— Пекло, — признался Вида. — Печет да жарит целый день. Леса там нет, одни каменные дворцы. И простора нет — куда ни повернись, а все взглядом в стену упрешься.

— А как учеба? — спросил Ванора. — Ты, я смотрю, будто подобрался весь, вытянулся.

— Это правда, — усмехнулся Вида, наливая себе еще чаю. — Семь потов с нас упражнятель спускал. Мне еще полегче было — я привык и ходить подолгу, и тяжести на себе таскать — один топор-то сколько весит! А на рубку ведь их два, а то и три иметь надобно, а вот Воргге с Кестером туго пришлось — Кестер, бедняга, аж осунулся от такой жизни, а Воргге, хоть и молодцом держался, все равно, бывало, на чем свет стоит ратника нашего клял.

Воргге и Кестер были хорошими друзьями Виды, пусть и не такими близкими, как Игенау и Ванора. Жили они неподалеку от Угомлика, и их отец, прознав о том, что Мелесгард отправляет Виду в столицу Северного Оннара, тоже снарядил в путь своих сыновей.

— Всяко веселее будет. Да и в чужой земле лучше вместе держаться. — посоветовал он, провожая троицу в Неммит-Сор.

— А они где? — спросил Игенау.

— Так еще там. — зевнул Вида. — Их, сказали, до зимы оставят. Ох, и благодарен же я тебе, Ванора, за лесную выучку. Если б не твои обходы, ни за что бы мне на ученье не сдюжить. В бою ведь главное не начать, а закончить. Чем дольше продержишься супротив врага, тем и лучше. Там не сила, там выносливость нужна.

Ванора усмехнулся в чуть подернутую сединой темную бороду и закурил.

— Так а чему учили-то? — снова подал голос Игенау. Он был обходчим, как и Ванора, и знал только то, что положено было знать хранителю леса. Иногда они с Видой развлекались шуточным боем на деревянных мечах, но настоящего боевого оружия Игенау сроду в руках не держал, да и чему можно было так долго учиться, тоже не понимал.

— Мастерству ольвежского боя. В любой сече пригодится. Ты, Игенау, коли б захотел, быстро бы выучился, — пробормотал окончательно сомлевший Вида и, опустив голову на грудь, крепко уснул.

Только под вечер Вида проснулся. Ветерок был уже собран в дорогу и стоял, недовольно сопя. Ни Ваноры, ни Игенау Вида не докричался и решил, что они ушли в лес, оставив его сладко дремать. Наказав старому псу стеречь дом пуще прежнего, юноша вскочил на коня и двинул в Угомлик.

Как он и думал, никто из домашних его не ждал.

— Сынок! — ахнула Зора, когда он ворвался в обеденую залу, где сидела вся семья.

— Вида! — завопил Трикке, увидев старшего брата.

Даже всегда немногословный Мелесгард не мог скрыть своего изумления.

— По дому я стосковался, — пояснил свое появление Вида, скидывая с себя плащ и стягивая сапоги. — Обрыдла мне эта столица!

— А как же ученье? — строго спросил Мелесгард.

Вида пошарил в кармане штанов и достал оттуда мятое письмо, написанное рукой его наставника.

— Упражнятель меня отпустил. Я всю его науку выучил заранее.

Все сели ужинать. Вида, замолкая только для того, чтобы отправить в рот очередной кусок, рассказывал родным о том, каких чудес он навидался в Неммит-Соре. Раньше он частенько бывал в Олеймане, городе тоже хоть и большом и красивом, но всяко не таком роскошном, как славная столица, поэтому ему было с чем сравнить. Трикке слушал его, разинув рот.

— Улицы там широченные. По ним три, а то и четыре повозки могут разъехаться! И дома высокие. И цветы кругом. Ветерок все привыкнуть к их густому духу не мог — только мы за ворота, как он чихает и носом дергает. В ученье и так и эдак было. Сынки тамошних важных особ рыдьмя рыдали, а мы, кто из Северного Оннара, покрепче будем.

Он нарочно не сказал о том, что Кестер, как и изнеженные городские сынки, тоже, бывало, в голос кричал.

— Это хорошо, — одобрил сына Мелесгард. — Низинцы всегда крепостью отличались. Я помню, как на войне нас вперед ставили, а их — назад. Они тонкие да звонкие, как струна, а мы супротив них буйволами казались.

