Но вы возжелали нырнуть в самую глубь сознания особи другого вида, – продолжал О'Мара, сохраняя полную серьезность. – А не исключено, что этот донор в прошлом получал сеансы психотерапии у психиатра-сородича по поводу каких-либо психозов. Это чревато серьезными неприятностями, поскольку неврозы и психозы – это субъективный опыт, который в отличие от патогенных микроорганизмов может передаваться от одного разумного существа другому, более или менее здоровому психически. Случись такое с вами, единственная надежда вылечить вас представится, только если мы пригласим психотерапевта того же вида, что и донор мнемограммы, и того же вида, что и вы – то есть меня, и нам придется наводить порядок у вас в мозгу. Ни сейчас, ни в обозримом будущем времени у меня на это нет.

– Простите, сэр, – смущенно проговорил Брейтвейт. – Пока вы не поручили мне случай Юрзедт, я просто слепо следовал вашим инструкциям и не понимал, почему нам нельзя становиться реципиентами мнемограмм. Я до сих пор испытываю искушение при мысли об осмотре окрестностей чужого разума изнутри. Может быть, мне удалось бы вырвать там с корнем пару-тройку сорняков, но... Нет, я устою перед искушением.

О'Мара кивнул и сказал:

– Ваша работа, как и работа каждого сотрудника этого отделения, действительно состоит в ментальной прополке.

Но заниматься этим вы и впредь будете исключительно за счет своих знаний, опыта и таких инструментов, как наблюдение, беседы, дедукция. Ваш разум – людской, тарланский, соммарадванский – должен остаться при вас. Я не стану спрашивать, понимаете ли вы меня, лейтенант, потому что если вы меня не понимаете, вы уволены.

– Я вас понимаю, сэр, – отозвался Брейтвейт немного скованно, но остался таким же хладнокровным и невозмутимым, как всегда. – Но я не понимаю, почему вы столь горячо отреагировали, когда я только высказал идею. Вы и сами когда-то побывали внутри нарушенного, больного чуждого сознания, сэр? У вас есть собственный опыт проблем долгосрочного ношения мнемограмм?

Еще несколько дней назад Брейтвейт не осмелился бы задать такой вопрос. Обретение полной ответственности явно спровоцировало пробуждение внутренних резервов. О'Мара молчал.

– Со всем уважением, сэр, – негромко продолжал лейтенант, – но это могло бы послужить объяснением того, что долгие годы у вас нет никаких социальных контактов с сотрудниками, и вашего, в общем, антисоциального поведения, которое и превратило вас как в самого уважаемого с профессиональной точки зрения человека в госпитале, так и в самого нелюбимого. Трудно поверить, что вам по сердцу такое положение дел. Вы не хотите отвечать, сэр?

О'Мара лишь на миг задержал взгляд на лейтенанте. Тот, к удовлетворению психолога, смело смотрел на него, не отводя глаз. А потом О'Мара вздохнул и нарочито посмотрел на часы.

– Вы еще о чем-нибудь хотите спросить меня, лейтенант, – проговорил он, – перед уходом?

Брейтвейт ушел, так и не удовлетворив свое любопытство, а О'Мара попытался сосредоточиться на том, чтобы сдвинуть с места гору административных мелочей. Гора эта теперь выросла вдвое. Однако работа не клеилась – разум все время уводил его из настоящего в прошлое.

«Нарастающие приступы дурацкой ностальгии, – мрачно подумал он, – это старческий невроз».

Лейтенант О'Мара, который ему вспоминался, не был таким самоуверенным ни в словах, ни в поведении. Состояние его форменной одежды колебалось в промежутке между неаккуратным и жутко неаккуратным, а майор Крейторн манерами напоминал офицера-рекрутера. Тогда состоялся похожий разговор, вот только инструкции были не такими строгими, и вдобавок Крейторн имел обыкновение излагать их в форме дружеского совета. Частично это объяснялось тем – насколько помнилось O'Mape, – что оба они не понимали, о чем говорят.

