— Спасибо, дружок, — сказал он вкрадчиво. — Однако у тебя на редкость красивая машина, я еще никогда не встречал такой замечательной расцветки… Какая это марка?

— Не видишь, что ли? «Понтиак»…

— Да, да, «понтиак»! И хорош же! Видать, ты опытный шофер, если тебе доверили такого красавца!

Шофер промолчал, но выражение его лица чуть смягчилось.

— Наверное, твой хозяин хорошо тебе платит, ведь такая машина должна принадлежать богачу…

— Я на хозяина не жалуюсь — не обижает.

— Зачем же ему обижать такого ладного парня, как ты? Когда я знавал лучшие времена, я был бы счастлив иметь у себя такого шофера, как ты. Я видел, как лихо ты подкатил к подъезду — прямо загляденье!

На этот раз Брокар попал в цель: грубые черты шофера разгладились, на его лице возникло нечто вроде улыбки.

— Чего там, дело привычное…

— Ну, это как сказать, — настаивал Брокар. — Для тебя дело привычное, а другому такое уменье и во сне не снилось! Кстати, дружок, мне твой хозяин показался знакомым, хотя я и видел его издали. Уж не знаменитый ли это ученый, профессор Леон Бержье, его портрет напечатан сегодня в «Фигаро»? А?

— Какой там профессор! Деляга…

— Значит, мне почудилось… А дочка у него, надо сказать, красавица!

— Не дочка она ему, а вроде племянницы. Ну, я поехал!

— Постой-ка, друг! Ты пришелся мне по душе, я не хотел бы потерять тебя из виду. Как тебя звать?

— Жак.

— Ну, ты не один Жак в Париже!.

— Жак Шолан.

— Красивое имя: Жак Шолан! А твоего хозяина?

— Мосье Альбер Стамп.

— Альбер Стамп? О, так я же встречался с твоим хозяином! То-то, вижу, знакомое лицо! Ну, спасибо друг, надеюсь, мы еще свидимся с тобой…

«Деляга! Так, так, денежки, можно сказать, в кармане! Только спокойно, Эмиль, никакой горячности, а то опять выпустишь добычу из рук. Сейчас ты пройдешься по улице, чтобы охладить свой пыл и продумать план действий. Итак, Альбер Стамп — деляга. Никаких церемоний, разговор — в лоб. Что касается угроз, милейший, оставьте их при себе, не так-то просто запугать Эмиля Брокара! И если не хотите иметь неприятностей… Что? Пять-шесть тысяч? Дешево же, милейший, хотите вы купить мое молчание. Да один ваш «понтиак» сто?ит, верно, тысяч сорок! Нет-с, уж лучше я потешу свою душу и побеседую о вас, мосье Альбер Стамп, с префектом полиции… Так-то вот!»

— В какой квартире живет мосье Альбер Стамп?

— А кто вы такой? Зачем вам мосье Стамп?

— По делу, мой друг. По личному делу.

— Как доложить?

— Мосье Эмиль Брокар.

Консьерж взял телефонную трубку и крутанул диск.

— Антуан? Мосье Стампа спрашивает… некий Брокар. Говорит, по личному делу… Н-нет, не очень-то… Ладно, доложи!..

Не выпуская трубки, консьерж нагловато посматривал на плохо одетого Брокара, словно в ожидании, когда, наконец, прикажут ему вытолкать непрошеного посетителя в шею. А непрошеный посетитель в это время мучительно раздумывал, что ему делать, если Стамп попросту не примет его. Написать письмо? Но ведь это документ, а в таком деле лучше не оставлять документов.

— Про-пус-тить? — разочарованно протянул консьерж. — Ступайте, любезный! Третий этаж, квартира семнадцать. Ноги, ноги вытри! — прикрикнул он грубо.

Брокар, умиленный удачей, старательно тер ступни о половик, ласково выговаривая консьержу:

— Ах, какой вы, право, нелюбезный человек, мой друг! Мы же с мосье Альбером однополчане, вместе сражались против бошей за нашу прекрасную Францию…

Третий этаж. Квартира семнадцать. Этакие двери бывают только в старинных дворцах и в лучших отелях, отделанных под старину. На двери внушительная медная доска: «Альбер Стамп. Представительство «Компани оф Нью-Джерси». Не успел Брокар нажать кнопку звонка, как дверь бесшумно распахнулась.

— Прошу, мосье.

