Армия все же не останавливала движения, хотя воинам шаха это удавалось с большим трудом. Они из последних сил боролись с собственным желанием отступить и бежать без оглядки от лютого врага. Монголы рубили их на куски с флангов и не прекращали атаковать с тыла, подгоняя врага вперед.

Все больше и больше гибло воинов хана, пытавшихся пробиться к центру шахского войска. Они еще держали строй, яростно отбивая атаки прорывающихся сквозь их ряды всадников. Хорезмийцы уступали монголам в скорости, но щиты хорошо защищали от стрел. Тех, кто проникал внутрь разъяренной массы, били саблями со всех сторон и кромсали на части. Монголов отбрасывали назад снова и снова. Проплывая на слоне мимо изрубленных врагов, шах Мухаммед испытывал бешеный восторг.

Опустилась тьма, и все вокруг некоторое время походило на ад. Отовсюду раздавались крики людей, ведущих бой в бушующем море теней и кинжалов. Будто свирепый джинн окружил войско шаха, и только топот копыт гремел в ушах. Воины вздрагивали и пятились назад, с ужасом обнаруживая, что кони мчатся прямо на них. В небе сияли звезды. Медленно поднимался серп луны.

Шах полагал, что монголы могут продолжать атаку до самого рассвета, и постоянно молился, прерываясь лишь ненадолго, чтобы отдать новый приказ. Ала ад-Дин надеялся, что доживет до утра. И снова личной гвардии пришлось потрудиться, отбивая прорвавшуюся далеко к центру колонну. Восьмерых или девятерых монголов убили шахские стражники, остальных отбросили назад, где их прикончили сабли мусульман. Ала ад-Дин заметил, что отпрыски древних родов вполне довольны собой. Сверкая зубами, они похвалялись друг перед другом хорошим ударом. Их армию рвали и резали на куски, но детей благородных семейств это не трогало. В конце концов, все в руках Аллаха.

Рассвет обещал обнажить окровавленные лохмотья собранной шахом армии. Лишь мысль о том, что враги пострадали не меньше, приносила ему утешение.

Он не заметил, как умолк шум сражения. Шаху казалось, что он прожил под грохот копыт всю свою жизнь. Когда начало стихать, шах потребовал к себе сыновей и ждал от них новостей. Его войско продолжало маршировать, и с рассветом до Отрара останется пройти совсем немного.

Наконец доложили, что монгольский хан отступил. Ала ад-Дин благодарил Аллаха за избавление. Он знал, что всадники не могут атаковать ночью. В призрачном свете луны они не смогли бы наносить удары без риска столкновения друг с другом. Когда явились разведчики, шах выслушал их доклад, оценивая расстояние до Отрара и расспрашивая о позициях монгольского хана.

Ала ад-Дин приготовился разбить лагерь. На рассвете они тронутся в путь, и проклятые монголы снова будут осыпать стрелами его людей. Теперь, когда Отрар показался на горизонте, войска перегруппируют, расширят шеренги и выставят больше воинов, вооруженных саблями, чтобы отражать атаки монголов. За последний час битвы они потеряли убитыми не меньше, чем хорезмийцы. В этом шах был уверен. Но прежде им удалось выпустить кишки его несметному войску. Оглядываясь по сторонам, шах пытался представить, сколько его воинов уцелело после битвы в горах. Однажды он видел, как охотники преследовали раненого льва, волочившего свое тело подальше от их смертоносных копий. Ему проткнули брюхо, и, ползя по земле, зверь оставлял за собой кровавый след в ширину своего тела. Шах невольно сравнивал с раненым львом свою армию в ее нынешнем положении. Ярко-красная жижа осталась лежать на ее пути. Наконец шах дал приказ остановиться, услышав в ответ многоголосый вздох облегчения тысяч людей, которым позволили долгожданный отдых. Шах начал спускаться вниз, но вспыхнувшие далеко на востоке огни задержали его. Он хорошо знал блестящие точки военных костров и, стоя на спине слона, наблюдал, как все новые и новые огни вспыхивали вдали, будто звезды на небе.

И люди шаха принялись разводить костры, принося хворост и кизяк, который везли на верблюдах. Утром будет новая битва. Заслышав голоса, призвавшие правоверных к молитве, Ала ад-Дин резко кивнул. Аллах все еще был на его стороне, и хан монголов тоже будет истекать кровью.

