В 1926 году, в связи с образованием СССР, была обнародована новая редакция Уголовного кодекса. Статья 59-7 устанавливала:

«Пропаганда или агитация, направленные к возбуждению национальной или религиозной вражды или розни, а равно распространение или изготовление литературы того же характера влекут за собой лишение свободы на срок до двух лет».

Аналогичная статья есть и в современном Уголовном кодексе. Как и тогда, применяется она крайне редко.

А жаль.

А теперь – опять в провинцию. Ну, например, в Екатеринбург. В тамошней газете «Народная воля», после призыва «раскулачить новоявленных хозяев-дельцов» следует такой пассаж:

«Россия на протяжении тысячи лет была светочем мира, в ней на рубеже 14—15 веков была достигнута абсолютная вершина мировой философской и общественной мысли. И сейчас, когда потребительская техноцентри-ческая-языческо-католическо-протестанско-иудаистско-сионистская цивилизация Запада завела человечество в тупик, мир, все, что есть в нем чистого и светлого, ждет от России спасительного для всех слова».

Как же, как же: ждет и уповает. Еще полторы сотни лет назад замечательный русский публицист Варфоломей Зайцев в своей работе «Неистовый холуй, или Манифест лакеизма» писал: «Мы живем в твердом уповании, что в Петербурге растут лучшие апельсины».

А пока уповаем – читаем екатеринбургскую газету, статью «Окончательная победа сионизма»:

«До сих пор, говоря о глобальном вторжении сионизма в нашу жизнь, мы чаще всего имели в виду сферы культуры, искусства, идеологии. Теперь же под видом интеграции экономики нашему обществу навязывают программу „спасения“, извлеченную из архивов кнессета».

Ежели кто не знает: кнессет – это в Израиле.

На ту же тему и огромное интервью с Владимиром Солоухиным. Это интервью писатель дал газете «Наша страна», издающейся на русском языке где-то по соседству – не то в Австралии, не то в Аргентине. Правда, интервью не слишком свежее. Ну кому в наши дни придет в голову спрашивать кого бы то ни было об обществе «Память»? Впрочем, и Солоухин уже далече… И тем не менее:

«Как вы относитесь к обществу „Память?“

«Я там не знаю никого, – отвечает Владимир Алексеевич. – Но отношусь отрицательно к отношению к «Памяти».

Насчет того, что в «Памяти» Солоухин никого не знает, – это более чем сомнительно. Но ответ замечательный. Вот так бы ответить в свое время Владимиру Алексеевичу, когда травили Пастернака. Дескать, Пастернака я не знаю, но к отношению к нему отношусь отрицательно…

Так нет же: совсем другое говорил тогда Владимир Алексеевич.

Далее в интервью:

«Когда люди узнают, что в первом советском правительстве вообще практически не было русских людей; когда они узнают, что ГПУ, Чека, все ЧОНовские войска были составлены из интернационала – будем так мягко выражаться, – то к этому интернационалу начинают возникать определенные отношения в широких массах».

По поводу отсутствия русских в первом советском правительстве, а также в ГПУ, Чека, в войсках ЧОНа, – это Солоухин, мягко говоря, заблуждается. Причем намеренно. И совершенно ясно, кого он имеет в виду, когда говорит об «интернационале».

О нем же – и в завершении солоухинского интервью:

«Сталин, поняв, что никакой мировой революции не будет, что никаким другим странам она не нужна, решил отобрать революцию из рук интернационала и сделать ее внутри одной страны. И он уничтожил всех интернационалистов, которые делали революцию и составляли кадры ГПУ, Чека, ЧОН и так далее. Сталин освободил от интернационалистов три основных института: ЦК, Чека и армию. Но остались их дети. И они сейчас хотят во что бы то ни стало вернуть себе позиции своих отцов, то есть власть. Вот что сейчас происходит».

