Он высыпал перед Иль горсть монет — среди них были и золотые — на тот случай, если кера захочет купить еще платьев или бус, и стал собираться обратно в мастерскую.

— Куда же ты? — спросила Иль. Она ждала, что хотя бы сегодня Уульме останется дома.

— В мастерскую, принцесса. Не стану тебя смущать.

Он ушел, притворив за собой дверь, а Иль так и осталась сидеть, не зная, как ей вести себя дальше.

Однако дни шли за днями, и Иль все больше и больше привыкала к свободной жизни и даже уже не вспоминала ни об Иркуле, ни о той роскоши и великолепии, которые ей пришлось оставить. В столь юном возрасте быстро забываются и радости, и печали. Новая жизнь простой нордарки пришлась ей по вкусу — она могла целое утро бродить меж базарных рядов, деловито щупая, оглядывая и пробуя на вкус. Вместе с Беркаим она жарила, тушила, пекла и варила, едва успевая присесть за весь день. Вечерами она училась шить и плести из бисера нашивки на платки, рукава и подолы платьев. Такая простая работа нравилась ей, ибо напоминала ей о том, что все, что она делала — делала по своей воле.

Уже давно отзвенела зима, когда Ойка, поддерживаемая Видой и с ног до головы закутанная в шали, вышла из замка в сад. Хотя снег уже сошел, еще не все деревья успели обрядиться в свой весенний наряд — многие стояли, чернея голыми стволами и узловатыми ветками. Синим пятном высились могучие ели, росшие особняком от нежных яблонь и слив, только готовившихся дать цвет. Воздух пах мокрой от дождя землей и сопревшей за зиму листвой, из-под которой пробивалась молодая трава. Ойка долго стояла, глядя на то, как переливаются капли на зеленых листочках.

— В Олеймане такого не бывает, — прошептала она, нюхая воздух. Большой город и впрямь и зимой и летом пах навозом, вином и пылью.

Вида даже не стал спрашивать, что так восхитило его маленькую подругу — он и сам вдыхал полной грудью этот терпкий запах, исходивший от черной земли.

— А хочешь спуститься вниз с холма, к самому лесу? — предложил он. Внизу было еще лучше.

Ойка несмело кивнула. Она и хотела, и боялась: самой, даже с поддержкой Виды, ей ни за что не одолеть длинный пологий спуск. Но Вида и не думал вести ее пешком.

— Тогда стой тут, а я мигом! — крикнул он и побежал к стоящей поодаль конюшне. Подседлать Ветерка, раздобревшего на наливных яблоках и сладком овсе, было для него делом пустяковым. Подтянув подпругу, он вывел коня во двор и подвел его к Ойке.

— Нравится? — спросил Вида, трепля Ветерка за густую челку.

— Какой красивый! — пискнула Ойка, с опаской дотрагиваясь до лоснящейся шеи коня. — И он позволит нам прокатиться на нем?

Вида захохотал.

— Конечно, позволит! Это мой конь и он выполнит все в точности так, как я скажу. Прикажу идти рысью — пойдет, прикажу остановиться — он встанет, точно вкопанный, прикажу бежать — ветром помчится! Не зря и имя у него такое — Ветерок.

— Я раньше никогда не ездила на лошади, — призналась Ойка, все еще с беспокойством поглядывая на Ветерка, который, скосив глаза, зловеще дергал носом.

— Так ты девчонка! — снова засмеялся Вида, запрыгивая в седло. — Я вот, почитай, ездить верхом выучился раньше, чем ступать по земле. Держись!

Он поднял легкую Ойку, крепко перехватил поводья и ударил Ветерка под бока. Конь, почуяв свободу, с задорным ржанием стрелой полетел вниз по склону. Ветерок чувствовал своего седока и поэтому не пытался сбросить ни его, ни Ойку, ни дернуться в сторону, ни встать на дыбы.

Бедная Ойка, у которой от страха чуть не остановилось сердце, вцепилась в Виду обеими руками и закрыла глаза. В тот миг ей показалось, что еще чуть и она пробкой вылетит из седла и насмерть разобьется о твердую землю.

— Смотри, Ойка! — завопил Вида. — Мы и ветер можем догнать!

