнул себя за нос и встал с кресла. Пётр в предвкушении улыбнулся. Эх, зря! Увидел Максимилианович. Увидел, глянул на себя в круглое зеркало на стене и заржал.

— А ты, мать твою, коммунизм всё строишь в отдельно взятой республике! Не там строишь, вон они в Москве себе уже построили. Доктора у них лучше, медсёстры с крутыми бюстами, еда как в ресторане, — Маленков вышел из-за ширмы и, чуть наклонив голову, снизу вверх посмотрел на посланца.

Товарищ из ЦК вздрогнул и взбледнул.

— Здравст…

— Спасибо. Павел…

— Семёнович, Георгий Максимилианович, — ниже не стал. С Петра ростом, под метр восемьдесят, но сдулся точно.

— Ты, Павел Семёнович, ехай назад и передай Александру Николаевичу, что кормить нужно хорошо во всех больницах страны. До свидания.

Вжик, и нету Семёновича. Питание лучше не стало. И правда — каши на воде. Но вот сегодня блины.

— Ну что, подкрепился? — Жириновский вытер руки носовым платком и заозирался — раковину, поди ищет.

— Не умеют у вас блины готовить. Я вот…

— Подожди. Сестра! Бувинур! — крикнул в полуоткрытую дверь. Кондиционер поставили, разломав раму, потом починили и подкрасили. Стало прохладно — и нечем дышать. Из чего эту краску делали? Приходилось открывать двери в коридор — однако кондиционеры поставили на всю больницу, и везде ломали рамы. Смрад от краски и в коридоре был силён. Ну, хоть сквозняк.

— Мирнч, чта звл? — кирпичик просунул голову.

— Позови повара, пожалуйста.

— Жирн? Не мог! Одн ног.

Пришёл повар. Казах, в чистом белом халате, и с полотенцем. Как половой в ресторане. Не больница, а цирк.

— Вот теперь, Володя, жги.

— Что сделать? — и за бороду схватился.

— Ты хотел рецепт блинов рассказать. Ругал вот эти, что наш повар сделал.

— Конечно. Жирные и невкусные. Записывайте! — точно Жириновский, не подменили. За бородой не спрячешься.

— Запомню, — губы повар поджал.

— Запоминай! Берёшь триста грамм кефира, разбиваешь туда одно яйцо, солишь чуть, и сахара тоже немного, и перчику чёрного на острие ножа. Запомнил? — красота. Сколько положительных эмоций человек вызывает.

— Запомнил, так и делал — без перца только.

— Слушай, не перебивай. Дальше через сито триста грамм муки, и хорошо взбить. Запомнил?

— Так и делал.

— Ты слушай давай, а не комментируй. Потом берёшь перья лука, мелко режешь, и тоже вмешиваешь в тесто. Следом то же самое делаешь с большим пучком укропа. Не с пучочком! С пучком, я сказал, — словно повар уже совершил непоправимую ошибку и пожалел укропа.

— Как скажешь, — вот как поймёшь по их лицам, издевается или внимает?

— Скажу. Не всё! Главный теперь ингредиент. Ты запоминай! Взять сыра сто пятьдесят граммов и на тёрке настрогать. И тоже в тесто, и хорошо перемешать. Понял?

Мотнул головой в колпаке.

— Теперь выкладываешь на сухую сковороду чугунную, разравниваешь и ставишь на медленный огонь. И периодически проверяешь. Как схватится — переворачиваешь и крышкой закрываешь. Только огонь не сильный — сожжёшь. Теперь понял, как блины русские делать? Учить вас всему надо.

Ай, как здорово. Повар вопросительно глянул на Петра.

— Достанешь «ингредиенты»? — поощрительно улыбнулся.

— Сколько?

— Нам с Володей, и Бувинур пусть оценит.

— Через полчасика занесу. Пётр Миронович, вы скажите строителям, пусть в столовой краской не мажут. Еда провоняет.

— И в самом деле. Пошли ко мне главного. Всё хочу его спросить, почему он так людей не любит.

Повар ушёл делать блины по рецепту Жириновского.

— Мать научила?

— Мать — она не много чему может научить сына, потому что она сама не была мальчиком, — ох уж Владимир Вольфович.

— Так я ж про готовку…

— Правильно. Женщина должна сидеть дома, плакать, штопать и готовить.

— Как кайзер прямо. Ладно, Володя, садись вон в кресло. Хочу тебе одну работу поручить.

Событие тринадцатое

Почему наши министры не могут вывести страну из кризиса? Ведь у них есть для этого все необходимое — шикарная мебель в кабинетах, часы за 500 тысяч евро, айфоны, люксовые авто, умелые любовницы…

Был пацан — и нет пацана. Без него на земле весна. И шапки долой…

Ну, рано. Пётр смотрел на сидевшего в кресле невысокого крепкого мужичка и знал теперь, кто и зачем застрелил Кунаева. Нет, конечно, не мужичок сказал. Навеяло. Убрали — высшие силы, чтобы вот его не смог будущий трижды Герой Социалистического Труда Динмухамед Ахмедович в могилу свести. Не важно, кто стрелял. Получил своё. Не правы Аркадий и Георгий Вайнеры в своей «Эре милосердия» — не в тюрьме должен сидеть вор, а в земле лежать. Вот, положили. В реальной истории через год министр сельского хозяйства Казахской ССР Михаил Георгиевич Рогинец и начальник управления министерства Виктор Меркулов на мужичка откроют охоту, с ведома Кунаева. Потом помощник сидящего с тоской в глазах гражданина напишет: «Все было похоже на разбойное нападение. В середине дня наряд конной милиции окружил наш завод по производству травяной муки. Людей в буквальном смысле слова стаскивали с тракторов, отгоняли от работавших на заводе агрегатов. Со стороны могло показаться, что идёт облава на крупных преступников. Совхоз закрыли в разгар сезона, не заплатив рабочим денег и не вернув сделанных ими капиталовложений, а в построенные колхозниками коттеджи въехали представители местной партийной элиты».