– Да это же они! Точно! Они были в баре, когда забрали Андрея и Александра!

– Ловко мы их провели? – напомнил о поцелуе Борис Иванович.

И только тут Наташа сообразила, кому предназначался поцелуй – не ей, а этим двум подлецам. То, что они подлецы, Наташа сразу же определила по походке. Так развязно, вихляясь, ходят только мерзавцы. Это не уверенность в своих силах, а издевка над окружающими.

«Да, да, – подумала она, – он ловко провел их и меня».

Комбат дождался, пока эти двое скрылись в подъезде, и протянул Наташе листок бумаги.

– Если все будет хорошо, я махну тебе из окна. Тогда поднимешься в квартиру.

– А если плохо? – спросила девушка, принимая лист бумаги, на котором был написан один единственный телефонный номер, к тому же без указания чей он и в какое время можно звонить.

– Если плохо – звони. Но вообще можешь сразу его выбросить, потому что со мной плохо никогда не бывает, особенно, если рядом со мной девушка.

Рублев, не смотря на свои габариты и солидный вес, как-то почти незаметно умудрился покинуть машину и, даже не скрипнув дверью, скрылся в подъезде.

Он слышал голоса двух мужчин, громко топающих, несмотря на позднее время, этажом выше. Комбат миновал еще один лестничный пролет и замер, прижавшись спиной к простенку между трубой и электрощитком. В узкое пространство между перилами он видел, как один из мужчин достал из кармана связку ключей и, негромко матерясь, принялся открывать дверь. Еще раньше Борис Иванович насчитал в этой двери три замка – все запертые.

«Тот, что с ключами – Секель», – отметил он про себя и стал уверенно подниматься.

Руки он, чтобы не вызывать лишних подозрений, держал за спиной. Когда комбат оказался на лестничной площадке рядом с Секелем и Тхором, Тхор резко обернулся.

– Добрый вечер, – чинно склонил голову комбат и прошел две ступеньки вверх.

Щелкнул третий замок, дверь приоткрылась. Рублев, резко развернувшись, прыгнул на Секеля и Тхора. Он буквально внес их в квартиру и ногой захлопнул дверь. После чего, не давая опомниться, столкнул их лбами, тут же оба бандита обмякли.

– Вот так-то, – негромко произнес комбат, втаскивая их в гостиную.

Тхор чуть шевельнулся и простонал. Рублев, особо не церемонясь, саданул ему ребром ладони по шее и, распахнув гардероб, стащил с вешалки пару ремней и галстуков. На глазок определив живучесть каждого из бандитов, комбат решил связать первым Тхора, Секель показался ему более тщедушным. Через пару минут и хозяин квартиры, и его приятель уже лежали лицами вниз. Руки и ноги плотно стягивали ремни и галстуки.

Убедившись, что даже если они придут в себя, то им самим не распутаться, комбат зажег свет, подошел к окну и махнул рукой.

Девушка уже успела порядком испугаться;

Как-никак, а минут десять она провела одна, в ожидании сигнала, и еще неизвестно, не припрется ли кто-нибудь следом за этими двумя.

Она взбежала по лестнице. Борис Иванович впустил ее в приоткрытую дверь и тут же захлопнул ее.

– Будут звонить, не отвечай. Никого нет дома.

Обуреваемая любопытством, девушка просунула голову в гостиную и увидела двух бандитов, лежавших рядком на толстом туркменском ковре.

– Ты лучше им свое лицо не показывай, небось, помнят. Не только ты их запомнила, но и они тебя.

Наташа не на шутку перепугалась и тут же, без всяких советов со стороны Бориса Рублева, оказалась на кухне.

Сам же комбат уселся на диване, поставил рядом с собой на кожаную обивку хрустальную пепельницу и с удовольствием закурил. Он ждал, когда кто-нибудь из этих двоих придет в себя. Конечно, можно было окатить их водой, привести в чувство, но лучше всего, когда приходят в сознание постепенно, тогда и страх в душе растет толчками вместе с тем, как возвращается память. Сперва очнешься и не помнишь ни своего имени, ни фамилии, ни того, где находишься. Просто тупо созерцаешь узор на ковре, царапину на дверце шкафа. Проходит всего несколько секунд и блаженство от того, что ты жив, исчезает. Руки, ноги – связаны и хочется кричать. Но не знаешь, кто у тебя за спиной, не знаешь, чье это тяжелое дыхание слышится совсем близко, кто это успел накурить у тебя в квартире. Не целится ли кто в твой коротко стриженный затылок.