Оказавшись в своей стихии, юноша, в отличие от перепуганной Ойки, блаженствовал: что еще нужно для счастья, коль у тебя есть быстроходный конь под седлом? Комья грязи, летевшие из-под копыт Ветерка, облепили его лицо, капли, дождем сыпавшиеся с деревьев, затекали за шиворот, а ветер звенел и свистел в ушах, но Вида был счастлив: за зиму он так стосковался по быстрой езде, что готов был мчаться хоть целый день, не останавливаясь даже чтобы перевести дух.

Ойка отважилась открыть глаза, только когда они доскакали до опушки и Вида остановил Ветерка. Лес, который с вершины холма казался таким далеким, теперь был совсем близко — протяни руку и вот она — непролазная чаща.

— И как тебе? — спросил Вида, сияя. — Я мог бы и быстрее гнать, но все ж не стал — для первого раза довольно.

Ойка, все крепко держась за его руку, сказала:

— Неужто ты не боишься выпасть из седла?

Вида пожал плечами:

— А чего бояться-то? Коль упаду, так встану и дальше поеду.

— А я думала, что пришел мой конец, — призналась девочка. — Ты счастливец, Вида, ты не ведаешь страха.

Вида смутился, услышав такие странные недетские слова, и ничего не сказал. Он поворотил Ветерка, и они шагом вернулись к замку.

А на следующий день к Виде в Угомлик припожаловали его друзья — сыновья их соседей Кьелепдара и Олистура — Хольме, Воргге и Кестер. Хольме, которого Вида давно простил за его выходку в лесу, держался, как и всегда, высокомерно и важно. Он едва кивнул хозяину в знак приветствия, а вот братья Воргге и Кестер Олистуровы стиснули Виду в объятьях. Они совсем недавно вернулись из Неммит-Сора и теперь отъедались и отсыпались за все луны своего ученья. Крепкие, коренастые, они казались бы куда старше своего возраста, но задорный блеск глаз и широкие улыбки сразу выдавали в них совсем еще мальчишек.

— Слыхал, что тебя тоже в верховоды предложили, — с усмешкой обратился Хольме к Виде. — Хотя тебе еще лет мало.

— Возраст в нашем деле не главное, — с деланной беспечностью отозвался Вида, хотя про себя и рассердился. Его задело высокомерие Хольме. По правде сказать, Вида бы легко принял победу Грозея, нелюдимого обходчего-одиночки, жившего на отшибе Шонерей, небольшой деревни в полудне пути от Угомлика, или Басы, непревзойденного мастера ставить силки и ловушки, но только не надменного Хольме Кьелепдарова, с которым они были на равных. Если главным обходчим станет Хольме, он, Вида, этого не переживет!

Воргге Олистурова, которому, как и Виде, было шестнадцать, тоже задело исходящее от Хольме холодное превосходство.

— Ты просто завидуешь ему, Хольме. — сказал он, желая сбить с Кьелепдарова спесь. — Тебя-то в шестнадцать никто не предложил!

Тут вскинулся уже Хольме, и дело бы кончилось дракой, если бы Вида не вмешался.

— Итог будет известен лишь летом, а до того времени нам нет нужды ссориться между собой.

— Согласен. — поддержал его Кестер, ребячливый детина с большими руками. Он знал, что его никогда в жизни не предложат в главные обходчие, а потому и не переживал за исход выборов. По правде сказать, он и не понимал, чего всех так тянет в этот холодный, враждебный лес, в котором так легко пропасть, сгинуть навек.

Хольме, все еще красный от злости, тоже кивнул. Воргге сказал правду — он злился, что не ради него, а ради Виды охотники нарушили давнее правило, но и прослыть завидой не хотел.

— Поглядим, — снисходительно сказал он.

Наладив мир, юноши решили поупражняться, в шутку борясь друг с другом. На землю полетели плащи и куртки, а Кестер даже стащил сапоги.

— Я брата кликну. — предупредил друзей Вида. — И кое-кого еще!

Он вернулся обратно в замок за Трикке и Ойкой.

— Зачем ты ее взял? — раздраженно спросил Трикке, когда Ойка, доверчиво держа Виду за руку, зашагала по тропинке. — Она плачет все время!

И Трикке со всей силой ущипнул Ойку. Та лишь вздрогнула и закусила губу.

— Где ж она плачет? — удивился Вида. — Тише и спокойнее дитя я еще не встречал.

Они приблизились к ожидавшим их юношам.

— Ойка, познакомься с моими друзьями. — сказал Вида.