Когда месяц показался на небе, Чингис собрал своих военачальников вокруг костра. В угрюмом настроении они ожидали, что скажет хан. Их тумены лишили жизни многих воинов шаха, но и потери монголов были чудовищны. В течение одного часа перед наступлением темноты погибло четыре тысячи опытных воинов. Они почти подобрались к самому шаху, но хорезмийские клинки обрушивались разом и рубили их.

Джебе и Джучи прибыли в лагерь вместе. Хачиун и Хасар поприветствовали их, однако Чингис только одарил пронзительным взглядом. Субудай и Джелме даже поднялись, чтобы поздравить молодых полководцев стоя. По всему лагерю уже рассказывали историю об их долгой скачке и битве с врагами.

Чагатай тоже слышал новость. С выражением ненависти на лице наблюдал он за тем, как Джелме похлопывает по спине его старшего брата. Чагатай просто не понимал, чему они все так рады. Он ведь тоже сражался и следовал приказам отца, вместо того чтобы пропадать бог знает где в течение нескольких дней. Он-то, по крайней мере, был там, где было нужно Чингису. Чагатай рассчитывал, что Джучи и Джебе устроят хорошую взбучку за долгое отсутствие, но даже их запоздалый удар по тылам шахского войска разве что не назвали гениальным маневром. Глядя на отца, Чагатай задумчиво обсасывал передние зубы.

Чингис сидел, скрестив ноги. Бурдюк арака на бедре, чашка кислого творога в ногах. На тыльной стороне левой руки запеклась кровь, на голени правой ноги – тугая повязка, сквозь которую еще сочилась кровь. Чтобы не видеть лица довольного глупой похвалой брата, Чагатай отвернулся. Чингис вычистил чашку, собрав пальцем остатки творога, и сунул их в рот. Тишина наступила, как только хан отставил чашку в сторону и выпрямил спину.

– Самука и ХоСа, должно быть, уже мертвы, – наконец произнес Чингис. – Гарнизон Отрара, возможно, неподалеку от нас, и неизвестно, сколько людей осталось у них в живых.

– Темнота их не остановит, – ответил Хачиун. – Может, они возьмут коней под уздцы и пойдут пешком, но в любом случае доберутся до шаха раньше рассвета.

Хачиун говорил и одновременно вглядывался в темноту в направлении того места, откуда можно было ожидать появления вражеской конницы. Дальше виднелись огни костров шахского лагеря. Даже после стольких потерь костров были сотни. Их огоньки мерцали всего в нескольких милях к западу от монгольского лагеря. Никто не сомневался, что разведчики хорезмийцев уже мчатся навстречу отрарским всадникам, чтобы показать дорогу в лагерь. Ночная мгла служила им надежным прикрытием.

– Я выставил дозоры вокруг лагеря, – продолжил Чингис. – Если посмеют сунуться сюда, то нас не застигнут врасплох.

– Кто станет нападать ночью? – возразил Хасар.

Он все еще думал о Хо Са и Самуке, почти позабыв о полоске вяленой козлятины, которую мял в руках. В бликах красного пламени Чингис посмотрел на брата.

– Мы, – сказал хан.

От неожиданности Хасар проглотил кусок мяса быстрее, чем предполагал, но, прежде чем он успел что-нибудь ответить, Чингис заговорил снова:

– Разве у нас есть выбор? Мы знаем, где враг, а стрелы закончились. Если нападем со всех сторон, то не столкнемся друг с другом.

– Месяц сегодня бледный, брат. Мы не увидим знамен. Каким образом узнаем о том, как идет бой? – хриплым голосом заметил Хасар.

Чингис поднял голову.

– Узнаете об этом, когда они побегут. Или как только начнут убивать вас самих. У нас не осталось выбора. Или хотите, чтобы я дождался, пока войско из двадцати тысяч всадников присоединится к шаху? Двадцать тысяч свежих бойцов, отдыхавших, пока мы воевали.

В свете костра Чингис оглядел военачальников. Многие из них передвигались с трудом. Правое предплечье Джелме перетягивала окровавленная повязка, еще сырая.

– Если я знаю Самуку, то от прежнего войска Отрара не осталось и половины, – пробурчал Хасар, но Чингис не ответил.