– Молитесь, ребята, чтобы со мной ничего не случилось, иначе некому вас будет вызволить.

Комбат погасил свет и вновь включил калорифер.

– Еще один совет: мочитесь в штаны и не дожидайтесь, пока у вас лопнут мочевые пузыри.

Оказавшись на лестничной площадке, комбат наморщил лоб, потер виски.

– Все, Наташа, теперь нужно спешить.

Иначе черта с два я успею что-нибудь сделать.

Свою машину Борис Рублев оставил во дворе. Нажав кнопку на брелоке, снял джип с сигнализации и после этого открыл капот.

– Масла ему и в самом деле не мешало бы подлить, – ворчливо проговорил он и бесшумно закрыл капот.

По ночному городу они ехали быстро и вскоре оказались на Обводном канале. Комбат до боли в глазах всматривался в каждый указатель, боясь пропустить поворот, о котором ему сказал Секель. У него не было и тени сомнения в том, что бандит рассказал чистую правду, ведь страх, горевший в его глазах, был красноречивее многословных заверений.

Если на широкой, с разделительной полосой, дороге комбат ехал почти не опасаясь – черта с два, разглядишь в слепящем свете фар, что за машина мчится тебе навстречу, то словив нужный поворот и, съехав на проселок, он тут же погасил освещение и двигался очень медленно, мотор был чуть слышен в шуме ночного леса.

– Смотрите, – Наташа уперлась рукой в приборную панель бандитского джипа, а второй показала на горевший в лесу электрический огонь, – по-моему, это дом.

– Ты права.

Комбат резко выкрутил руль и заехал на мягкий мох, между деревьев. Машина спряталась за кустами, и теперь, даже если бы кто-нибудь проходил по дороге, не смог бы ее разглядеть в темноте, низкорослые же кусты и можжевельник надежно прикрыли ее от света фар – вздумайся кому проехать здесь в это неурочное время.

Какое-то время мужчина и девушка сидели прислушиваясь, сперва они могли разобрать только похрустывание сухих веток в вершинах елей, скрипевших под ветром, да бульканье остывающего радиатора автомобиля. Но к звуковому фону постепенно привыкаешь и вот из него уже можно было выделить голоса – злые и нервные. Разговаривали мужчины, то ли ругались, то ли они всегда в своей жизни вели беседы на повышенных тонах. Слов не мог разобрать ни комбат, ни Наташа, улавливалось только настроение.

– По-моему куда-то они спешат, – наконец тихо произнесла девушка.

– С чего ты взяла?

– Они торопятся говорить и нервничают.

– Это еще ничего не значит.

– Почему мы стоим на месте? Это тот дом, к которому мы стремились?

– Ты тоже спешишь, задавая по два вопроса сразу, – улыбнулся Рублев.

Впервые в его улыбке Наташа не заметила уверенности. Комбат нервничал! Такого она и представить себе не могла раньше. До этого Борис Иванович казался ей каменной глыбой, которую в состоянии сковырнуть только землетрясение. Она достала из кармана пачку сигарет и заглянула в нее – пусто, и.., обидно.

– Закурить у вас осталось?

– Да.

– Угостите?

– Нет.

– Почему? Я что ли плохо вела себя сегодня и меня решено оставить без сладкого?

– Снова два вопроса. Я не хочу, что бы нас было видно в лесу за километр. Вон как то окно.

– Теперь понятно, – Наташа зябко повела плечами, машина успела остыть, но после предупреждения ей уже и в голову не пришло попросить комбата запустить двигатель и погреться.

Темнота пугала ее, и хотя Наташа знала, что самая страшная опасность прячется за освещенным окном, а не за темными силуэтами елей, она смотрела на него почти с умилением. Ровный желтоватый свет согревал, позволял забыть о том, что они приехали сюда не на прогулку.

– Дайте все же сигарету, я курить не буду, только понюхаю табак. Тоже успокаивает.

– Тссс… – комбат приложил палец к губам и, глядя в темноту, вытащил из кармана пачку, – только не шурши и не крутись.

– Спасибо.

Девушка острым длинным ногтем вспорола бумажное тело сигареты и высыпала немного табака на ладонь, поднесла ее к лицу.