Зора, откинувшись назад, молча любовалась сыном. Ладный, статный, румяный, Вида считался парнем хоть куда и так, но широкая безыскусная улыбка, задорный блеск глаз и громкий сочный смех делали его настоящим красавцем.

— А девки там были? — неожиданно спросил Мелесгард. — Приглядел себе кого?

Вида даже сначала и не понял вопроса.

— Были, да. Дочка упражнятеля была, да у одного из наших сестра… А! — догадался он. — Не приглядел. Я ж учиться поехал, а не с девками миловаться… Да и если б даже захотел, то не смог — сил ночью было только на то, чтоб до койки доползти.

Если Мелесгард считал, что Виде пора уже и начать искать себе невесту, то Зора видела, что сыну ее еще рано даже думать о женитьбе. Отправляя его из дома, она боялась, что в Неммит-Соре какая-нибудь шустрая девчонка окрутит ее красивого простодушного мальчика и оставит при себе в столице, но, услыхав заверения Виды, что он о девках даже не думал, облегченно выдохнула.

А Вида, хоть и не солгал матери с отцом, но и всей правды не рассказал. В столице у него и впрямь отбою от девок не было: юные горожанки, едва приметив статного юношу, тотчас же начинали краснеть, перешептываться и глупо хихикать. Вида был не прочь познакомиться, но стоило ему подойти к ним с приветствием, как дурные девчонки с визгом от него убегали. Он не мог понять таких странных повадок и потому очень скоро бросил даже смотреть на них. Ежели им угодно зазря артачиться и строить из себя набитых дур, то и пускай! Не сильно-то и нужно! Но больше всего он был раздосадован тем, что даже горемыка Кестер сдружился с дочкой упражнятеля, а он ни с одной за все лето толком и не поговорил.

— Ну, иди спать, сынок, — поднялся со своего места Мелесгард. — Дорога была дальняя.

Трикке тоже подскочил.

— Я провожу! — предложил он и, взяв брата под руку, отправился с ним наверх.

Виде должно было исполниться шестнадцать, а Трикке был всего на два года младше, но разница между ними была огромной: если Вида уже сложился и созрел, то Трикке выглядел сильно младше своих лет — высокий, но тонкий, с узкими плечами и плоской грудиной, с белым лицом, с высоким девичьим голосом и мягкими каштановыми волосами, он ни в какое сравнение не шел со старшим братом. Трикке каждый день разглядывал в зеркало свой подбородок, надеясь, что на нем пробьется жесткая поросль, но такая желанная Трикке борода все никак не хотела расти. Если про Виду говорили, что он из скороспелых, ранний, то Трикке называли поздним. Но Трикке Виде не завидовал, а лишь хотел быть на него похожим.

— Я скучал по тебе, — несмело сказал он, когда они дошли до покоев Виды, мысленно ругая себя за столь немужественное проявление чувств.

Вита толкнул дверь и пропустил брата вперед.

— Ты погоди, я только мешок развяжу.

Из дорожной сумки он скоро выудил серебряный кулончик в виде кинжала и протянул Трикке.

— Это тебе подарок. Я и матери с отцом привез, но уж завтра одарю.

Трикке тотчас же надел кулон на шею, оставив болтаться поверх рубахи. Пусть все его видят!

— Я тоже скучал, — добавил Вида, целуя брата в макушку. — Я теперь из дому ни ногой. Не нужно мне — нажился я в столицах.

И Трикке, услыхав такие речи, повис у него на шее.

В Даиркарде, столице южного Нордара, ярмарки шли круглый год, однако осенью они были не такими шумными и пестрыми, как летом и весной. Меж рядов ходили одни нордарцы — лишь изредка была слышна рийнадрёкская, оннарская или привейская речь. Да и покупали они тоже немного, больше смотрели да приценивались.

— Ничего достойного! — вполголоса сокрушался один покупатель, внимательно оглядывая прилавки, на которых были выложены грубые поделки из камня и стекла и серебряная посуда. — Что прикажешь мне везти в Олейман?

Это был сухой, седоватый старик с кудрявой бородой и живыми серыми глазами. Рядом с ним шел его друг — совсем молодой парень, укрывший голову покрывалом от жаркого даже осенью южного солнца.

— А чем товар плох? — спросил юноша, грустно вздыхая. С самого утра он ходил вместе с купцом по базару, но так и не смог понять, чего же тот ищет.