— Как видите, нет. Но, вместе с тем, у него были веские причины скрывать правду о себе. Поэтому он написал Завет и доверил его своему старшему сыну Брюсу с тем, чтобы Завет этот бережно передавался из поколения в поколение, от старшего к старшему, содержась в строгом секрете, пока не настанет время предать его гласности.

— А когда должно настать это время? — спросила княгиня.

— Боюсь, что уже настало, — вздохнул Стоичков. — Коннор велел обнародовать его Завет лишь после того, как наша численность превысит пять тысяч, а наш род будет править всем Западным Краем. Сейчас нас почти вполовину меньше, и даже если Стэнислав станет императором, до доминирующего положения в Империи нам будет ещё ой как далеко. Но, как говорят варвары-маури, джинн уже выпущен из бутылки. Стараниями Илоны и Марики мост между мирами восстановлен, враги знают или, в лучшем случае, догадываются о нашем существовании, теперь мы должны быть готовы дать им отпор. Выбора у нас нет. — Глава Совета Двенадцати подался вперёд и, облокотившись на стол, в упор посмотрел на Марику. Взгляд его был грустным и усталым. — Только не думайте, что я осуждаю вас, девочка моя. Вас не в чем упрекнуть. Вы вели себя правильно.

— Но ведь я столько времени молчала…

— Пока не повзрослели. А потом рассказали Стэниславу.

— Потому что он поймал меня.

— И так, и этак вы бы рассказали ему. К этому всё шло. А Стэнислав, смирившись с существованием у вас другого отца, рассказал бы обо всём нам. Он бы давно сделал это, если бы не борьба за престол. Несколько раз он уже порывался поговорить со мной — теперь я знаю, о чём, — но в последний момент сдерживался. Так что ни вам, ни Стэниславу не в чем себя упрекнуть.

Тем не менее, Марика прекрасно понимала, что её поведение заслуживает всяческого порицания, и Стоичков не отчитывает её только потому, что никакие упрёки положения не исправят. И она, и её мать, поддавшись чувствам, вели себя неразумно и даже безрассудно. А ведь Коннор-прародитель не случайно обронил слова, что он пришёл из мира, где колдовство оказалось под запретом. Это было грозное предупреждение потомкам на случай, если кто-нибудь из них найдёт обратный путь в его родной мир. Но Марика, как и мать, пренебрегла предостережением предка. Они обе успокаивали себя тем, что не обнаружили ни малейших признаков присутствия зловредных сил, уничтоживших в своё время колдовской дар клана МакКоев…

— Кто наши враги? — отозвалась княгиня Зарена.

— Могучие чародеи, которые именуют себя Хранителями, — ответил Стоичков. — Отчего возникло такое название, в Завете не сказано. Также почти ничего не говорится о сущности магии Хранителей; известно лишь, что она сильно отличается от нашей и основана на широком использовании всяческих амулетов.

— Так они вроде друидов?

— Нет. Коннор утверждает, что у Хранителей ещё меньше общего с друидами, чем у нас. Правда, сам он за всю свою жизнь встречался лишь с одним Хранителем и рассказывает об этом племени в основном со слов своих сородичей.

— А как они стали нашими врагами? — спросила Марика.

— К сожалению, о конкретных причинах возникновения вражды между Коннорами… вернее, между МакКоями и Хранителями, в Завете также ничего не говорится. Сказано лишь, что вражда эта давняя, непримиримая, и первыми её начали Хранители. — Стоичков скептически хмыкнул. — Впрочем, на любой войне каждая из враждующих сторон заявляет, что противник начал первым… Но как бы то ни было, Коннор утверждает, что Хранители считали МакКоев чуть ли не исчадиями ада и задались целью истребить их. В конце концов, они изобрели какие-то сильные чары и опутали ими всю землю. Эти чары назывались Запретом; они почти полностью подавили магию МакКоев, лишив их, в числе прочего, возможности пользоваться порталами, но нисколько не затронули могущества самих Хранителей. Мало того: под действием Запрета дети МакКоев рождались с мёртвым даром — то самое, Марика, о чём вы говорили, — и становились обычными людьми. Так что Хранителям не пришлось даже пачкать руки, убивая своих врагов; для них они уже не представляли угрозы.

