Перст пригласил к себе лучших швей и вышивальщиц, которые тотчас же засели за свадебное платье и венок для Бьираллы. Любящий отец не поскупился ни на тонкое дорогое сукно красного цвета, ни на золотые нити, ни на туфли из позолоченной телячьей кожи, ни на хрустальные бусины для украшения. Золотой монетой расплачивался он со всеми, кто был причастен к будущей свадьбе. Мелесгард же со своей стороны тоже не считал денег, заказывая из Стрелавицы новые ковры и мебель, чтобы украсить Угомлик к свадьбе.

— Я-то уж думал, что мы так и не станем братьями, — как-то обмолвился он, когда сидели они вместе в Аильгорде. — Что Бьиралла и не заметит моего сына, ан нет. Боги-то получше нас знают, как нужно.

— Бьиралла своенравная да гордая, — ответил Перст, втайне одобряя свою дочь. — Она на кого попало-то и не поглядит, да и к достойному будет присматриваться, так ли он хорош, как о нем говорят, али это все враки.

— Мой сын — моя гордость и честь, — отвечал ему Мелесгард. — Никогда он ни словом, ни делом, ни помыслом не посрамит меня, не опозорит. Он — моя надежда после Уульме. Всякий отец будет хвалить своего сына, но я же говорю правду. Если бы был Вида не моим сыном, а чужим, то я бы хотел себе такого.

— Но и Трикке хорош, — замечал Перст.

— Боги милостивы ко мне. Все мои сыны хороши, как один. Но Вида же — особенный. Все у него спорится, все удается. Куда бы ни пошел, куда бы ни поехал, а с ним вместе и удача будет. Словно сами боги его ведут, не давая сойти с верной дороги. На его долю пока не выпало ни страданий, ни слез. Только лишь радость да счастье.

— Вестимо, что Вида особенный, — соглашался Перст. — Иначе бы не полюбила его моя дочь.

И с тем, а два друга продолжали обсуждать грядущую свадьбу.

Арма поддерживала Зору и Ойку и, ворча целый день, ходила по Угомлику, следя за исполнением хозяйских приказов.

Сама же Ойка сидела в свой спальне, изредка спускаясь в сад в беседку, откуда был виден вековой лес.

— Спасите Виду! — шептала она невидимым богам. — Отведите от него беду.

Трикке же и сам не знал, радоваться ему или печалиться. Ему казалось, что после свадьбы Вида уже не будет ему братом, а станет мужем своей жене. Трикке любил Виду, и гордился им, и хотел походить на него во всем, поэтому мысль о том, что перестанут они быть близкими друзьями, пугала его.

В эти дни он даже сблизился с Ойкой, которой рассказал о терзавших его опасениях. И, к его великому удивлению, Ойка не высмеяла его, не отмахнулась, а разумно и спокойно объяснила, что братские узы — кровные, и кому бы ни стал мужем Вида, а о Трикке он никогда не позабудет.

Цей стоял позади Иркуля и вместе с ним слушал доклад очередного соглядатая, посланного следить за Иль и Уульме.

— Оннарец нанял охранителя для керы. — тусклым голосом сообщил соглядатай, одетый в платье торговца.

— Разумно, — похвалил Уульме Иркуль.

Со стороны могло показаться, что Иркулю все равно, но Цей, знавший господаря даже лучше, чем самого себя, чувствовал, что гордый кет скрывает за личиной безразличия глухую тоску по преступной беглянке.

— Кера Иль сдружилась с женой торговца шелком, Шалаим. Вчера их видели в чайной лавке.

Иркуль поморщился. Его дурная сестрица, видать, совсем ополоумела — водить дружбу с простой торговкой!

— Что еще? — нетерпеливо спросил он.

— Больше ничего. Уульме ночует в мастерской, а кера Иль, коль мне дозволено так сказать, ничуть не округлилась в тех местах, где обычно округляются замужние женщины.

Иркуль сделал знак рукой и соглядатай покорно вышел из палаты.

— Что держит Иль подле оннарца? — будто бы про себя спросил кет, вставая с места. — Что не пускает назад? Скажи, Цей, разве я был плохим братом?

Цей поправил остро наточенный меч и ответил, не глядя государю в глаза:

— Лучшего и пожелать нельзя!

