— Привет, Клейтон, — сказал Марвин. — Хороший вечерок, а? Славный праздник закатал нам твой отец, верно?

— Да, — буркнул он.

— Ты ел, Клей? — спросила Телма.

— Нет, не ел. Я голоден… А ты?

— Я ждала тебя.

— Извини нас, Марв. — Он взял ее под руку и повел к яме с мясом, чувствуя сквозь плотный шелк платья ее упругое тело. А вот у Лорел рука мягкая, узкая, даже слишком хрупкая…

— Ты была права, — сказал он, когда они сделали себе бутерброды и прошли к одному из столиков возле ворот конюшни. — Она здесь не приживется.

— Кто?

— Жена Гэвина.

— Но я никогда этого не говорила. Я только сказала, что когда старик женится на молоденькой девушке, это не надолго.

— Я в этом не разбираюсь. Я только знаю, что уж очень она настырная. У нас так не заведено.

— Ну и что, тебе-то какая разница?

— Я вынужден жить с ними под одной крышей, по крайней мере — пока.

— Клей, что с тобой? Я тебя таким никогда не видела.

Он скользнул взглядом по сторонам. Многие гости были уже пьяны, остальные — на подходе. Женщины стояли кучками вокруг веранды и перемывали косточки окружающим, разбирая их прически и наряды. На другом конце площадки он увидел Нелли Первис и Джейн Хэккет — они оживленно о чем-то болтали, согласно кивая головами, юные груди под корсажами трепетали от возбуждения. Такого праздника долина еще не видела.

— Ты только посмотри на них, — пробормотал он.

— Им хорошо, — сказала Телма.

— А тебе?

— Ну, и мне. Я люблю праздники.

Он насупился, но тут же оттаял и взял ее за руку.

— Послушай, ты пойдешь со мной?..

— С тобой? А куда?..

Он оглянулся.

— В прерию.

— Ох, Клей, но… — она начала было возражать.

Ему было стыдно. Он хотел обладать ею в темноте, но не так как раньше, ему хотелось лишь ощущать податливость невидимого тела.

— Мы сможем вернуться, — умолял он, — потом.

Она вздохнула:

— Какой ты жадный…

Но не смогла устоять перед его настойчивостью и пошла с ним. Незаметно ускользнув из освещенного фонариками круга, они растворились в черноте ночи. Стояла теплая звездная ночь. Луны не было. Когда они ушли подальше в прерию, музыка стала какой-то призрачной, она плыла над прерией, как шевеление ветерка, чуть слышно оплакивающего кого-то, а огоньки ранчо казались низкими звездами, которые каким-то чудом опустились к подножию гор. Потом их поглотила тишина.

— Хорошо здесь, — сказал он умиротворенно. — Давай посидим немного. Наверное, мне надо было просто уйти подальше от этого шума и посидеть в тишине, на чистом воздухе.

Он нашел возле мескитового дерева место, поросшее мягкой травой, и вытянулся на ней, положив голову на колени Телмы. Теперь ему дышалось легче. А над головой расцветала ночь, темная и полная истомы.

Через какое-то время он сел и прикурил сигарету, прикрывая огонек спички от ветра ладонями. А когда он снова повернулся к Телме, она уже сняла туфли и расшнуровывала платье.

— Что ты делаешь?

— Я же знаю, что ты хочешь меня.

— Да ладно, уже все в порядке.

— Нет, возьми меня. Тебе станет лучше.

Он неторопливо снял одежду и наклонился над ее распростертым в темноте телом. А через несколько минут, неожиданно для себя, набросился на нее неистово и грубо, как будто пытаясь вытрясти что-то из нее, заставляя ее стонать от наслаждения.

— О, Господи, Клей! — кричала она.

Когда все было кончено, она посмотрела на него как-то отстраненно. Он почувствовал, что она понимает его лучше, чем он сам. И ему стало стыдно, стыдно за то, что он воспользовался ею. О чем он грезил в этот миг вожделения? С кем он лежал здесь в прерии?

Он знал… но не хотел признаться самому себе. Однако чувствовал, что и она знает.

Когда они вернулись, было уже поздно. Пройдя в ворота кораля, они оказались на площадке, залитой разноцветными колышущимися пятнами света. Они прошли через яркую красную полосу и, как только завернули за ограду, он заметил на веранде Гэвина и Лорел. Они смотрели на него, потом Лорел отвернулась.