— Однако, с точки зрения Хранителей, надёжнее было бы убить всех МакКоев, — заметила княгиня. — Ведь умерший дар всё-таки возродился в потомстве, хоть и спустя много столетий. Я имею в виду эту девушку, Алису.

— Тут ты права, — согласился Стоичков. — Кстати, Коннор был уверен, что все его сородичи истреблены, и завещал нам отомстить за их гибель. Но, видимо, Хранители были непоколебимо уверены в действенности своих чар, а с утратой магических способностей МакКои перестали быть в их глазах исчадиями ада, достойными поголовного истребления. Это как на войне: любой солдат без колебаний убьёт вооружённого противника, но далеко не у всякого поднимется рука убить безоружного, а тем более — раненного и беспомощного. К тому же среди Хранителей встречались разные люди. Ведь именно благодаря одному из них мы сидим здесь и разговариваем.

— Как это?! — хором воскликнули Марика и её тётка.

Прежде чем ответить, Анте Стоичков отпил из своего бокала глоток вина, чтобы промочить горло.

— Коннору помог Хранитель, который не разделял взглядов своих соплеменников. Он открыл для нашего предка его семейный портал в подземелье замка Норвик. Хранителя звали Бартола… нет, Бартоло… и как-то дальше, я сейчас не припомню…

— Может, Бартоломью? — подсказала Марика. — Или Бартоломео?

— Вот-вот! Бартоломео. Бартоломео Колонна. Он рассказал Коннору, что, кроме его мира, существует ещё множество других миров, и некоторые из них могут быть пригодными для жизни людей и даже населёнными. Затем предложил… — Тут Стоичков замялся. — Вот этой части рассказа Коннора я понять не могу. И у меня такое впечатление, что он сам не совсем понимал, что хочет сказать. Хранитель вроде как отправил его в никуда, в неизвестность, велев думать о другом мире, населённом людьми. Этот самый Бартоломео утверждал, что его дар, пусть и подавленный Запретом, должен помочь Коннору найти такой мир. Вместе с тем он честно признался, что это лишь его предположение, не подкреплённое ничем, кроме чисто умозрительных выводов. По его словам, Хранители на это не способны; это может сделать лишь человек, обладающий нашим даром.

— И Коннор поверил ему?

— Скорее всего, не поверил, хотя прямо в Завете об этом не сказано. Но всё же согласился рискнуть. Свыше десяти лет он прожил под действием Запрета, лишённый почти всех своих способностей, его всё больше тяготила такая жизнь, и даже смерть казалась ему лучшей участью. Короче, Коннор решил, что сколь бы ничтожным не был шанс на успех, игра стоит свеч. Он рискнул — и выиграл.

— Стало быть, Коннор вошёл в портал в своём мире, а в нашем мире появился просто из воздуха?

— Так оно и было. Между прочим, в нашем семейном предании о том, что Коннор пришёл с Сильтских Островов, есть немалая доля правды. Магия Хранителя Бартоломео забросила его на Острова, там он попал в плен к друидам и несколько месяцев провёл рабом на галере, пока не восстановились его способности. Только тогда Коннор сумел освободиться и бежал на континент. И лишь через четыре года ему удалось собрать все необходимые магические камни и построить первый портал.

— И он не пытался вернуться обратно, чтобы забрать своих родственников?

— Пытался, но ничего у него не получилось. Хранитель Бартоломео предупреждал, что чары Запрета, помимо прочего, нарушили связи между порталами МакКоев. Он вручил Коннору специальный амулет, который должен был помочь установить связь с порталом в замке Норвик. К сожалению, амулет отобрали друиды, когда пленили его. Оказавшись на свободе и построив портал, Коннор долго думал, как ему поступить, но в конце концов принял решение не рисковать, возвращаясь на Острова в поисках амулета. Во-первых, амулет давно мог быть уничтожен или испорчен. А во-вторых, к тому времени у Коннора уже было двое детей, и он рассудил, что гораздо разумнее и вернее будет не гоняться за призраками, в слабой надежде спасти своих родственников, а заняться основанием своего собственного рода. Нашего рода — рода Конноров. Лишь в старости, когда все его дети выросли, и он обучил их всему, что сам умел, Коннор отправился на Острова. С тех пор о его судьбе нам ничего не известно. Впоследствии некоторые из моих предшественников занимались поисками амулета — но безрезультатно.