— Вот гады. А тут-то вы как оказались? — Федька тяжело вздохнул. Так всех врагов перестреляют, и не станет он Героем Советского Союза.

— Перебрасывают нас чуть южнее, к какому-то озеру Жаланашколь. Карту показывали, там с китайской территории в это озеро речка впадает. Кусак называется. Вот день дали по Алма-Ате походить — мы и решили тебя навестить. Слушай, Федька, а чего тут одни стариканы? — Кадри огляделась. На скамейках, и правда, сидели пожилые люди в больничных халатах.

— А ты что, название госпиталя не прочитала? Малограмотная? — Федька указал на главный корпус пятиэтажный. Одни окна. Да и весь госпиталь был построен так же — огромные окна везде. — Это госпиталь ветеранов Великой Отечественной Войны.

— Растёшь. С интересными людьми вместе болеешь, — хлопнул Федьку по плечу Краско. — Ладно. Держи вот — мы тебе конфет и шоколадок разных купили. Пойдём. Собирались ещё в зоопарк сходить. Вон Кадри целую истерику закатила.

— Ничего не истерику. Просто не была ни разу в зоопарке.

— Я был. Воняет там, — Федька заглянул в бумажный кулёк. — Ого! «Кара-Кум». Дорогие. Спасибо, ребята.

— Ты давай выздоравливай. А то без тебя всех китайцев перестреляем, — майор ещё раз хлопнул Федьку по плечу, и они пошли по тротуару к выходу.

Фахир Бектуров, вдыхая щекочущий ноздри запах шоколада, смотрел, улыбаясь, им вслед и не знал, что большую часть он уже не увидит. Погибнут в очередном конфликте у озера Жаланашколь. Накроет миной. Погибнет и их командир, майор Краско.

Событие четырнадцатое.

Дочка (любознательно):

— Мам! А куда тампоны вставляют?

Мама (подавившись яблоком):

— Ну… как тебе сказать… в общем, туда, откуда берутся дети.

Дочка (офигев):

— В аиста, что ли?!

Вот лежит он на кровати, или как этот робот недоделанный называется — а всякие лейкоциты его усиленно регенерируют. Так смотришь, через две недели уже гопака отплясывать будет. Представил себе картину, как на местном сабантуе член Политбюро этого самого гопака приседает, и хмыкнул. Не статусный танец. Вальс? Не, вальс и дурак станцует. Во! Ламбаду. Там как раз нужно ногами шебуршать усиленно.

А чем ещё заняться? Только вот мечтать. Утром до обеда хоть посетителей пускают — министры всякие приходят, и даже члены. Одни хотят чего-то, другие требуют защиты от Маленкова. Третьи воют. Этак, пока он выйдет на работу, в ЦК и правительстве никого не останется — всех сталинский сокол исклюёт. А ещё обещал не трогать сильно никого. Если это «не трогать», то разреши ему — и тридцать седьмой начнётся.

Вечером — только семья.

И самое плохое, что неправильный он попаданец. Смартфона, ладно, не дали — но вместо него хоть Вику послали, немногим хуже. А вот с регенерацией учёные, или боги, конкретно кинули. Ничего не заживает. Две недели прошло, а нога болит. Голова болит. Душа болит. А ну как не срастутся? Без мизинцев-то хоть ходить можно, а без ноги? Летать? Самолёт не отдал, послал Максимилиановича. И так ильюшинцы весь по запчастям расковыряли. Половину, наверное, аналогов сунули — уже и летать нужно будет с опаской. Легче и в самом деле новый купить, а этот сдать на опыты. Только денег нет.

Денег не стало час назад. Пришло семейство. Таня всё ещё в гипсе, остальные здоровые, только Маша-Вика хмурая. Покормили голубцами и засобирались, а через пару минут входит Вика одна.

— Забыла чего?

— Поговорить надо. Здесь не пишут? — огляделась.

— Вопрос. Пишут, скорее всего, — тоже осмотрелся, до этого не задумывался. Ну, вроде главной тайны не выдал. — Давай в коридор выпрыгну, пробовал уже.

— Да ладно. Вопрос непростой, но не секретный, — показала язык зеркалу. Ну нет, до такого ещё технологии не доросли. В соседней палате Джин лежит из сказки. А камер таких маленьких нет. Или есть? Ну, блин, Вика! Теперь и ветры пускать будешь с опаской. Вдруг и запах пишут.

— Говори. Эзоповским.

— Папа Петя, у тебя деньги есть? — вопрос не в бровь, а в глаз.

— На мороженое?

— Много, — опять язык зеркалу показала.

