— Ты не знаешь Ибрагима Салема?

Сарита отрицательно покачала головой. В животе у нее забурчало, и она вспомнила, что так и не сумела позавтракать. Ей казалось невозможным думать о еде сейчас, когда она прикована цепью и сидит на грязном земляном полу, как рабыня.

— Он очень крупный торговец рабами, — ответила ей женщина. — Его люди ищут для него рабов по всему царству. Мой брат знал, с кем надо контактировать в нашей деревне.

«Так ее пленили его разведчики», — подумала с унынием Сарита. В этом царстве не было никаких законов, препятствующих извлечению прибыли от продажи женщин.

Неожиданно одна из женщин застонала, раскачиваясь взад-вперед. Переводчица Сариты, положила ей на колени руку и что-то тихо пробормотала.

— Она больна? — спросила Сарита.

Женщина покачала головой. — Нет, ее продали в Танжер. Гораздо лучше быть проданной в Гранаде, — добавила она, видя удивление Сариты. — В этом царстве хозяева намного лучше обращаются с рабами. — Женщина сказала об этом так просто, будто считала это само собой разумеющимся.

Открылась дверь и в комнату вошел мужчина, который ничего не сказал, а только поставил на пол миску и корзину с хлебом. В миске оказалась густая каша. Воды и полотенец здесь не было, так что помыть руки было невозможно. Но Сарита была слишком голодной, чтобы беспокоиться о таких вещах. Она последовала примеру остальных и использовала хлеб и собственные пальцы для того, чтобы подцепить клейкую массу. Каша была абсолютно безвкусной, но она даже облизала пальцы, подумав о том, что несколько дней назад ее ничуть бы не обеспокоило то, что они грязные. Она снова села, прислонившись к стене. Полный желудок способствовал тому, что отчаяние ее несколько поубавилось и не стоило предаваться печальным размышлениям. В комнате не было никаких других удобств, кроме дурно пахнущей лампы и не менее дурно пахнущего ведра. Постепенно стоны и плач женщины, проданной в Африку, стали просто невыносимыми.

Женщины между собой говорили на арабском, и узница, знавшая испанский, переводила Сарите, тем самым включая ее в разговор, но все их разговоры главным образом касались покинутых семей и обстоятельств, при которых произошло их пленение. Сарите трудно было участвовать в общей беседе, поскольку суть ее заключалась в безоговорочном принятии каждой из этих женщин своего настоящего положения. Похоже было на то, что они не держали зла на тех мужчин, которые их продали, даже та женщина, которая надоела своему мужу и который избавился от нее, продав ее в рабство.

Сарита подумала, что в данных обстоятельствах ей следовало, пожалуй, бежать скорее к Тарику, нежели от него. По крайней мере, в этом случае у нее были бы некоторые представления о своем будущем, а в племени ее рано или поздно, реабилитировали бы. Подобное будущее казалось светлым по сравнению с той перспективой, которая открывалась теперь перед ней.

Прошло несколько бесконечных, как показалось Сарите, часов, и в комнату вошел человек, для того, чтобы вывести одну из женщин. Он грубо приказал ей что-то, а затем стал выталкивать из комнаты.

— Куда он ее ведет? — Сариту снова охватил безудержный страх.

За эти часы она уже успела привыкнуть к женщинам, находившимся в комнате.

Может быть, Ибрагим Салем хочет ее кому-нибудь показать, — объяснила ей женщина, говорящая по-испански.

— Так мы ждем здесь до тех пор, пока на нас не найдут покупателя? — Сарита постаралась что-то для себя уяснить. Она поняла, что понемногу начинает выходить из транса.

Женщина кивнула:

— Если у него есть на примете покупатель, то он пошлет за ним, и тот приедет и осмотрит тебя.

Если же нет, то он выставит на следующих публичных торгах.

Сарита дотронулась до железного ошейника — и ее сковал страх. Только сейчас смогла она понять во всей полноте происшедшее с ней.

Ошейник был холодным и тяжелым. Она почувствовала свое единство с женщинами, находившимися в комнате. Но если она разделит с ними их отношение к своему рабству, она разделит с ними и их судьбу.

