— Живой! Лестер, Тел, он живой!

Телма и Лестер подошли сзади. Она рассмеялась низким, грудным, теплым смехом.

— Да! Это девочка!

Лестер с работником внесли молодую мать и усадили на скамью. Она сидела, широко расставив ноги, и тяжело дышала, роняя голову на грудь.

— Она слепая, ты знаешь? — тихо спросил Клейтон.

— Я вижу. Отнесите ее в ту комнату, — Телма указала коротким толстым пальцем. Мужчины вдвоем подняли роженицу и, ногой открыв дверь, внесли в соседнюю комнату и уложили на кровать, на яркое покрывало, наброшенное поверх разобранной постели. Это была постель Телмы. Она спала здесь, когда появился Лестер.

— Теперь уйдите отсюда, — сказала она, — нам надо остаться с ней вдвоем.

Клейтон и Лестер вернулись в гостиную и уселись на скамью. Работник, невысокий жилистый мужчина лет пятидесяти, посмотрел на них в упор. До сих пор он не проронил ни слова, но теперь потряс головой, как будто хотел сбросить сон, и спросил:

— Что вы делали там, наверху, в горах?

— Укладывались спать, — улыбнулся Клейтон.

— Вы нездешние?

— Нет.

Он опять тряхнул головой.

— Лучше бы вам держаться подальше от этой долины.

Прежде чем Клейтон успел ответить, в дверях показалась Телма и поманила пальцем. Лестер, который сидел ближе, вскочил.

— Нет. — Она кивнула Клейтону. — Ты иди.

Он шагнул было вперед, но она добавила:

— Можешь и этот узелок захватить с собой, Клей.

Он осторожно поднял малютку и понес, бережно держа ее на руках. Молодая мать лежала под покрывалом. На столике возле кровати горела керосиновая лампа, и при ее свете Клейтон смог лучше рассмотреть лицо женщины: гладкую кожу, высокие скулы, темные дуги бровей, большой рот, черные глаза. Невидящий взгляд был устремлен вверх, к деревянным балкам крыши. Волосы выбились из-под платка и, обрамляя лицо, разметались по простой белой наволочке. Телма откинула покрывало и овчинную куртку. Обнажилась тяжелая набухшая грудь.

— У нее будет полно молока. Клади сюда ребенка.

Клейтон сделал, как ему сказали. Малышка поймала сосок и принялась слабо посасывать. Минут пять Клейтон молча наблюдал за этой картиной, потом Телма забрала ребенка.

— Еще рано.

Клейтон наклонился, присматриваясь. Ни на соске, ни на губах младенца он не увидел молока; была лишь какая-то бесцветная жидкость.

— Смотри, — сказал он озабоченно. Телма улыбнулась.

— Так и должно быть. Молоко появится позже. У тебя что, своих детей нету?

Он отрицательно покачал головой. Вид этой полной смуглой груди как-то странно тронул его. Он смотрел на нее долго, не отводя глаз, и ему не было стыдно. Телма, кажется, поняла, что он испытывает в эту минуту — так нарочито медленно она прикрыла эту грудь.

— Она спит. Пойдем отсюда.

Она уложила младенца под покрывало рядом с матерью. Потом сходила в другую комнату и принесла кирпич, нагретый в камине; завернула его в полотенце и положила в ногах у спящей матери.

Когда они вернулись в гостиную, Телма зевнула и опустилась на стул.

— Устала, — сказала она. — Один из вас может лечь здесь — в комнате у Чоли есть свободная койка, — она кивнула на своего работника. — Другому придется спать на полу — или во дворе, если есть желание. Буду рада, если вы позавтракаете со мной утром — тогда и поговорим. А сейчас я слишком измучилась. Ну как, устраивает вас это?

— Конечно, — сказал Лестер, — вы очень добры, мэм.

— Кто из вас ляжет здесь?

— Я буду спать во дворе, — сказал Клейтон и встал. — Можно поставить лошадей в конюшню?

Телма кивнула, и Клейтон сказал Лестеру, чтобы тот ложился спать, а о лошадях он позаботится сам, утром можно будет пустить их на выгон. И вышел за дверь, на морозный ночной воздух.

Устроив на ночь лошадей, он расстелил свои одеяла возле кораля, под стенкой сарая, где не было ветра. Горы высились зазубренными черными горбами, лунный свет и тени украшали их, как отделка из перьев. Ночь, молчаливая и беззвучная, плыла к рассвету в чистой и прозрачной тишине. Какое-то время Клейтон неподвижно лежал на спине, закинув руки за голову, и смотрел на звезду, потом услышал шаги Телмы. Он знал, что она придет.

