«А ведь она помнит больше нас всех, – вдруг подумалось мне. Растревоженное прошлое никак не хотело возвращаться туда, где оно хранилось все это время. – Кто знает, что ей пришлось пережить, когда от нее отказался жених, когда у нее были самые блестящие перспективы и ей предрекали счастливую жизнь. Светлый Ангел, Снежный Ангел, так ее называли. Не плачет ли она каждую ночь так, как я сегодня?»

После смерти мамы я ни разу не видела Ангелину плачущей. Она всегда была тепла и всеобъемлюща, ее любви, казалось, хватало на всех. Сестра полностью взяла на себя хозяйство и уход за отцом после произошедшего. Пока он выздоравливал, она фактически одна тянула на себе нас и дом. Мы, конечно, помогали по мере сил. Но именно Ангелина устроила младших в школу, неизвестно каким образом договорившись с директором, и настаивала, чтобы они учились. Именно она решала все вопросы с главой поселения, когда он интересовался, откуда в Орешник прибыла такая необычная семья. Именно она уговорила отца отпустить сестру замуж, когда королевский егерь, небогатый, но происходящий из древнего рода, попросил руки Василины.

Конечно, в прежние времена такой мезальянс был бы невозможен. Но не сейчас – приходилось быть практичными. Мы, правда, никогда не сможем отплатить Ангелине за все, что она для нас сделала.

Полинка с Алинкой побежали в огород обнять отца и показать ему семена, которые они купили. Каролина побежала в другую сторону – к соседским девчонкам. А я вымыла руки и стала помогать сестре.

– Эй, Плишка, не теряй следа!

Охотники, забравшиеся так высоко на Драконий хребет, он же Стиральная доска, как только позволял разреженный воздух, остановились на привал, с усмешками наблюдая за самым молодым и неопытным, карабкающимся далеко позади. Кричать не следовало, чтобы не снять лавину, но удержаться от поддразнивания младшего товарища не было мочи. В команде каждый из них когда-то был новичком, и каждый проходил через это. Что поделаешь, таковы законы существования в мужском коллективе.

Плишка упорно карабкался вверх, недоумевая, почему он решил пойти в охотники, а не остался, как заповедовала мамка, простым и понятным землепашцем. Позарился, дурак, на возможное богатство.

Охотники, убившие хотя бы одного снежного барана, потом ходили гоголями, сорили золотом, все девки были их. Богатеи платили за шкуры баранов больше, чем крестьянин мог выручить за свой годовой урожай, а зубы, рога и железы маги выкупали еще охотнее. У каждого охотника был свой крепкий дом. Не барский, конечно, но получше, чем у селян. Вот и потянуло дурака на золото.

Весь секрет ценности снежного барана был в том, что жил он там, где большинство людей уже теряли сознание от недостатка кислорода. Шкура его была непробиваема не только для пуль, но и для выпущенных пушечных ядер. Правда, от сломанных ребер она не уберегала, но от верной смерти – да. Питался сей реликт исключительно лишайниками, растущими в пещерах Драконьего хребта, и лишайники эти в буквальном смысле делали его практически бессмертным.

Среди охотников упорно гуляла легенда о стаде горных снежных баранов, спрыгнувших с обрыва высотой в километр, разбившихся внизу почти в отбивные, а через пару часов восстановившихся и мирно пасшихся на лугу. Поэтому шкура шла на бронежилеты, доступные лишь очень богатым людям, доспехи, а все остальное, включая фекалии, – на различные лечебные микстуры, эликсиры и прочие лекарские штуки.

Почему не добывать этот лишайник напрямую, спросите вы? Потому что исключительно в бараньем желудке он как-то так ферментировался, делая баранов неуязвимыми. Что не мешало им мирно помирать от старости. Но после естественной смерти волшебные бараньи свойства волшебным же образом испарялись, поэтому туши их годились разве что на еду. И то на любителя, ибо жилисты они были исключительно.

