— Жаль, — Абул соскочил с нее, — я наслаждался своим положением.

— Вы нечестно играете.

— А я и не обещал играть честно, я говорил только, что не буду принуждать тебя, — он снова растянулся на своем диване.

— Ты отлично знаешь, что я намерен использовать каждую возможность для того, чтобы совратить тебя, — глаза его стали озорными, а это, моя упрямица, включает в себя и долгие совместные ночные часы, которые мы с тобой будем делить.

— Еще одна такая ночь? Нет, это будет непереносимо. Я откажусь прийти к вам, — заявила она с бравадой. — Вы не можете принуждать меня к тому, чтобы делить с вами ложе.

— Ты путаешь «не могу» и «не буду», — сказал он задумчиво. — В этом месте я могу все, но не вижу в этом необходимости. Я просто приду к тебе сам.

«И не найдешь меня», — подумала Сарита.

Решительность — это, видимо, все, что у нее осталось для того, чтобы бороться с собой в этой ситуации.

Лейла начала водить чем-то по ее спине.

— Что она делает? — Сарита попыталась вытянуть шею.

— Удаляет грязь с твоего тела, — сказал Абул, — она сходит вместе с маслом.

— Но не может быть, чтобы я была грязной, — после всех этих ванн, — заявила Сарита.

Абул рассмеялся.

— Обычная вода не может так очистить тело.

Пар отправляет нечистоты на поверхность, а удаляет их масло и стригиль.

Сарита удивилась, как случилось, что она столь поразительно невежественна в том, что касается такой важной вещи, как чистота? Или они просто пытаются объяснить с помощью науки то, что и без нее понятно каждому. Она представила себе, как усмехнулись бы мужчины ее племени, услышав подобные рассуждения. Они наверняка сочли бы их признаками слабости и упадка. Но в Абуле Хассане не было ничего упадочного, не было даже намека на слабость.

— Перевернись, — сказал Абул сонным голосом, — Лейле надо обработать тебя до конца.

Глядя на своего компаньона, Сарита послушалась. В то время как Заида применяла свои очищающие средства, тело его было совершенно расслаблено, а глаза закрыты. Как он может быть столь недвижным, сознавая, что рядом, совершенно нагая, лежит она? Он все еще хочет ее, иначе не стал бы обещать ей перенести арену их сражения на другую сцену. Самое ужасное было то, что она, в отличие от него, не могла так спокойно относиться к его обнаженному телу. На самом деле ей безумно хотелось провести рукой по его золотому телу, почувствовать его мускулы, дотронуться до его живота и ниже…

Она подавила стон и прикрыла глаза, надеясь на то, что Лейла не заметила того, как набухли ее груди и напряглись соски. До нее дошло, что с ней происходит в точности то, чего хочет Абул, что все это является частью дьявольского сценария. С прошлой ночи он знал, что она далеко не безразлична к нему. А в этих чувственных, благоуханных залах, где все подчинено наслаждениям тела, где нагое тело так естественно, никто не смог бы противиться возбуждению. Тут все предназначено для искусного совращения — вдруг осознала Сарита, и оно — это совращение — не прекращалось ни на минуту. Только в бегстве лежит путь к ее спасению… Бегство от чего? Что было спасением? Она пробудилась от сна, вопросы эти роились в ее голове. Взгляд упал на пустую кушетку и она почувствовала разочарование.

— А где господин Абул? — вырвалось у Сариты; она совсем забыла о том, что здешние служительницы не знают испанского.

— Он со своим сыном. Он всегда проводит это время дня с ним.

Голос принадлежал женщине, и раньше Сарита его не слышала. Он раздавался откуда-то сзади.

Сарита села. Женщина была очень красивой — ее волосы были чернее ночи, глаза аккуратно подведены; кожа — цвета зрелых абрикосов, роскошное тело.

— Кто вы?

— Госпожа Айка, жена калифа, — женщина слегка наклонила голову. — А как зовут тебя, христианка?

— Сарита из племени Рафаэля, — почему-то Сарита полностью назвала себя, как будто подвергалась формальному допросу. Она оглянулась в поисках чего-то, чем можно было прикрыть свою наготу перед этой женщиной в богатом уборе, показывающем ее высокое положение.