— Я подумала, ты замерзнешь, — сказала Телма. — Ты же отдал ей свою куртку. Возьми мое пальто — оно теплое, шерстяное.

— Подожди, Тел. Не уходи. Посиди со мной.

Она медленно опустилась, села рядом и подняла глаза к луне, избегая его взгляда.

— Сколько лет прошло, Тел… Сколько воды утекло.

— Да, Клей, много лет.

— Как ты жила все это время?

— У меня все хорошо, — медленно проговорила она. — Но я стала старше. Много работала, откладывала деньги — и вот, купила это ранчо. Теперь у меня есть ранчо — а больше у меня нет ничего…

Он сжал ее руку, но не нашелся, что сказать в ответ. Ему хотелось только сказать, как он рад снова увидеть ее, быть рядом и вспоминать, как много она значила для него — тогда. Но он чувствовал, что она и так все знает, и не хочет, чтобы он об этом говорил.

— Время — жестокая вещь, — сказала она. — Теперь ты понимаешь, почему я не пошла за тобой, когда ты звал меня?

— Тел…

— Но это было давным-давно, Клей. Тебе не надо про это думать.

— А я думаю. Часто.

— Я жалею, что ты вернулся и увидел меня — такую. Лучше бы ты помнил меня, какой я была тогда.

— Ты чудесная женщина, Тел. Лучшей Господь не создавал.

Она вздохнула и встала.

— Клей, не хочу я больше говорить с тобой сейчас. Я устала и хочу спать. Понятно?

Он молча кивнул и взял ее пальто. Она вошла в дом, осторожно закрыла за собой дверь и задвинула засов. Пальто было мягкое и уютное, хранило ее женское тепло. Клейтон надел его. Телма была крупная, широкоплечая, и пальто ему только чуть-чуть жало под мышками. Ощущая ее тепло, он вспомнил о том, что его собственная овчинная куртка согревает эту полукровку — молодую мать, и при мысли, что она приняла частицу его тепла, он глубоко вздохнул, набрав полные легкие холодного ночного воздуха. Когда он вновь поднял глаза, ночь уже начала истончаться на острых гребнях Сангре.

Клейтон проснулся еще до рассвета и сейчас стоял, опершись на ограду кораля. Первый свет утра подогревал снизу пузатые серые облака, сонно льнувшие к вершинам гор, и подталкивал их кверху, в уже раскрывшееся небо. На фоне светлых кучевых облаков вдоль хребта низко и быстро неслись чередой клочки туч серо-сального цвета. Первое хрупкое свечение залило склоны западного хребта, утренний бриз пробежал по долине, всколыхнув верхушки сосняка — это было как глубокий вздох, будто горы с шумом втянули в себя остатки ночного ветра.

Клейтон стоял, облокотившись на ограду, запрокинув голову. Чувствовал он себя хорошо, хоть и мало спал. Руки охватывали ограду, заскорузлые пальцы поглаживали гладкое дерево. Сапог запутался в кустике полыни. Прокричал петух, в конюшне завозились лошади. Заскрипели ржавые петли, задняя дверь дома распахнулась. Массивная фигура Телмы в сером толстом салопе заполнила дверной проем. Глаза у нее были мутноватые и встревоженные, будто она не спала ночь или была внезапно разбужена. Вслед за ней из раскрытой двери потянулась струйка дыма — едва ощутимая, но Клейтон почуял ее и сообразил, что Телма разожгла камин. Дымок завился и растаял в светлеющем небе.

Телма была женщина крупная, но полное тело ее выглядело крепким, тугим, ничуть не дряблым, а на красном лице проступали вены. Еще не старая, никак не старше сорока, она казалась усталой и потрепанной, словно все, что было в ней мягкого и нежного, отпало давным-давно, а снаружи осталась лишь грубая корка, как защита от новых болезненных ударов.

— Она спит? — спросил Клейтон.

— Да.

— Как по-твоему, она в порядке?

— В порядке. Еще рано говорить.

— Не буди ее пока, пусть отдохнет как следует, ладно?

Телма подняла брови и молча посмотрела на него. Минуту-другую он стоял в той же непринужденной позе, потом вспыхнул под ее взглядом, отвернулся и, опершись локтями на перекладину изгороди, шумно потянул воздух носом. Она подошла ближе и взглянула на него, прищурив один глаз. На вылинявшем смуглом лице ее желтые глаза светились словно крупицы золота.