Женщина, которую увели, больше не появилась. Снова им принесли миску, в которой на этот раз оказались мясо и рис. Снова они подтащили свои цепи, чтобы было удобнее есть, и стали по очереди глотать воду из кувшина. В мясе было больше хрящей, чем мякоти, а утреннее бездействие не способствовало появлению аппетита, поэтому Сарита вскоре вернулась на свое место около стены и прикрыла глаза. Делать ей было теперь нечего, лишь ожидание являлось ее уделом, и она обнаружила, что так, закрыв глаза, может представить себе все, что угодно. А если постараться, то может почувствовать даже тепло от солнца на веках, ароматы трав и высушенных солнцем кустарников, услышать петушиный крик, воркование голубя и шум горной реки.

К тому времени, как дверь открылась снова, она была уже так увлечена своим внутренним миром, что с минуту даже не сознавала того, что перед ней стоит какой-то мужчина. Он что-то грубо сказал ей, и она сморгнула, ослепленная светом масляной лампы, показавшимся ей невероятно ярким после той темноты, когда она закрыла глаза.

Мужчина рывком поднял ее. Звякнула цепь, вернув ее к суровой реальности. Расстегнув ее, он подтолкнул Сариту к выходу. Похоже было на то, что на этот раз она должна была идти сама.

Ошейник, надетый на ее шею, не давал усомниться в ее положении, в нем она, конечно же, не могла пытаться бежать. Немыслимо было и думать о побеге человеку, у которого не шею надет железный ошейник раба. И, очевидно, ее сопровождающий отлично это понимал. В движениях его сквозило явное безразличие, отрицающее ее как личность. Для него она была не более как предметом.

Они вошли во двор — Сариту ослепило яркое солнце. Она споткнулась и посмотрела на голубое небо. Солнце было уже низко, должно быть, : день клонился к вечеру. Мужчина снова подтолкнул ее, и она пошла вперед, стараясь не думать ни о чем.

Она не могла сделать ничего, чтобы изменить свою судьбу, единственное, что она могла сделать, — это не отождествлять себя, свою душу со своей оболочкой. Это было необходимо ей, чтобы не деградировать как личности.

Они вошли в мягко освещенную комнату, где на оттоманках возлежали четверо мужчин. На низком столике стояла ваза с шербетом, бокалы и блюдо со сладостями. Стоя в дверях, Сарита почувствовала, что душой находится где-то далеко-далеко от места своего телесного пребывания, от той убогой реальности, которая ее окружала. Ибрагим Салем взял ее за локоть, поднял ее волосы, как уже делал это сегодня утром во дворе, и заговорил вкрадчивым голосом. Сарита поняла, что он говорит о ней, расписывая ее достоинства, стараясь продать подороже, точно так же, как делает это на базаре человек, желающий продать скотину.

Она не будет слушать его. Тут один из мужчин сказал что-то, Ибрагим кивнул и подтолкнул Сариту к оттоманке. Человек, лежавший на ней, снова оглядел ее с ног до головы, потрогал кожу, а потом, поджав губы, кивнул. В этот момент сзади них раздался голос. Сарита узнала его. Он принадлежал Юсуфу. Внезапно душа ее вернулась в тело и она обернулась. Никогда раньше, даже в самых буйных фантазиях, не могла она представить себе, что придет время, и она посмотрит на этого человека с радостью и облегчением. Сердце ее сильно билось, колени подогнулись, и она едва не бросилась ему навстречу. Если Юсуф здесь, значит, Абул нашел ее! И спасет!

Юсуф и Ибрагим обменялись быстрыми репликами. Тут к ним присоединились и другие мужчины, и Сарита поняла, что за нее идет торг. Снова ее захлестнула волна стыда. И зачем только позволила она своей душе вернуться в тело? Стыд и ужас, что Юсуф решит, что она не стоит той цены, которую за нее просят. Но внезапно другие мужчины смолкли, пожали плечами и ушли из комнаты. В ней остались только Ибрагим Салем, Сарита и Юсуф. Он положил на столик горку золотых экю.

Сарита почувствовала сильное унижение. Ибрагим крикнул что-то, и в комнату вошел мужчина. В руках у него был ключ. С ее шеи сняли железный ошейник. Юсуф отдал что-то мужчине, и тот кивнул. Это «что-то» оказалось тонким кожаным плетеным ошейником с железным замочком, который мужчина не замедлил надеть на ее шею. Сарита вскинула руки в протестующем жесте: