Ему ответили несколько голосов разом. Слов Николас не разобрал. Он понял только, что его спутники, оставшиеся внизу, были готовы к подъему на гору. Он жестом попросил Маркуса помочь ему встать на ноги и с протяжным вздохом произнес:

— Боги, до чего ж я рад, что все это осталось позади!

Маркус впервые за все время их знакомства улыбнулся ему с искренней, неподдельной приязнью:

— А я рад, что ты оказался позади меня. — Он протянул Николасу обе руки, и тот с готовностью их пожал и усмехнулся, превозмогая боль во всем теле:

— Я солгал бы, если бы сказал, что тоже этому рад, что мне это было легко и приятно. — Он страдальчески поморщился и посетовал:

— У меня болит все тело от макушки до самых пят.

— Еще бы! — кивнул Маркус.

— А сколько примерно футов от подножия до вершины?

— Думаю, немногим меньше трехсот.

Николас не мог скрыть своего крайнего изумления:

— Только то! Я-то думал, что-нибудь около двух миль!

— Если бы мы шли по ровной дороге, — улыбнулся Маркус, — тебе бы так не показалось.

— Пожалуй, — согласился Николас.

Калис, встав возле отверстия колодца с веревкой наготове, покосился на кузенов.

— Мне бы не помешала ваша помощь.

— Отдыхай! — бросил Маркус Николасу. Он поспешил занять место рядом с эльфом и ухватился за веревку.

Через несколько минут из колодца показалась голова Бризы. Девушка уперлась руками в землю и выпрямилась, шагнув на поляну. Она огляделась по сторонам, отряхнула пыль с колен и улыбнулась Маркусу.

— Мне не впервой подыматься в горы, — весело сообщила она. — Потому меня и отправили первой. А следом за мной пойдет Гуда.

Бриза ухватилась за веревку, и Николас, превозмогая боль и усталость, встал с ней рядом. Он не мог позволить себе отдыхать, когда даже хрупкая девушка поспешила на помощь Калису и Маркусу. Шутка ли — удержать на веревке великана Гуду!

Бывший наемный солдат снял с себя веревочную петлю и с улыбкой кивнул всем четверым.

— Я тебя подменю, — сказал он Калису. Эльф без возражений уступил ему свое место у самого отверстия трубы. — Эх, будь эта веревка на сотню футов подлиннее, мы б могли ее привязать к стволу вот этой финиковой пальмы!

— Так вот что это за дерево! — пробормотал Николас, переводя дух.

— Кто ж не узнал бы финиковой пальмы! — осклабился Гуда. — Если хочешь, я тебя научу, как подняться по ее стволу. Может там, возле верхушки, есть уже спелые финики. Лакомство что надо, можешь мне поверить! Дома сейчас осень, а здесь у них весна. Самое время для фиников.

Николас рассмеялся, морщась при этом от боли.

— Не думаю, чтоб в ближайшие дни мне захотелось куда-нибудь взбираться. Даже и за твоими хвалеными финиками.

Из отверстия трубы проворно выскочил широкоплечий матрос.

— Становись на подмену принцу! — сказал ему Калис.

Матрос кивнул, и Николас с радостью выпустил веревку из рук. Он подошел к неглубокому пруду и склонился над поверхностью воды. Жажда его оказалась гораздо сильнее, чем он предполагал. Он несколько минут кряду огромными глотками пил свежую, чистую, хотя и тепловатую воду. Напившись, Николас поднялся на ноги и глубоко вздохнул. Внезапно в глазах у него потемнело, и почва ушла из под ног. Голова его бессильно откинулась назад, и он как подкошенный рухнул на траву.

***

Когда Николас очнулся от забытья, кругом царила тьма. Первым, что он увидел, открыв глаза, было склоненное над ним лицо Гарри.

— Сколько времени я был без сознания? — слабым голосом спросил принц.

— Всего каких-нибудь пару часов, — усмехнулся оруженосец. Гуда сказал, это от усталости и от жары. Он не велел тебя тревожить, пока ты сам не очнешься.

Николасу с трудом удалось оторвать голову от земли. Гарри помог ему сесть. Принц по-прежнему чувствовал головокружение и боль во всем теле, но судороги, которые свели его члены, когда он выпустил из рук веревку, прошли без следа.