Первым пришел в себя Секель. Он долго моргал выпученными глазами, пытался обернуться, пока, наконец, не завалился на бок и не уставился на комбата. Этого человека он видел впервые, но понимал, шутки с таким шутить не стоит, особенно если ты связан и прийти к тебе на помощь некому. Ведь раньше, чем комбата, Секель увидел и своего приятеля. Первое время он даже сомневался, жив ли тот, из разбитого носа текла кровь, запекшаяся блестящей корочкой на ковре.

– Кричать будешь? – наконец спросил комбат, разглядывая мерцающий кончик сигареты, будто бы раздумывал, загасить его на дне пепельницы или на лице Секеля.

Наконец Борис Рублев еще раз жадно затянулся и раздавил огонек сигареты двумя пальцами – большим и указательным – так, словно бы крошил давно остывший уголек.

– Кричать? – переспросил Секель.

– Именно, – подтвердил свой вопрос комбат и тут же добавил, – если будешь, то рот тебе клейкой лентой заклею. Могу и нос ненароком прихватить, а через уши ты дышать не умеешь.

В квартире было тепло, пощелкивал, подмигивал лампочкой калорифер, снабженный таймером. И сквозь защитную решетку было видно, как временами искрит тепловое реле, то прерывая цепь, то замыкая ее.

– Не буду, – через силу ответил Секель и сплюнул на ковер.

Он ждал, что его будут расспрашивать или сразу станут бить. Но к игре в молчанку он готов не был. Время для него тянулось куда медленнее, чем для комбата. Тот, в отличие от Секеля, прекрасно знал, что ему нужно и как он этого добьется.

– Ты кто? – наконец хриплым голосом спросил Секель и еще раз сплюнул, на этот раз слюна оказалась без крови.

– Если я скажу, что дед Мороз, ты мне все равно не поверишь, потому что подарков я тебе не принес.

– Кто с тобой? – поинтересовался Секель, прислушиваясь к шуму на кухне, где Наташа набирала воду, чтобы поставить кофе.

– А это тебя не касается. На вас двоих меня и одного хватило.

– Понял.

– Ни хрена ты не понял.

Секель пристально смотрел на Рублева и что-то неуловимо знакомое почудилось ему в чертах его лица, хотя он и был уверен, что никогда не видел комбата раньше.

«Может, фотография?» – подумал Секель, но тут же отбросил эту мысль.

Ведь знакомым ему этот человек казался благодаря мимике, когда улыбался или зло кривил губы, когда потирал воспаленные от бессонницы глаза тыльной стороной ладони. Он попытался припомнить, откуда возник в памяти этот человек.., или похожий на него. Наверняка он следил за ним и Тхором, наверняка вел их достаточно долго. И тут Секель абсолютно отчетливо вспомнил машину «форд» во дворе своего дома и целовавшихся на переднем сиденье.

"Ну да, – подумал он, – на кухне баба. А он один. И нужно же было так глупо попасться! – и тут же на душе стало легче. – Значит, не мент.

Тот бы, наверняка, пришел не один, а значит, еще есть шанс вывернуться, выйти сухим из воды".

– Кто ты? – превозмогая боль в горле, попытался еще раз выяснить это важное для себя обстоятельство Секель.

Тхор зашевелился и открыл глаза.

– Не ты, а «вы», – напомнил комбат. – Зовут меня Борис Иванович, фамилия Рублев.

И тут до Секеля дошло.

«Брат Андрея Рублева! Тот самый, с которым будто бы случился инфаркт».

Выдумка на счет болезни оказалась явно неудачной. Сам Секель находился к инфаркту гораздо ближе, чем комбат.

– Где мой брат? – от этих слов Секелю показалось, ему забивают гвозди в голову.

– Какой брат? Не понял… – попытался разыграть он из себя простачка, но уже без надежды на чудесное спасение, просто от безысходности.

– Андрей где?

– Не знаю.

– Некогда мне с тобой лясы точить, – комбат поднялся и включил радиоприемник на столе – негромко. Из динамика полилась спокойная блюзовая музыка, так страшно контрастирующая с тем, что сейчас могло произойти в квартире.