— Позвони в колокольчик, и Лейла придет к тебе, — сказала женщина, — они ушли, когда ты заснула.

Сарита позвонила, неожиданно почувствовав досаду на Абула, который оставил ее здесь одну, тем самым предоставив возможность любому жителю Альгамбры найти ее здесь.

— Как случилось, что ты оказалась здесь?

Айка украдкой изучала женщину. Что нашел в ней Абул? Она была худенькой, несформировавшейся… нет, с этими грудями, похожими на маленькие лимоны и тощими бедрами, — ребенком. Но по мере того как Айка смотрела на нее, она понимала, что в ней не было ничего детского.

Тело ее было совершенно зрелым, прекрасно сформировавшимся и пропорциональным. Талия — тонкой, а Айка уже видела складки жира на своем теле. Перед этим тонкокостным, стройным созданием она почувствовала себя тяжелой и громоздкой. Возможно, Абул тоже заметил эти следы ее излишней снисходительности к себе. «Я должна отказаться от шербетов и пирожных», — решила Айка.

— Я узница вашего мужа, — ответила Сарита, не видя смысла в том, чтобы таиться. Кроме того, она совсем не хотела, чтобы у жены калифа создалось впечатление, что она увлечена ее мужем. Сарита с облегчением увидела, что в комнату входит Лейла, неся ее платье.

— Он купил или пленил тебя? — по-видимому, султанше не показался странным ответ Сариты.

— Наверно, пленил, — она прикрылась платьем, отчего ей сразу стало легче.

— А по какой причине?

Сарита пожала плечами:

— Из прихоти.

Айка нахмурилась. Похоже, женщина возмущена своим положением. Перед калифом не могла устоять ни одна женщина, а Айка достаточно хорошо знала своего мужа (или думала, что знает) и была уверена в том, что он не станет принуждать женщину, если она станет противиться. Но Айка засомневалась в том, что Абул когда-либо встречал женщину, не пожелавшую принять его благосклонность и защиту.

Неужели он встретил подобную женщину в лице этого миниатюрного зеленоглазого создания с копной непослушных огненно-рыжих волос?

Кадига и Зулема подтвердили, что девушка вернулась в башню только на рассвете, но Фатима сказала Нафиссе, что Абул был очень распален.

Может быть, в этом и крылось объяснение происшедшему?

— Ты не желаешь быть с моим мужем?

Сарита услышала оттенок удивления в ее вопросе. Она хотела было уже утвердительно ответить на него, но слова застряли у нее в горле.

Это было совсем не так просто. Она знала, что в глубине души вовсе не желает… а совсем даже наоборот. Но, конечно, она не собиралась признаваться в этом жене Абула, даже если, как ей казалось, Айка совсем не была смущена, услышав это признание. Женщина, делившая своего мужа, по крайней мере, с четырьмя другими женами, вероятно, отнесется к еще одной сопернице безо всякого гнева, но у Сариты была причина для сопротивления Абулу.

— А кто отнесся бы к этому иначе? — сказала она, наконец, — если бы его схватили на дороге и привезли в… в… — она показала рукой на окружающее их великолепие, не находя слов для его описания, — в некое фантастическое место, как будто у этого человека нет другой, своей жизни, семьи, личных привязанностей, прошлого, будущего, а есть только то, что ему навязывают извне.

Айка медленно наклонила голову:

— Ты не принадлежишь нашему народу — это сразу видно. Наши женщины принимают все это как должное. А женщины племени Рафаэля — нет?

Сарита задумалась. Нет, в племени Рафаэля решения принимали мужчины, редкая женщина позволила бы себе подвергнуть это решение сомнению, и редкий мужчина прислушался бы к доводам женщины, но они тем не менее были необходимы для организации тамошнего быта. У них были свои функции и ни один мужчина не стал бы вмешиваться в те сферы жизни, которыми управляли женщины. Однако у Сариты сложилось впечатление, что в этом месте все было не так и женщины здесь не имели никаких других функций, кроме как быть зависимыми от мужского каприза.