— Расскажите мне о Лаговском! — попросил Генрих и закурил новую папиросу.

— Лаговский, что ж…

Разговор с Комаровским оказался чертовски увлекательным. Настолько интересным, что Генрих забыл на время и о мигрени, и о болях в груди. Так бы и сидел в чайной, попивая крепко заваренный душистый кимун, и слушал профессора. Час, другой, может быть, третий… Однако «Ни в чём нет совершенства в этом мире», как выразился поэт Гейне, и это так. Генрих, увы, не располагал необходимым временем, да и место для долгой беседы не подходящее. Слишком людное, слишком на виду. Впрочем, грех жаловаться, на первый раз и так получилось неплохо. Во всяком случае, задел оказался куда лучше чем можно было ожидать. Весьма содержательная лекция получилась. Познавательная и не лишенная практической ценности.

«Весьма…»

Генрих увидел Наталью издалека. Не узнал, но обратил внимание, и вслед за тем угадал, сам себе впрочем, сперва не поверив. Высокая, она стала теперь еще выше, встав на двухвершковые каблуки. Бегать в таких сапогах, наверное, трудно, зато двигаться элегантно, — если умеете, разумеется, — в самый раз. Наталья умела. Шла уверенно, но мягко, чуть покачивала бедрами, обозначая женственность, но не выставляя напоказ. Все и так было понятно про нее. Вернее, все, что она хотела сказать.

Короткое пальто, длинная юбка, шелковый платок, напрочь скрывающий волосы, и фетровая шляпа с широкими полями и характерным надломом. Как бы Североамериканские Соединенные Штаты, как бы сицилийская Коза Ностра, как бы Чикаго из фильмы про мафию. Стильно, опасно, притягательно… И очки в тонкой металлической оправе с круглыми темными стеклами.

— Здравствуйте, Генрих! Рада вас видеть! Как поживаете?

Гляди, старый хрыч, какая я молодая и красивая! Смотри только, слюной не захлебнись!

— Здравствуйте, Наташа! Душевно рад вас видеть, хотя, видит бог, соскучиться не успел! Отобедаете со мной?

— Всенепременно! — Улыбнулась, словно оскалилась. Тонкие чувственные губы коротко разошлись, обнажив на мгновение белые ровные зубы. — Я вам нравлюсь?

— До неприличия, — усмехнулся в ответ Генрих. — Как понравились вчера вечером, так все нравитесь с тех пор и нравитесь. Даже голова немного кружится.

— Только не говорите, что я красавица. Терпеть не могу, когда врут в глаза.

— Но, с другой стороны, и не уродина ведь!

Они встретились недалеко от входа в ресторан «Петрополь», логично было в нем и пообедать.

— Прошу вас! — Генрих пропустил Натали вперед, в гостеприимно распахнутые швейцаром двери, и прошел следом. — Не могу не отметить со вкусом подобранный гардероб.

— Образу результата соответствует?

— Учились на философском факультете?

— Нет, на курсах кройки и шитья. Так как образ?

— Я удовлетворен, — кивнул Генрих, помогая Наталье снять пальто. — Если остальные ваши приобретения…

— Я оставила их в вашей машине.

— Мадемуазель?! — в глазах гардеробщика плескался ужас.

— Все в порядке, любезный! — остановил бедолагу Генрих и сунул ему в нагрудный карман рубль ассигнацией. — Моя дама никогда не расстается с маузером, и у нее, разумеется, есть на это разрешение полиции. Идемте, дорогая, рукоять Стечкина очень украшает ваш жакет. Это кашемир, не так ли?

— Так! — почти равнодушно ответила Наталья, поправляя под жакетом плечевую кобуру открытого типа.

Оделась Наталья со вкусом и умно. Вроде бы, и не броско, но всякий внимание обратит, как те двое, например, за столиком справа. Гвардейские офицеры интеллигентно скосили взгляд, не более, но и этого достаточно. Впрочем, рукоять пистолета Наталья им не показала. Она, как оказалось, умела не только выбрать для гардероба правильные вещи, но и носить их. Вот и сейчас, гвардейцы — а судя по знакам различия, оба блондина служили в полку трокайских караимов — увидели только то, что хотела им показать Наталья Викторовна.