— Тогда почему она не возвращается? — процедил Иркуль, расхаживая взад и вперед по толстому ковру.

— Вы можете отправить за ней, — предложил Цей, всем сердцем желая унять боль господаря. — Я сей же миг разыщу ее и приведу во дворец!

— Такой ценой она мне не нужна, — отрезал Иркуль. — Она сбежала по доброй воле, по доброй воле должна и вернуться.

Иркуль долго молчал, глядя на позолоченный потолок, а потом добавил:

— Я любил Иль, любил, как мог. И даже сейчас я не причиню ей вреда.

— Она вернется, государь, — пообещал Цей, преклоняя пред гордым правителем Нордара колено. — Я клянусь в этом.

В тот миг он больше жизни ненавидел Иль, которая заставила страдать горделивого кета.

В натопленной лавке было так жарко, что платок, которым дородный Архен вытирал пот со лба и заплывшей шеи, промок насквозь. Он только что закрыл лавку и теперь сидел, вытянув ноги и развязав пояс халата, и пил остывший чай. Торговля в последнее время шла ни шатко ни валко, и всему виной была языкастая своенравная Иль, которая прилюдно назвала его золотые украшения побрякушками. Другие нордарки, во всем бравшие с Иль пример, тоже перестали даже заходить в его лавку, предпочитая покупать стеклянные бусы и ожерелья у пришлого мастера Уульме, которого кера называла мужем, но который, как Архен знал от Беркаим, Иль даже и пальцем не тронул.

Архен злился на Иль, но не за то, что она отвадила от него почти всех покупателей, а за то, что юная прелестница даже не глядела в его сторону. Он не понимал такого равнодушия, ибо знал, что среди нордарцев он считался мужчиной видным, пусть и не таким красивым как Уульме, да и денежки у него водились.

— Чем я ей не по нраву? — всякий раз вопрошал он, когда Иль проходила мимо, пожалев для него даже мимолетной улыбки.

Злился он и на Уульме, который так несправедливо заполучил себе прекраснейшую из нордарок за так. Слишком много чести выпало безродному чужаку! Даже старая ведьма Беркаим и то отказалась ему подсобить и поговорить о нем с Иль!

Архен плеснул себе еще чая и уже приготовился начать считать дневную выручку, как в лавку постучали.

— Приказ государя! — раздался снаружи приглушенный голос.

Торговец подскочил на месте, испуганный такими нежданными гостями и поспешил отпереть засов. Цей, как и давеча, одетый в простое платье, а не в блестящие латы, скользнул в лавку.

— Кет Иркуль послал меня к тебе, — сказал Цей, когда Архен, дрожа от страха, снова запер дверь.

— Кет желает, чтобы я служил ему? — выдавил торговец, не веря своим ушам.

— Я слыхал, что ты влюбился в его сестру, керу Иль.

Архен, поняв, чем грозит ему такое обвинение, замотал головой:

— Я и помыслить о таком не осмелюсь! Я и глядеть на нее не глядел!

Торговец снова вспотел, но не от жары, а от страха перед Цеем, который, не мигая, глядел на него.

— Наш доблестный и справедливый кет Иркуль дозволяет своим подданным любить того, кто полюбится. — прервал его причитания телохранитель. — На тебе нет вины.

Архен выдохнул и грузно рухнул на мягкие подушки.

— А вот на Уульме есть. Нордарец может любить нордарку, ибо так заведено самими богами, такая любовь истинная и правильная, а вот может ли оннарец делать это?

Архен замотал головой.

— У одной жены не может быть двух мужей, поэтому коли ты хочешь, чтобы Иль досталась тебе, ты должен помочь мне избавиться от Уульме.

— Убить Уульме? — воскликнул Архен, напуганный таким предложением гораздо сильнее, чем всем остальным. — Я в темницу не хочу!

— Убивать и не нужно! Только разозлить. Заставить схватиться за оружие. С тобой пойдут свидетели, которые пред очами Иркуля подтвердят, что пришлак Уульме напал на мирного нордарца. По закону его ждет казнь, а ты будешь здесь совсем не причем.

Даже такой расклад не показался Архену безопасным и выгодным.

— Как я нападу на него? Он ведь здоровее меня. Да и рука, говорят, у него тяжелая. Одного удара хватит, чтобы повалить меня наземь.