Он поднялся, опираясь о плечо Гарри, и вдвоем они побрели к костру, разложенному посреди поляны. Вокруг него за ужином собрались все, кому удалось совершить восхождение.

— Сколько нас теперь? — слабым голосом спросил Николас.

— Сам сосчитай, — буркнул Амос. — Тут все, кто остался в живых.

Николас принялся пересчитывать сидевших у костра.

— Сорок шесть. А что же с остальными одиннадцатью?

— Шестеро были слишком слабы, чтоб подняться на второй уступ, — с горечью отвечал ему Амос. — А пятеро сорвались вниз и расшиблись насмерть. Веревка не выдержала такой тяжести. Стало темнеть, вот они и побоялись оставаться на ночь там внизу. Взобрались почти до середины, а после все рухнули вниз. Троих веревка, может, еще и выдержала бы, но уж никак не пятерых.

Николас повернулся к Гарри:

— А как же ты-то здесь очутился?

— Я взобрался по трубе до того места, где порвалась веревка, а потом поднимался уже по ней. Калис и матросы ее держали. Я был последним из всех, как ты и велел.

Николас тяжело вздохнул и обратился ко всем своим спутникам:

— Надо поделиться едой с теми, кто там остался.

Гуда поднялся от костра и поманил принца за собой:

— Ступайте-ка сюда, ваше высочество!

Николас взглянул на Амоса. Тот коротко кивнул. Недоуменно пожав плечами, принц прошел к краю поляны в сопровождении Гуды и вынырнувшего из темноты Калиса.

— Теперь глядите вперед.

Николас посмотрел туда, куда указал старый вояка, и от ужаса у него едва не подкосились ноги. За небольшой поляной, на которой они разбили свой лагерь, простиралась бескрайняя пустыня. Глаза Николаса успели уже привыкнуть к темноте, и он ясно видел, что эта песчаная равнина тянулась во все стороны, насколько хватало глаз. Выбравшись из каменной трубы, они очутились на крошечном зеленом островке посреди необозримого песчаного океана.

— Те, кто не смог подняться, обречены умереть, — жестко проговорил Калис.

— А нам надо думать о живых. Всю еду, что у нас осталась, и воду, какую вместят мехи и фляги, мы понесем с собой.

Николас покосился на Гуду.

— Сколько же времени нам придется идти через эту пустыню?

— Не знаю, — отвечал старый солдат, устремив вдаль свои блеклые голубые глаза. — Думаю, что всяко не меньше трех или четырех дней. Будем уповать, что нам удастся набрести на другой такой же оазис. — И он кивнул в сторону поляны.

— Это еще не все, — сказал Калис.

— Кто-нибудь болен и не сможет идти? — встревожился Николас.

Эльф помотал головой.

— Этих коз кто-то здесь оставил, — вздохнул Гуда. — У взрослых на ушах выбиты клейма, у козлят их нет. — Он задумчиво провел ладонью по затылку. — Я бывал в Джал-Пуре и знаю законы пустыни. Ежели в оазисе оставлены козы, значит, какое-то племя считает этот источник воды своим. И другие племена не смеют тут появляться. А пить чужую воду без позволенья хозяев — значит навлечь на себя месть всего племени.

— И ты думаешь, что скоро они сюда явятся за своими козами?

— Должны же они когда-нибудь их отсюда забрать, — кивнул Гуда. — Иначе козы съедят здесь всю траву без остатка и околеют от голода. Кто-то держит это маленькое стадо про запас, на черный день.

— И когда этот день настанет, — подхватил Калис, — племя сюда вернется и обнаружит, что всех их коз кто-то себе присвоил и истребил.

— А у нас на сорок шесть человек — два меча, колчан и лук, да пара дюжин кинжалов, — заметил Гуда.

— Да, что и говорить, — грустно усмехнулся Николас, — армия наша вооружена хуже некуда. А как обстоят дела с запасами еды?

— Фиников, козьего мяса и воды из источника нам достанет на пять дней пути, — заверил его Гуда. Ежели все это расходовать с оглядкой.

Николас, наслышанный о некоторых из законов пустыни, спросил воина:

— Идти будем ночами?

— Конечно. А днем станем отдыхать. Я всех вас научу, как себя уберечь от солнца.

Принц уныло кивнул:

— Завтра нам всем надо как следует отдохнуть и подкрепиться, а как только стемнеет, мы отправимся в путь.