«Наверняка ведь уверены, что красавица… И про то, что шлюха, подумали, а вот ствола не заметили». — Наталья Генриха не разочаровала, скорее заинтриговала. Для террористки она оказалась несколько более ироничной, чем можно было ожидать от этих жестких угрюмых людей, и еще этот шарм, неизвестно откуда вдруг возникший, и элегантность незаемная, и свобода в поведении…

— Прошу вас!

— Благодарю!

— Вас не затруднит снять очки, или это слишком личная просьба?

— Наслаждайтесь, Генрих! — Она сняла очки и, сложив, сунула в боковой карман жакета. Синие глаза казались сейчас более темными. Смотрели спокойно, но скорее отражали чужой взгляд, чем являлись зеркалом души.

«Нет, не красавица. И сама об этом знает, но ее это не волнует. Вот в чем секрет. Она самодостаточна».

— Вы плохо выглядите, — голос Натальи звучал ровно, но легкую нотку тревоги Генрих все-таки уловил.

«Или захотел услышать… Как там у поэта? Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман… Так, кажется?»

— Возраст, — кисло усмехнулся Генрих, — немочи и утомление, да еще вы постарались.

— Так, может быть, отмените встречу в галерее?

— Нельзя, — почти искренне вздохнул Генрих. — Знаете, как говорится, болезнь — не повод, смерть — не причина.

— Так вы, полковник, служили в Первом Шляхетском полку? — Удивление — слишком сильная эмоция. Вопреки желанию Натальи, отзвук чувства проник и в ее низкий с хрипотцой голос и во взгляд сапфирово-синих глаз. — Как же вас занесло в Вюртемберг?

— Превратности судьбы, — сухо ответил Генрих, отметив между делом, что не ошибся в своих предположениях, и начал обстоятельно допрашивать подошедшего официанта по поводу закусок, супов и основных блюд, не забыв, разумеется, спросить сомелье про рекомендуемые вина и десерт.

Встречу в Колокольном переулке организовывали люди опытные и осторожные. На улице под мокрым дождем — никого: ни городового, ни праздношатающихся половозрелых граждан призывного возраста. Несколько припаркованных вдоль тротуара автомашин, редкие проезжающие через переулок авто. Тихо, сумрачно. Горят, растрачивая впустую электрическую энергию, уличные фонари, клубится голубая неоновая дымка в широких окнах кофейни «Полпути», отсвечивает алым витрина галереи. Внутри — гулкое фойе и одинокий мужчина, читающий газету на банкетке у противоположной от входа стены. Прямо около двери на черную лестницу.

— Вам сюда. Оружие?

— Мне уйти? — Голос у полковника холодный, от его звука бросает в дрожь даже пообвыкшую уже Натали. Охранника же пробил пот.

— Извините! — по-видимому, приглашающая сторона встречей дорожила никак не менее Генриха, пришедшего в Колокольный переулок несмотря даже на нездоровье, а как бы и более. Во всяком случае, распоряжения охране, как и полагается, сделаны на все случаи жизни и, скорее всего, недвусмысленные. — Вас ждут. Третий этаж, большой выставочный зал.

— Спасибо.

На третьем этаже, дверь с лестницы, охраняемая еще одним молчаливым господином в неприметном сером плаще, открылась прямо в просторный зал, плохо освещенный дневным светом, проникающим через усиливающийся снегопад и остекление потолочного «фонаря». По углам клубились тени, на высоких стенах темными пятнами — полотна коллекции. В противоположном конце зала, у другой плотно затворенной двери, их ждал высокий полноватый господин в длинном пальто с меховым воротником и велюровой шляпе. Он пошел навстречу, едва Генрих переступил порог.

— Мы договаривались о встрече тет-а-тет, — голос у мужчины красивый, завораживающий. Бархатный баритон. Глаза темные, внимательные.

— Наташа, — повернулся к ней Генрих, — будь любезна…

— Разумеется, — она улыбнулась полковнику, бесстрастно кивнула «Кошмарскому», повернулась и пошла, гулко постукивая высокими каблуками, к дальней стене.

«Твою мать!» — Оказывается, полковник, прибыл не просто на конспиративную встречу. Его визави — не к ночи помянутый товарищ министра внутренних дел Леопольд Игнатьевич Карварский. И взгляд его опасных глаз Натали ощущала у себя между лопаток всю дорогу до стены, до средних размеров полотна Михаила Шемякина. Посмотрела, не видя, оглянулась через плечо — мужчины, не торопясь прогуливались в центре зала — и снова уперлась взглядом в цветные блики шемякинских видений.