Пётр приподнялся на руках, сел, свесил здоровую ногу, потом больную в аппарате Илизарова. Пропрыгал два метра до зеркала. Тоже показал ему язык. Потом снял. Зеркало как зеркало. Хотя, может, и тяжеловатое.

— Вынеси в коридор. И телефон тоже.

Подождал, пока Вика вернётся.

— Много денег? На завод мороженого?

— У меня началось…

Чего началось? Мутация? Ясновидение? Чего там у попаданцев начинается?

— Не понял.

— Ну, это началось…

— Маша, ты меня не пугай. Что случилось? — чего может начаться?

— Дебил ты, папа Петя! Потому и страна раз…

— Маша!

— А! Семён Семёныч! Месячные начались.

— Не рано? — сейчас специалиста только корчить не хватало.

— Нормально. Плюс стресс в подвале. Нужны тампоны и прокладки. Почему бы не построить завод? Самая востребованная продукция во все века. Заработала я за два с половиной года на завод? — решительная. Не Маша. Вика Цыганова.

— Без базара. Сколько там у тебя в паспорте лет полных?

— В каком паспорте?

— И я про что. И это — мы в СССР живём.

— Во Франции построить. Пусть Марсель подключится, — чуть менее решительно.

— Можно. А что делать с таким монстром, как «Джонсон и Джонсон»?

— Не надо «Джонсона». Это немецкая тема. Помнишь дурацкий лозунг — «Окей, О-би»? Так вот, o.b. — это аббревиатура от «ohne Binde», что в переводе с немецкого означает «без прокладок». Точно знаю. Как-то предлагали рекламировать. Отказалась.

— Немецкая. Немецкая? Слушай, Маша, — палец к губам поднёс. Кто предлагал рекламировать? Чего несёт! Сморщилась. — Помню этих дураков — лезли и к Керту, и к Сенчиной. И тебя, выходит, не минули. Немцы, значит.

— Ну да, — развела руками.

— Давай так. Я сейчас позвоню Бику и пошлю самолёт — пусть скупит все возможные варианты и про немцев узнает. Себя-то обеспечим. Гель, поди, и не выдумали ещё, а если выдумали, то не догадались туда «накласть». Про завод подумаю. Знаешь, главное какое будет препятствие? Сырьё. Хлопок. Ну, вата. Это стратегический ресурс. Порох делают. Весь почти идёт на армию — потому и с одеждой беда. Полстраны выращивает, а в итоге ходим с голой задницей. И просто увеличить площадь посевов — не решение. Вопрос этот — комплексный. Много выращивают хлопка в Африке, но ведь куда-то сбывают. Индия, скорее всего, тоже более-менее весь на военные нужды тратит — у них тут вялотекущий конфликт с Китаем. И Китай — на порох. Но я тебя услышал, всё, что от меня зависит, сделаю. Ты, главное, не обижайся. Пойми, деньги не всегда могут решить проблему. А вот такую сложносочинённую точно в лоб не решат. Нужно и разоружаться, и выводить новые сорта, нужно перестраивать производство десятков, а то и сотен заводов. Первые шаги сделал — вызвал кучу индусов. У них и сорта лучше, и производительность выше, и урожаи выше чуть не в два раза. Вот бы выйти на их уровень — тогда хлопка на всех хватит.

— Сегодня зашла в аптеку, а там простой ваты нет…

— Стой! Не реви! Сестра! Бувинур! — притопала. Слонёнок добродушный.

— Мирнч, чта звл? — весь проём дверной перегородила.

— Принеси ваты, вот столько, — руки раздвинул, как рыбак, хвастающий сазаном. «И это между глаз».

— Дктр зла.

— Скажи — я попросил.

— Ха! Дктр нэ верт.

— Мать вашу. Пусть сюда придёт!

Тыгыдым. Тыгыдым.

Виновато улыбнулся Вике.

— Хороший, наверное, доктор. Экономный. А ты говоришь — завод.

Событие пятнадцатое

Приходит Моня из школы домой:

— Мама, меня назвали жидовской мордой!

— Привыкай, сынок. Ты будешь жидовской мордой в школе, в институте, в аспирантуре… Зато, когда ты получишь Нобелевскую премию, тебя назовут великим русским учёным!

Товарищи влезли в окно. На третьем этаже. Ну, почти — не пускали. Тогда один переоделся врачом и зашёл в здание. Дальше коридора третьего этажа пробраться бесталанному актёру провинциального театра не удалось. «Девяточники» его скрутили, он принялся кричать: «Пётр Миронович! Это я, Мицкевич! Пётр Миронович! Это Артур Иосифович Мицкевич»!