Силуэт приблизился.

Это оказалась высокая женщина с мрачным лицом, удивительно красивая. Взгляд ее глаз, остановившийся на лице Гюстава, казался жестоким. Тем не менее она явно не испытывала враждебности к юноше; скорее, она что-то обдумывала.

Через несколько мгновений она подняла сильные руки, но тут же отшатнулась с выражением сильнейшего ужаса на лице. Вдали послышалось ворчание грома, постепенно приближавшегося. Гюстав услышал хор мужских голосов и звуки органа. Звучали слова «Kyrie Eleison»[20].

Земля вздрогнула, словно при землетрясении, и золотистые лучи заменили зеленый свет.

Обстановка вокруг Гюстава резко изменилась. Каюта капитана, загадочный корабль, грот — все рассыпалось, словно карточный домик, и исчезло.

Призрачная женщина обернулась зеленым туманом, растворившимся в пространстве.

Среди ослепительного моря света возник Крест Спасителя.

Kyrie Eleison!

Перед тем как потерять сознание, Гюстав успел увидеть группу монахов, преклонивших колени вокруг креста.

— Ура! Он приходит в себя!

Теперь монахи сгрудились вокруг него… Нет, это были уже не монахи, а его спутники, упавшие на колени, чтобы поблагодарить небо, вернувшее им Гюстава.

— Пинту бренди! Живее! Я готов превратиться в устрицу, если этот парень не притворялся лежащим в обмороке, в надежде отхлебнуть моего великолепного бренди!

Можно не уточнять, что этот громовой голос принадлежал Ансельму Лемуэну, раздававшему всем окружающим стаканы со своим «великолепным» бренди.

Гюстав Леман едва не зарыдал от радости. Получалось, что все, что он видел, было всего лишь галлюцинацией, потому что все его друзья были вокруг него и радовались, глядя на очнувшегося товарища.

Он лежал в одной из палаток, через приподнятый полог которой в палатку вливались волны оранжевого света. Он даже мог видеть часть фьорда, заполненного плавучими льдами, тюленей на льдинах и тучи галдящих морских птиц над ними.

— Мой дорогой мальчик, как ты напугал нас, — пробормотал граф Бодуэн. — Ты целых три дня находился в состоянии комы.

— Всего лишь сон… К счастью, это был только сон, — прошептал Гюстав.

Он не успел начать рассказ об увиденном во сне; его лицо внезапно потемнело, и в глазах колыхнулась пелена ужаса.

Его рука все еще была крепко сжата, и он с усилием разжал ее. На землю рядом с ним упал камень с зелеными прожилками.

— Когда-нибудь потом, когда ты будешь читать Шекспира, ты обязательно встретишь эти встревожившие тебя слова, на которые я сейчас особенно хотел бы обратить твое внимание: «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам…»

Это сказал граф де Вестенроде, когда Гюстав рассказал ему свой сон.

— Мне кажется, Гюстав, — продолжил он, — что твой сон, как ты называешь увиденное тобой — согласимся пока, что это действительно был всего лишь сон, — отмечает окончание нашей экспедиции.

— Но это невозможно! — возразил огорченный юноша. — Бессмысленный сон не может прекратить предпринятое вами путешествие, господин граф!

Бодуэн печально улыбнулся.

— Во время этого путешествия я впервые встретил людей племени «каменные головы», — начал он.

Его слова прервало появление в палатке Пьера Каплара.

— Они появились, господин граф, их шесть человек. Черт возьми, я надеюсь, что они долго не задержатся возле нас, потому что у меня мороз пробегает по коже, когда я их вижу!

Необычно оборудованная лодка, оомьяк по-местному, скользила по воде фьорда между льдинами, приближаясь к лагерю.

Морякам с трудом удалось сдержать проявления страха, когда они увидели странных людей. Высокие, массивные, с серыми невыразительными лицами, они выглядели вытесанными из базальта. Только их ярко-зеленые глаза свидетельствовали, что они — живые существа.

Подойдя к палаткам без каких-либо приветственных жестов, они остановились, застыв, словно статуи.