Тут к нему подскочила Нелли Первис. Ее темные глаза сияли, а из собранных в пучок черных волос выбилась непослушная прядь.

— Гэвин говорит, ты должен потанцевать со мной! Я тебя везде ищу. Ну, пойдем, Клей!

— Я больше не могу танцевать, — сказал он твердо. — Слишком устал. Как-нибудь, Нелли, в другой раз.

— Но другого раза не будет!

Он пожал плечами:

— Ну, что ж, очень жаль.

— Да кто ты такой?! — вскипела Нелли. — Что ты из себя строишь?

Он повернулся к ней спиной — и наткнулся на пристальный взгляд Телмы. И снова ему стало стыдно, он не знал, куда девать глаза.

Он догадывался, что с ним. Когда-то в Новом Орлеане Гэвин вручил ему ключ от клетки, где таилось страшное чудовище, но лучше бы он этого не делал — теперь этот зверь вырвался наружу и рыскал на свободе, и сдерживал его только тонкий поводок разума и узы преданности, готовые вот-вот порваться, преданности тому, кто был причиной этих страданий.

Вот уже год Лорел жила на ранчо с Гэвином. Летние месяцы пролетели быстро. Она ездила с ним верхом по долине, и где бы они не появлялись, люди приветствовали их. Мужчины приподнимали шляпы, женщины уважительно кивали — а сами завидовали ее праздности. Лорел это нравилось. Когда в середине лета бывало слишком жарко, она удалялась в свою комнату и читала книги, которые привезла с собой из Нью-Йорка. В комнате было прохладно — деревья, посаженные Гэвином много лет назад, давали густую тень. А после полудня, когда утихал бриз и воцарялся зной, ее обмахивала опахалом горничная-мексиканка. Гэвин выстроил для Лорел специальную ванную, и она частенько лежала, вытянувшись в прохладной воде, почитывая романы, французскую поэзию и журналы, ежемесячно доставляемые дилижансом из Нью-Йорка. Если ей чего-то хотелось, то стоило только сказать Гэвину — и требуемая вещица появлялась так скоро, как только всадник мог покрыть расстояние до Санта-Фе и обратно. Гэвин был ослеплен любовью. Он души в ней не чаял, и потакать ее прихотям стало для него смыслом жизни.

Когда пришла зима, долину завалило снегом и дороги занесло. Теперь он не разрешал ей одной отъезжать далеко от дома. Был у него какой-то необычный страх перед зимой, он боялся внезапных метелей и слепящего ветра.

Зимой ей стало немного тоскливо. Если Гэвин уезжал, то не с кем было и поговорить, разве что с горничной да с работниками, возившимися возле дома — в хлеву или на конюшне. Клейтон почти все время занимался со скотом. Телма к тому времени переехала в комнатушку напротив кабинета доктора Воля и дала ему ключ. И он на ранчо почти не появлялся, разве только по делу.

Но и при Гэвине Лорел все равно скучала. Он завел привычку сидеть в ее комнате в кресле с жесткой спинкой и смотреть на нее. И что бы она ни делала: читала, выщипывала брови или просто глазела в окно на снег — он не сводил с нее глаз. Все вызывало у него восхищение — любое ее движение, любой жест. Вытянула губку — и его лицо озаряла улыбка. Наклонялась снять мокрую обувь или переодевалась — он жадно разглядывал ее. Любая мелочь в ней вызывала у него гордость — гордость собственника. Иногда, когда она спала во время сиесты, дневного отдыха — он потихоньку забирался в ее комнату, устраивался в том же кресле и молча курил, неотрывно глядя, как во сне у нее поднимается и опускается грудь, как она под покрывалом передвинула ногу, как у нее приоткрылся рот и чуть-чуть отвисла к подушке губа, немного перекосив лицо. Все в ней казалось ему прекрасным.

Просыпаясь, она вздрагивала, потом какое-то время изумленно смотрела на него, как будто видела впервые в жизни. Это был кто-то чужой, смуглый, обветренный, притаившийся в углу ее спальни. Она старалась ничем не выдать это странное чувство и улыбалась ему. Но в этом не было никакой необходимости: даже ее удивление и мимолетное смятение он боготворил и ловил с ненасытной жадностью.