Молодой пригожий лакей в белых перчатках, — видимо, тот самый Антуан, с которым разговаривал консьерж, — вежливо отстранился, пропуская гостя. Он молча проводил его в обширную, комфортабельно обставленную гостиную, чуть склонил напомаженную голову, произнес: «Мосье Стамп просил обождать», — и удалился, прикрыв за собой дверь.

Оставшись один, Брокар подошел к высокому трюмо и оглядел себя с головы до ног. Право же, для человека, «готового на все», у тебя слишком жалкий вид, Брокар! Эти впалые, будто всосанные щеки, голодные, в красном окружии, глаза, этот ужасный, позапрошлогодней моды костюм, стертые ботинки, нечистое белье! Брокар, Брокар, и как только дошел ты до такого падения! А еще лезешь в шантажисты! Шантажисту полагается иметь «вид», иначе кто станет с ним считаться!.. Эх, только бы приодеться да наесться вволю, а там ты еще покажешь себя. А ну, выше голову, Брокар! Сегодня твой Аустерлиц, твой Ваграм! Помни: терять тебе нечего, а приобрести…

— Мосье?.. — Стамп в спокойном удивлении стоял на пороге. — Что вам угодно, мосье?

Брокар согласно разработанному плану нахально улыбнулся.

— Что мне угодно? Денег, милейший! Ничего другого. Этакой доброй толики денег!

— Что такое? — с брезгливым недоумением произнес Стамп. — Каких денег?

— О, самых обыкновенных! — упиваясь своей ролью, воскликнул Брокар. — Тех, что в чрезмерном обилии выпускает наше государственное казначейство! Да вам ли, почтенный, не знать…

— Слушайте, вы! — резко прервал Стамп. — Когда нужда принимает такой нахальный облик, ей трудно рассчитывать на жалость или сочувствие. Вы надели на себя не ту маску. Но я христианин, и у меня есть правило: не отстранять протянутой руки. Вот вам сто франков — и уходите!

— Да вы что? — усмехнулся Брокар, твердо усвоивший, что ему нечего терять. — Вы, может, и впрямь не узнали меня? Могу напомнить… — Он вплотную приблизился к Стампу и внушительно, по складам произнес: — Мор-ту-ин!

— Да вы, верно, пьяны, — Стамп с отвращением откинулся от наседавшего на него гостя. — Ступайте прочь, или я прикажу вас вывести!

— Нет, милейший, не прика?жете! Не рискнете! — Брокар развязно зашагал по гостиной. — Вы рассуждаете сейчас примерно так: «Этому человеку явно нечего терять, и он способен на все. Пусть он даже не знает, с какой целью я приобрел у него два года назад мортуин, не знает и того, воспользовался я его мортуином или выбросил за окошко. Но он получил от меня за молчание кругленькую сумму и понимает, что дело шло не об опытах с морскими свинками. Наконец ему известно теперь, кто я такой: деляга, да еще, может, из темных деляг. Если он подымет вокруг моего имени шум и пустит в оборот это страшноватое словцо мортуин… Нет, уж лучше заткнуть ему глотку банкнотами! К тому же человек он, видать, бывалый и дошлый. Как, к примеру, сумел он отыскать меня в шестимиллионном Париже?.. Конечно, можно бы его припугнуть, как в тот раз, полицией и даже усадить за решетку. Да что толку? Он возьмет да и напишет какому-нибудь крикуну — депутату, прокурору, министру юстиции, а то и просто в газету! Словом, здорово я оплошал два года назад, связавшись с этим типом. А за оплошность надо платить!..»

И Брокар, остановившись около хозяина, самым наглым образом вытянул перед собой руку и развернул ладонь.

Пока Брокар говорил, Стамп ни разу не прервал его. Он все так же стоял в дверях, как бы подчеркивая, что не намерен входить с непрошеным гостем ни в какие отношения. Но брезгливо-гневное выражение постепенно сходило с его лица, а под конец оно сменилось даже благожелательным вниманием. Когда же Брокар, завершив свой монолог, протянул к нему руку, Стамп расхохотался вдруг неожиданно — тонким, визгливым смехом. Он хохотал долго, основательно, на одной и той же ноте, без всякого напряжения, будто выполнял какой-то обряд. Брокар, не зная, что означает этот смех, улыбался ему в ответ чуть смущенной, кривой улыбкой: уж не потешается ли над ним этот чертов Стамп?..

— Вы очень рассмешили меня, Брокар, — заговорил, наконец, Стамп ровным голосом. — Я никак не ожидал от вас этакой беспардонной наглости. Однако — к делу!