Поймать или загнать барана ввиду его не менее исключительной прыгучести куда труднее, чем подстрелить. Били барана в ноздрю или в глаз. Но лучше в ноздрю, так как глаз портился, а значит, охотники получали меньше денег. Учитывая, что в глаз попасть ничуть не легче, чем в ноздрю, в стрелки шли только самые меткие, выносливые и жадные. И не каждой команде за всю жизнь удавалось убить снежного барана. Часто зверобои так и перебивались всю жизнь дичью поменьше и попроще. Счастливчикам же истово завидовали, их имена передавались из уст в уста, обрастая легендами и становясь сказаниями.

Горе-охотник Плишка поднял руку, чтобы убрать пот с лица… и упал, покатился вниз по склону. Гора заходила ходуном, тут и там змеились трещины, а от земного оглушающего гула душа уходила в пятки.

Вдруг все затихло. Плишка, пролетевший вниз не менее полукилометра, медленно, в звенящей тишине приходил в себя. Раздался топот сотен копыт, и, огибая охотника, вниз пронеслось стадо снежных баранов. Но Плишка даже не подумал дернуться к ружью. Он широко раскрытыми глазами, будто в каком-то трансе, наблюдал, как вершина горы, на которой сбоку была стоянка его товарищей, где метались и кричали в ужасе бегущие к нему люди, медленно и со страшным вибрирующим скрежетом сползает вниз. Линия разлома проходила именно там, где он стоял несколько минут назад. Огромная скальная масса с покрывающими ее ледниками, все ускоряясь, ползла к ущелью, пока не рухнула с оглушающим грохотом, взметнув фонтаны камней и снега. С гор вокруг побежали лавины, снег под Плишкой тоже дрогнул и рванулся по склону, увлекая охотника за собой.

Когда он вновь очнулся, то лежал почти у подножия горы, каким-то чудом оставшись в живых. Сверху продолжали сползать массивные языки снега и ледников, сыпаться камни. Речка, питавшая долину, была перекрыта огромным скальным осколком, бывшим когда-то пиком Драконьего хребта. Плишка поднял глаза на саму гору… и побежал, хромая, вниз по склону, попискивая, как загоняемый заяц, чувствуя, как еще немного – и вонзятся в спину длинные когти, поднимут, разорвут и разворотят. И было чего бояться.

Над срезанным пиком играли, потягивались, взмывали в небо и просыпались десятки и сотни давно исчезнувших ящеров – белых драконов.

Через три недели голодный и оборванный Плишка добрался до родной деревни. Деревенский голова, серьезный и обстоятельный мужик, выслушал рассказ чуть не двинувшегося от увиденного парня и отправил его к матери – откармливаться и отмываться. Строго-настрого велел молчать об увиденном. Убила охотников лавина – и все тут. Не бывать парню зверобоем, зато дурь из головы выбита надежно, будет крестьянствовать и мечтать о легком богатстве перестанет. Жаль, конечно, погибших, у многих остались дома, огороды… Ну, они всяко без хозяев не останутся, приедут родственники, заселятся.

Чуть позже голова сам собрался, не доверив это дело гонцу, с новостями к владетельному барону. Пробуждение белых драконов было не тем слухом, о котором можно было бы промолчать.

Люк Кембритч

Глава разведки парламентской республики Рудлог, она же Красное поле, в первый раз на памяти Люка Кембритча проявлял признаки волнения. Черный как смоль, с оливковым лицом и большими миндалевидными глазами, он скорее был похож на какого-то тидусского актера, чем на главу спецслужбы. Лицо его всегда выражало дружелюбие и уважение к собеседнику, губы были сложены в полуулыбку, а глаза так и светились вселенской добротой. Многие обманывались, но не Люк. Лорд Кембритч видел своего начальника в деле и знал, что он не моргнув глазом отдаст приказ закопать живьем любого, если это будет нужно государству.

Начальник Управления государственной безопасности Майло Тандаджи был обладателем уникального ума, что и позволило ему из иммигранта и простого клерка вырасти до нынешнего положения. Немало поспособствовала этому и революция. Останки его предшественника мирно гнили на Северном кладбище, что было, по мнению Люка, очевиднейшим свидетельством его, предшественника, профессиональной непригодности.