Мне не хотелось бы подозревать Солоухина в кровожадности. Однако давайте откажемся от писательской метафоричности и будем называть вещи своими именами. Совершенно очевидно, кого имеет в виду Солоухин под «мягким выражением» – «интернационалисты». У них остались дети, объясняет писатель, которые рвутся к власти. Мысль очевидна: уничтожив отцов, Сталин недоуничтожил детей. Кстати, у этих детей уже есть дети, внуки. Хорошо бы, ко всеобщему удовольствию, завершить дело «величайшего гуманиста всех времен и народов». К этой мысли и подталкивает читателя коммунист-монархист Солоухин.

Разумные, добрые, вечные мысли сеет. К славным делам зовет.

Я не случайно дважды упомянул о Солоухине и рассказал о последней работе Солженицына. Для тех, кто издает коричневые газеты и журналы, вдохновляясь при этом идеями Третьего рейха, столь громкие писательские имена – хорошее подспорье.

Как вы думаете: зачем нам Союз писателей?

С самими писателями понятно: как же без них? Талантливые и бездарные, «детективщики» и «деревенщики», романисты и графоманы. Имя им при советской власти было – легион. Толстенный «Справочник Союза писателей СССР» насчитывал более 10 тысяч фамилий. Была даже такая игра: называлась страница и строка этого справочника, игроку следовало назвать хотя бы одно произведение обнаруженного на этом месте «писателя». Как вы понимаете, выиграть было практически невозможно.

Пушкин и Толстой, Лесков и Тургенев, Достоевский и Салтыков-Щедрин ни в какой «союз» не входили. Хотя писателями, безусловно, были. Многие из них еще и служили, а литераторствовали, что называется, на досуге. Правда, полтора века назад в России образовалось «Общество для пособия нуждающимся литераторам и ученым», однако в благословенном 1918-м оно было разогнано большевиками. В 30-х образовался и вышеупомянутый «Союз», но входили в него по большей части уже не писатели, а «инженеры человеческих душ».

Душ было много, но и «инженеров» хватало. Возникло даже некоторое перепроизводство.

10 лет назад Союз писателей разделился на две неравные части. Неравные и численно, и творчески. В один – Союз российских писателей – вошли немногие. Те, кому, собственно говоря, никакой «творческий» союз не нужен, поскольку истинный талант всегда индивидуален, от «коллег по цеху» независим и в них не нуждается. «Чувство локтя» тут ни к чему. Оно, это чувство, хорошо у корыта с помоями. Или в строю, чтобы «видеть грудь четвертого человека». А объединились эти писатели больше по привычке, оставшейся от советских времен, а также для того, чтобы хоть как-то противостоять агрессивно-послушному большинству, из которого и состоял Союз писателей СССР.

Это большинство организовалось в Союз писателей России. Казалось бы, какая разница – «российские писатели» или «писатели России»?

Э– э, не скажите. Разница, я бы сказал, принципиальная.

Во второй союз вошли те, кто отточил свои перья на доносах, «классовой борьбе» и «партийной литературе». Их творчество и раньше-то предназначалось лишь для главлитовских цензоров и Агитпропа. Никто больше эту макулатуру не читал. Однако оплаченное распространение этих книг по многочисленным библиотекам СССР позволяло их авторам безбедно жить и искренне верить в то, что вот они-то и есть самые талантливые.

Но время изменилось, а таланта у этих «писателей» не прибавилось. Потому что его и не было. Их перестали издавать: государство не хотело больше тратить деньги себе в убыток, а меценаты почему-то не находились. У членов Союза писателей России, канувших в безвестность, остались только зависть, злоба и патриотизм как последнее прибежище негодяев.

А еще осталось замечательное здание в Москве, на Комсомольском проспекте. Когда-то будущие декабристы проводили здесь свои тайные заседания, надеясь на торжество конституции и демократии. Знай они, кто унаследовал это здание, – попереворачивались бы в гробах.

Театр, как все вы знаете, начинается с вешалки. Магазин – с охранника. А с чего начинается Союз писателей России? Правильно: с книжно-газетного киоска.