"Какой аромат! – подумала она, – Как в детстве. Табак пахнет медом и кажется, что он сладкий. И даже дым, когда курили отец и мама, казался мне таким же вкусным, как имбирная сдоба. А на самом деле, курение сплошной обман, горько во рту и тянет кашлять, но ты куришь, куришь, куришь.., вспоминая запах мечты. Надеешься, что однажды вновь ощутишь его, прикоснувшись губами к фильтру сигареты.

Как в любви, как в жизни. Пахнет медом, пока не попробуешь на вкус… И самое странное – лучше всего, вкуснее всего пахнут толстые крепкие сигары, курить которые для меня было бы наихудшей пыткой".

Послышалось, как хлопают дверки машины, заводится двигатель, скрипят железные ворота.

Среди поросших мхом стволов елей качнулся рассеянный холодным туманом свет, поползли по земле тени. Комбат боком выбрался в приоткрытую дверку и пригнувшись двинулся к дороге, сказав, словно бы на прощание:

– Сиди здесь и жди. Только не кури.

– Куда вы? – беззвучный вопрос повис в туманной ночи. Рублев исчез, и сколько не всматривалась Наташа в молочную темноту, отыскать его уже не могла.

«Но до него же шагов десять, не больше, – изумилась она, – дальше уйти он бы попросту не успел».

Борис Рублев лежал распластавшись в мягкой отмершей траве, она пахла, как пахнет еще только что разрезанная буханка черного хлеба.

Свет фар приближавшейся к нему машины плясал, то взмывая к вершинам деревьев, то, словно спотыкаясь, упирался в землю.

"Ну-ка, ребята, дайте на себя посмотреть.

Не люблю ошибаться. То, что это вы, а не кто иной, мне надо знать наверняка".

Рублев еще плотнее прижался к земле, когда джип выехал из-за поворота, небольшой бугор срезал свет над самой головой комбата, оставив его в темноте.

«Номер, ну конечно же, номер уже другой, скорее всего настоящий, от краденой „волги“ и – им сейчас не нужен. Но марка джипа та же, что теперь и у меня – „черокки“. В нем четыре человека – все совпадает. И могу поклясться, что деньги едут вместе с ними, часть денег».

Джип мигнул красными стоп-сигналами и прошелестел широкими протекторами по лесной дороге, уносясь к шоссе. Комбат поднялся с земли и пошел сквозь лес к манящему светом окну, расположенному во втором этаже загородного дома Червонца. Знал бы тот, что светильник под потолком его большой комнаты указывает дорогу Борису Рублеву, выключил бы свет, затаился бы, но главарь бандитов считал, что полоса неудач для него закончилась. Последние штрихи, и его грандиозный план завершен, он вернет долг, с каждой минутой джип с его людьми приближается к Москве, вот только Секель и Тхор подкачали, но ничего, они нагонят ребят, присоединятся к ним. Остался только Андрей Рублев – банкир, на чью долю выпала неблаговидная роль – сыграть козла отпущения, на чьей совести окажутся и деньги и чужие жизни.

Червонец сидел в своем небольшом кабинете перед раскрытым сейфом, в глубине которого аккуратным штабелем высились пачки денег.

Все пачки казались немного распухшими после пребывания в воде и сушки возле калориферов.

Главарь питерской группировки забросил ногу за ногу, он вновь мог спокойно вздохнуть. Дышалось легко, спокойный осенний ветер, чуть шевелил занавески на распахнутом окне.

«Да, перенервничал, – думал он, – но, признайся хоть сам себе, если бы не первая неудача, не расстрел твоих людей ОМОНом на московском шоссе, ты бы никогда не решился на ограбление банковского броневика. Никогда! Риск был велик, но именно поэтому мне все и удалось».

Червонец, мечтательно прикрыв глаза, потянулся рукой к деньгам. Коснулся кончиками пальцев шершавых бумажек, перехваченных банковской лентой.

"А потом – забыть. Забыть, каким путем они попали ко мне. Деньги, на них всегда кровь, за ними: по одну сторону – смерть, по другую – райское блаженство. За любыми деньгами, пусть они даже новенькие, только что отпечатанные. Они как женщина, которая уверяет тебя, что – только с тобой, с тобой одним, а на самом деле, страшно подумать, сколько мужиков перебывало с ней, перебывало в ней, и каждый развлекался, как ему хотелось, ты ее уже ничем не удивишь. И ты знаешь об этом, но стараешься не думать о твоих предшественниках, кому хочется пить из грязной рюмки?