– Не могли бы вы, – извиняющимся тоном проговорил Крейторн, – быть так добры и не согласились бы поинтересоваться, в чем состоит спор между практикантами на сто одиннадцатом уровне. Я не знаю, что там происходит, поскольку стороны не обратились ко мне официально, но инженер-эксплуатационник, ведающий этим уровнем, сказал, что все бунты, которые он помнит, происходили более тихо. Нельзя допустить развития межвидовых трений. Поглядите, что там и как, и посмотрите, не сумеете ли вы...

– Стукнуть друг о дружку пару-тройку голов, чтобы их владельцы прочухались?

Крейторн покачал головой.

– ...вложить в их головы немного неофициального здравого смысла, пока дело не привлекло нашего официального внимания и кто-то не вылетел из госпиталя. Спорят между собой тралтаны и мельфиане, так что метод терапии, подразумевающий насильственный контакт черепных коробок, предложенный вами, вряд ли осуществим, даже для вас.

– Это я фигурально выразился, – пробормотал О'Мара.

– Знаю, – кивнул майор. – Разбираться с ситуацией будем вместе, но впервые я возлагаю на вас ответственность, а от вас потребую подробного отчета и рекомендаций. Вы уж извините. На сеансы психотерапии с практикантами Эдальнетом и Восаном у меня уходит гораздо больше времени, чем я предполагал.

– Трансференция, – сказал О'Мара.

– Трансференция?

О'Мара усмехнулся.

– Я занимался изучением профессиональной терминологии, – сказал он, – и даже знаю, что означает большинство слов. И я случайно подслушал, как они говорили о вас в столовой. Они считают вас прекрасным специалистом и доверяют вам целиком и полностью. Они полагают, что вы добры, отзывчивы и понимающи, и скорее относятся к вам как к близкому другу, нежели как к психотерапевту. Я не смог уяснить, насколько искренни эти высказывания, поскольку трудно прочесть выражение лица существа, у которого черепные кости снаружи, но Эдальнет сказал, что если бы вы не были инопланетянином – то есть с его точки зрения, – то он бы с радостью носил ваши яйца...

Майор негромко рассмеялся и сказал:

– Приятно, когда тебя так высоко ценят.

– Не всегда, сэр, – покачал головой О'Мара. – Это не повод для смеха. Если бы вы не были постоянно настолько любезны со всеми – с медиками, с подчиненными, а особенно – со мной, никто бы не злоупотреблял вашей добротой. Вы всем нравитесь, естественно, потому-то вас считают мягкотелым. Я хочу сказать, что если бы вы были менее миролюбивы, если бы порой вы выходили из себя, все, кто приходит к вам скорее дружески поболтать, а не ввиду необходимости неотложной помощи, отнимали бы у вас куда меньше времени.

Пару мгновений Крейторн сидел, уставившись в крышку стола. Когда он поднял голову, брови его были нахмурены.

– Лейтенант О'Мара, – строго проговорил он, – пожалуйста, прекратите заниматься психоанализом старшего по званию. Заглядывание в мое сознание и попытки манипулировать им, как бы ни интересно это было, являет собой напрасную трату времени, которое вам лучше бы употребить на другие дела. Я понимаю, что межвидовая психология дается вам нелегко – одно вынянчивание худларианского дитяти в течение трех недель чего стоит, – однако вколачивание здравого смысла в кого бы то ни было – процедура далеко не всегда рекомендуемая, хотя она проста и незатейлива. Слово «тонкость» также присутствует в том лексиконе, который вы изучаете. Узнайте его значение и постарайтесь в нем почаще практиковаться.

И еще, – продолжал Крейторн. – Если вы будете расхаживать по госпиталю в таком затрапезном виде, все будут считать, что мыслите вы точно так же, как выглядите. Трудно ожидать, что вы станете носить форму с гордостью, однако выглядеть она по определению должна удобно и аккуратно. А на вас она смотрится так, словно вы, чтобы срезать путь, пробирались по эксплуатационным туннелям Собственно, возможно, так оно и было. Причесывайтесь, пожалуйста, так, словно вы именно это и задумали, и постарайтесь почаще бриться. Хотя бы три раза в неделю. К ситуации на сто одиннадцатом уровне надо отнестись с вниманием. Можете идти.

О'Мара уже поднес палец к кнопке около двери, когда Крейторн поинтересовался: