Никто не обратил внимания на ее протесты.

Зеваки начали аплодировать. Со всех сторон доносились восклицания: «Браво!», «Прекрасно!» — будто бы Ката и вправду уже сейчас красовалась в золоченом платье. И никто в эту минуту не думал о Пелли — ни тетя Влада, ни лишившийся галстука господин Бергроув, с трудом удерживавший разозленного Ринга.

Неожиданно аплодисменты оборвались.

Послышался крик, по силе равный раскату грома. Умбекка ворвалась на галерею, подобная духу мщения, выпущенному из царства мертвых. Послышались недовольные восклицания, шепот. Золотое видение вдруг испарилось, и Ката снова превратилась в несовершеннолетнюю девушку, которая стояла у всех на виду на галерее Курортного Зала, обнаженная по пояс.

Умбекка схватила ее за руку.

За другую руку ее схватила тетя Влада.

Они принялись тянуть Кату — каждая к себе. Ткань ее черного платья начала потрескивать. Того и гляди, оно могло лопнуть в швах.

— Верни мне мою девочку, зензанская шлюха!

Тетя Влада расхохоталась. Для нее это была всего-навсего игра, веселая азартная игра.

— Она такая хорошая девочка! Она такая... высоконравственная! — кричала Умбекка, как бы призывая на помощь всех, кто глазел на происходящее. Некоторые отвернулись. Другие смотрели, но не вмешивались. Тщетно пытались вмешаться лакеи.

Старик с лорнетом взволнованно прошептал:

— Ну, ведь нужно же что-то предпринять!

Старик в высоком парике ответил ему:

— Смотри, дружок! Смотри и наслаждайся! М-м-м, какая грудь!

Зрелище не оставило равнодушным и Ринга. Злобно тявкая, собачонка все упрямее пыталась вырваться из рук господина Бергроува.

— Сиди на месте, перестань вырываться, паршивец маленький!

— О Жак, какой стыд! — простонала Пелли и прижалась к плечу Бергроува.

— Проклятие! — Бергроув покачнулся, и Ринг вырвался. Безусловно, Ринг принадлежал к породе очень маленьких, самых маленьких собак. Но все собаки на свете, даже самые маленькие, когда-то были волками. Косточки у Ринга были хрупкие, как у цыпленка, но он был бесстрашен. Он был жутко злобен. А его крошечные зубки были острее бритвы.

— Ринг! Ринг! — кричал господин Бергроув, упав на колени.

А Ринг устремился в путь по опасному густому лесу из человеческих ног. Ему попадались до блеска начищенные ботинки на высоких каблуках, дамские ножки в белых чулках, качающиеся подола платьев. В любой момент кто угодно мог сделать шаг, в любой момент могли хрустнуть хрупкие косточки.

— Ринг! Ринг!

Но его судьба была предрешена. Прямо перед ним шелестел подол какой-то юбки. Кому принадлежала юбка, Рингу было совершенно все равно. Главным для него было то, что у обладательницы этой юбки имелись толстые, аппетитные, сочные лодыжки, в одну из которых он незамедлительно и впился зубами.

Пожалуй, Ринг не просто проголодался. Очень может быть, что он, как галантный, благородный рыцарь, хотел защитить свою хозяйку. Если так, то его благородство было поистине беспредельно. Маленькие зубки погрузились в жирную плоть. Умбекка взвизгнула.

Взвизгнула и попятилась.

Послышался жалкий, пронзительный вой. Тетя Влада отпустила руку Каты.

Это мгновение решило все. Пелли, измученная происходящим, все это время вертела в пальцах ожерелье. И вдруг цепочка не выдержала и порвалась. Алые рубины рассыпались по полу, раскатились во все стороны, а Ката, не удержавшись на ногах, налетела на Умбекку.

Умбекка почувствовала, что падает, но только крепче сжала руку своей юной подопечной. Спотыкаясь и скользя на рассыпанных по полу бусинах, они столкнулись с двумя стариками, один из которых держал в руке лорнет, а у другого на макушке возвышался несуразно высокий парик. Старик с лорнетом приложил все усилия к тому, чтобы удержать равновесие, но под ногу ему попалась бусина.

Под дружные испуганные крики оба старика, Умбекка и Ката перевалились через парапет и рухнули в бассейн.

— Скрип-скрип! Скрип-скрип! — весело кричала Мила, взбегая вверх по мокрому склону холма.

— Сестренка, подожди! — со смехом кричал ее брат. Девочка бежала так резво — но, в конце концов, ей ведь не пришлось почти всю ночь удерживать перепуганных лошадей под проливным дождем.

Им поручили задание. Великой Матери до отъезда в Агондон понадобились определенные ягоды, которые росли только на Голлухских холмах. Раджал смотрел вперед — туда, где зеленые пастбища сменялись лесистыми возвышенностями. Сквозь тучи струился водянистый солнечный свет, через деревья перекинулась яркая радуга. Зрелище было просто восхитительное, но Раджал не слишком проворно переставлял ноги, да и сердце его билось невесело.

Где же Нова?

И почему это его так тревожило?

— Ну, догоняй же, старая колымага! — крикнула Мила. У нее был такой радостный вид, что брат не выдержал и улыбнулся. Ничто не вызывало у Милы такой радости, как походы за ягодами. Ее разноцветная птица, похоже, была с ней солидарна. Эо порхала, описывая круги над головой девочки, время от времени снижалась и что-то клевала в траве или засовывала головку в кротовину, а то принималась кружить у самых ног девочки. Потом девочка и птица начинали вместе плясать, и, в конце концов, Эо широко расправляла крылья и становилась похожей на маленькую радугу.

Раджал не мог не рассмеяться. Как он любил свою маленькую сестренку!

— Подожди! — крикнул он снова, шагая вверх по склону. На опушке леса, остановившись, чтобы отдышаться, он обернулся и обвел взглядом влажную долину. На небольшом возвышении лежал, как на ладони, город Варби. Гулко звенели колокола дня Кануна. Раджал помнил о том, что сегодня — ночь окончания сезона. Сегодня мало кто будет спать в курортном городке и мало кто посвятит себя молитвам. К городским воротам торопились экипажи. У других ворот, в которые пропускали груженые повозки, толпились торговцы.

Однако происходило нечто странное. От вереницы повозок вдруг отделилась фигурка человека в яркой одежде пажа. Паж бежал, а плащ развевался на ветру, словно парус. Торговцы с любопытством глазели на бегущего, а тот, пробежав мимо повозок, покатился вниз по склону холма, задыхаясь, но при этом хохоча. Разве так мог вести себя паж? Но, с другой стороны, кто их там, в Варби, поймет?

Неожиданно ноги сами понесли Раджала назад.

— Нова?

— Привет, Радж! Я все-таки улизнул от них!

Голос Новы звучал беззаботно, голубые глаза радостно сверкали. Но мальчик-ваган встал на его пути, подбоченившись.

— От кого ты улизнул? — прошипел Раджал, ухватил Нову за грудки и рывком поднял с земли. Отведя его подальше от торговцев, он проговорил: — И лицо у тебя совсем белое опять! И почему ты так нарядился? Это же одежда пажей принца Чейна, верно?

У Раджа было смутное подозрение, что он разговаривает с человеком, у которого не все в порядке с рассудком. С Новой что-то случилось, с ним что-то было не так. Но Нова только спросил:

— Радж! А ты ведь учился править лошадьми, правда?

— О чем ты болтаешь? Ладно, пошли. Нас послали за голлухским боярышником. Ну, идешь? Если я тебя сейчас отпущу, ты только снова угодишь в беду.

— О миленький аптекарь, что же с ней будет?

Явившийся по вызову модный аптекарь, толстячок в напудренном парике, выглядел, пожалуй, чересчур щегольски для представителя своей профессии. Он уже отвернулся и щелкнул замком своего блестящего саквояжа, когда Умбекка вдруг схватила его за рукав. Аптекарь обернулся к ней с профессиональной улыбкой.

Укутанная в теплые одеяла, толстуха сидела в глубоком кресле у огня. Ее забинтованная укушенная нога покоилась на табуреточке.

— Миледи, я бы поставил вопрос иначе. Давайте спросим: что будет с вами? Ваша юная падчерица в добром здравии. А вот ваше здоровье в более плачевном состоянии. То измождение, коему вы подверглись нынче утром, способно нанести непоправимый ущерб радикальному теплу — его потоку, его скорости, его флуктуациям. Не говоря уже о радикальной жидкости. Отдыхайте, досточтимая госпожа, и принимайте прописанные мною лекарства. К следующему Кануну все будет хорошо, но только если вы будете соблюдать предписанный мною покой, покой...