– Вы не способны обрести понимания того, каковы ощущения при наличии чужой мнемограммы, – вмешался Торннастор, – если только вам не запишут такую же. Как еще вы можете узнать и почувствовать то, что чувствую я?

Вопрос был вполне закономерный, но О'Маре пришлось сдержать недовольство. Он ответил тралтану:

– Мне мнемограмму записывали лишь однажды, и на очень короткое время – для того, чтобы я познакомился с психологической дезориентацией, которая имеет место, когда в психику реципиента вторгается чуждая личность. Поэтому вы не правы, утверждая, что я полностью невежествен относительно эффекта мнемографии. Однако мне запрещено подвергаться записи как вашей мнемограммы, так и чьей-либо еще, поскольку моя работа – работа землянина-психотерапевта – требует, чтобы я был объективен, уравновешен и обладал должным уровнем самосознания для того, чтобы попытаться решить ваши эмоциональные и психологические проблемы. При том, что ваш партнер по разуму, образно выражаясь, мутит воду, это будет нелегко. Такова тактика нашего отделения. Мне нужно знать не то, что чувствовал донор вашей мнемограммы в прошлом, а то, что чувствуете вы сейчас. Понятно?

– Да.

– В таком случае расскажите мне об этом.

– Нет.

О'Мара сделал глубокий вдох, чтобы у него хватило воздуха на длинную ругательную тираду, но передумал и решил поговорить с тралтаном спокойно и терпеливо.

– У землян существует неуважительное, но довольно точное определение людей моей профессии, – сказал он. – Нас называют «промывателями мозгов». Как явствует из этого определения, моя работа состоит в том, чтобы наводить в психике порядок, добиваться того, чтобы разум пациентов реагировал на реальный мир, а не жил в созданной ими ложной реальности и не разбухал от лести.

В данный момент, – продолжал O'Mapa, – я не имею медицинского образования, и потому не могу по достоинству оценить вашу профессиональную квалификацию иначе, как только на основании больничных слухов и устных свидетельств ваших коллег и начальства, которые, все до единого, отзываются о вас похвально. Создается такое впечатление, что вы – опытный и талантливый хирург, что вы способны вдохновлять средний медперсонал на такой же уровень профессионализма, что вы легко находите общий язык с представителями других видов, что у вас богатое воображение и в меру развитое честолюбие. Если вы и впредь будете делать такие же успехи, вам будет предложено остаться в штате госпиталя в ранге Старшего врача – то есть вы как бы перепрыгнете сразу через две стажерские ступеньки. Но на этом с комплиментами покончим.

O'Mapa на миг умолк. Он знал, что тралтан вряд ли способен что-то определить по лицу землянина, однако понадеялся на то, что транслятор передаст серьезность его тона.

– Ваша будущая должность, – продолжал он, – будет сопряжена с непрерывной записью и стиранием мнемограмм, необходимых для лечения ваших будущих пациентов различных видов. Однако от мнемографии придется воздержаться, если вы не в состоянии ужиться уже с первым вашим партнером по разуму. Торннастор, я здесь для того, чтобы помочь вам справиться с этим. Неужели та эмоциональная проблема, которая терзает вас, настолько серьезна, что из-за нее вы готовы отказаться от блестящей медицинской карьеры?

– Нет, – ответил Торннастор.

– Я вновь напоминаю вам, – продолжал O'Mapa, – о том, что мой интерес к этой проблеме исключительно клинический. Все, что я от вас узнаю, останется в секрете. Я не стану вас осуждать и не буду шокирован, что бы вы мне ни поведали. Итак: нет ли в донорской мнемограмме чего-либо такого, из-за чего у вас всколыхнулись какие-то воспоминания или переживания из-за чего-либо, чего вы теперь стыдитесь?

– Нет, – громко произнес в ответ тралтан.

– Успокойтесь, – попросил его O'Mapa. – Я вовсе не хотел вас обидеть. Но мне нужны сведения. Вы сказали, что ощущаете сильнейшую ностальгию, скучаете по друзьям, которых никогда не видели, и местам, где никогда не бывали. Похоже, вы стыдитесь этих чувств. Но кто испытывает стыд – ваш партнер по разуму или...

– Нет, – столь же громко проговорил Торннастор.