Один из них, очевидно выполнявший обязанности вождя, подошел к графу.

— Граф Бодуэн де Вестенроде, меня прислал к вам Жюльен де Блоссевиль…

Гюстав испытал потрясение: северный человек изъяснялся на безупречном французском языке. Граф побледнел, но ничем другим не показал свое изумление.

Он жестом пригласил «каменную голову» войти в палатку, чтобы побеседовать с глазу на глаз.

Разговор продолжался более часа. Потом вождь махнул рукой одному из своих спутников. Тот подошел и протянул графу кожаный мешочек. Немного поколебавшись, граф взял его и подозвал к себе Гюстава.

— Отдай мне зеленый камень, Гюстав, — обратился он к юноше.

Гюстав подчинился. Граф немедленно передал его вождю северного племени, и тот принял его с явным удовлетворением.

— Отец Ансельм, — крикнул граф, — вождь хочет поговорить с вами.

Беседа с Ансельмом оказалась очень короткой. Вождь опустил тяжелые руки на плечи старика, неожиданно покачнувшегося, словно под большой тяжестью, и заплакавшего, закрыв лицо руками.

На этом все закончилось. Эскимосы вернулись к своей лодке; подойдя к ней, они дружно обернулись к европейцам и перекрестились.

— Я перестаю понимать хоть что-нибудь, — с недоумением начал Ивон Тейрлинк.

— Это не имеет значения, — остановил его отец. — Тебе достаточно знать, что наше путешествие закончено и что мы немедленно возвращаемся домой.

Он уже не выглядел упрямым буйным стариком. Его суровые черты смягчились, и в затерявшихся под густыми бровями глазах светилась жизнь.

Граф обратился к своим спутникам:

— Друзья, вы служили мне верой и правдой, и я не могу оставить вас в неведении. Вы должны узнать суть имевшей место таинственной истории. И вы скоро все узнаете. Пока же вам достаточно будет понять, что удивительный дар Гюстава — это подлинный дар Всевышнего. Без Гюстава я никогда не сумел бы довести до успешного завершения стоявшую передо мной задачу.

— Значит, ваша цель достигнута, господин граф, — пробормотал Списсенс.

— Как бы это не казалось вам странным, капитан, но это так. Я повторяю, что это стало возможным только благодаря божественной помощи.

— Пьер, — сказал Мартин Списсенс, когда они оказались перед столом со стоявшей на нем бутылкой рома, — я всегда говорил, что придерживаюсь одного принципа: если кто-нибудь платит вам достойные деньги и при этом не совершает ничего недостойного, то он не обязан делиться с вами своими секретами.

— Гм, — проворчал рулевой, — это ваше личное мнение. Но я скажу вам, что если я больше ничего не узнаю об этой истории, то буду терзаться от любопытства до конца своих дней.

Эванс, не покидавший воронье гнездо, внимательно следил за ледовой обстановкой.

— Море очищается! — закричал он. — Удача не покинула нас! Лед остается подвижным, и мы можем выйти в море. Еще одно чудо…

— Мы начинаем привыкать к чудесам, — откликнулся Списсенс. И, не дожидаясь новых сведений от Эванса, отдал приказ поднять якорь.

Машинист так энергично принялся разводить пары, словно от этого зависела его жизнь. Вскоре давление пара оказалось достаточным, чтобы позволить «Тонтон Пипу» выйти из Харри Инлета и направиться к фьорду Скорсби.

— Если айсбергам не придет в голову преградить нам путь, мы скоро окажемся в открытом море! — воскликнул Эванс, с подозрением следивший за несколькими ледяными великанами, появившимися поблизости.

Быстро выяснилось, что у айсбергов нет намерения раздавить судно; они деликатно старались держаться в стороне.

Как только они вышли из фьорда Скорсби и оказались в открытом море, небольшие медленно передвигавшиеся ледяные поля перестали угрожать безопасности судна.

После короткой остановки в Рейкьявике для погрузки угля и продовольствия «Тонтон Пип» продолжил плавание на юг.