– Значит, стыдитесь вы, – заключил O'Mapa. – Объясните мне, почему у вас такое чувство – своими словами и сколько угодно долго. Скажите мне, что с вами не так, на ваш взгляд, потому что только вы можете подсказать мне разгадку.

– Нет.

O'Mapa снова глубоко вдохнул и медленно выдохнул.

– Торннастор, – признался он, – меня начинает немного раздражать постоянное использование вами этого слова. Если вы не желаете говорить со мной о вашей проблеме, может быть, хотя бы объясните почему?

– По трем причинам, – провещал Торннастор. – Вы – не медик и не поймете специфики моих трудностей, вы не можете до конца разобраться в том, как работает мой разум и разум моего партнера. При всем уважении, O'Mapa, примите мои извинения, но вы понапрасну тратите время на разговоры со мной. Вы мне ничем не можете помочь.

О'Мара кивнул.

– Может быть, – сказал он. – Однако я могу набраться терпения и обсудить вашу проблему. Быть может, мне удастся атаковать ее с другого направления. Это поможет?

– Нет, – ответил Торннастор.

«Хотя бы, – думал О'Мара, покидая апартаменты тралтана, – он все время давал отрицательные ответы». Но уже если он ненавидел что-то больше всего на свете, так это то, когда ему говорили, что он может, а чего не может сделать.

Когда он вернулся в отделение, то обнаружил сообщение – Крейторн отсутствовал и вернуться должен был не раньше чем через два часа. Этого, как решил О'Мара, ему должно было хватить на то, чтобы более подробно ознакомиться с психофайлом Торннастора и изучить все имеющиеся сведения о существе, ставшем донором проблематичной мнемограммы.

Из файла тралтана О'Мара узнал много нового, но ничего полезного. Торннастор производил впечатление образцового практиканта – старательного, самостоятельного, способного, серьезного, волевого, с необычайно устойчивой и уравновешенной психикой, чем он вполне обоснованно гордился. Будучи неизменно вежливым и тактичным при общении со своими сородичами и существами других видов, гордыню свою Торннастор проявлял в склонности к спорам с преподавателями во время занятий и имел неприятную привычку чаще всего доказывать свою правоту.

Сведения о Торннасторе вполне могли быть списаны с любого психофайла старших медицинских сотрудников. Вне непредвиденных случаев это был типичный психологический профиль сотрудника, взбирающегося вверх по ветвям профессионального древа. А вот сведения о партнере Торннастора по разуму, кельгианке-ДБЛФ по имени Маррасарах, были скудны, но интересны.

Файл начинался с изложения азов системы мнемографии. Затем следовало предупреждение о том, что к донорам мнемограмм нельзя обращаться за консультацией относительно пожертвованного ими материала и вообще с какими бы то ни было вопросами, если только на то не обнаружилось бы их собственного желания или согласия близких родственников. И даже в этом случае запрос должен был быть изучен и одобрен специальной подкомиссией Галактического Медицинского Совета, созданной для охраны прав доноров мнемограмм.

Главной причиной этой многослойной защиты было всего-навсего прошествие времени. Лицо, достигшее степени известности в своей области, необходимой для того, чтобы его попросили стать донором мнемограммы, как правило, к этому моменту достигало профессионального и психологического пика. Чаще всего это были существа среднего и пожилого возраста. Такие персоны ни за что не согласились бы на то, чтобы их подвергали обычному занудному анкетированию, как бы учтивы и уважительны ни были интервьюеры. Им не пришлось бы по вкусу, что их выспрашивают о качестве умственного наследия, оставленного ими молодой поросли медиков, – тем более, что многие из доноров со времени пожертвования мнемограмм успели стать глубокими старцами. О'Мара мог это понять. Все дело было в выражении заботы к чувствам стариков, которые некогда были великими.

Но самое интересное было то, что Маррасарах не была старухой. Совсем наоборот: она была блестящей, одаренной молодой выскочкой. Ее стремительный прогресс в избранной области в подробностях не описывался. А повод для неожиданно странного раннего ухода с работы указывался как «причины личного и эмоционального порядка вследствие ожеговых травм». Относительно характера кельгианки было сказано и неоднократно подчеркнуто, что она некоммуникабельна.