Крепко вцепившись в каменный подоконник открытого окна, Старец наблюдал за муравьями, трудившимися не покладая рук, чтобы добраться до него. Старик проклинал и хорезмшаха за то, что тот пытался купить смерть этого хана, и себя самого за то, что принял закладную у шаха. Старик не думал, что хорезмийские города, а вместе с ними и золотая казна окажутся в руках завоевателей. Он послал избранных, чтобы забрать жизнь лишь одного, но все обернулось против него самого, и хан пришел сам осквернить их обитель. После провала в Самарканде Старец предполагал, что это случится. Его последователи стали слишком самоуверенными, соблазнившись близостью врага. Они расстались с жизнью достойно, да только их смерть привела этих безумных воителей под самые стены его убежища.

Потери людей как будто не заботили монголов. И Старец мог бы восхищаться ими, если бы не считал их недочеловеками. Погибель от безбожных волков казалась ему его судьбой. В конце концов, он этого заслужил. Их вождь был безжалостным, неутомимым врагом, и старый мир разваливался вокруг него на части. Понадобится по крайней мере одно поколение, чтобы возродить орден после сегодняшнего поражения. Старик клялся себе, что ассасины оплатят кровавый долг, но в то же самое время он сомневался, страшно боясь человека, который с таким упорством штурмовал каменную твердыню. Никто из мусульман не смог бы так. Они, вероятно, знали, что поражение означало бы потерю всего, что создавалось тремя поколениями их предков. Сам великий Саладин оставил попытки разделаться с ассасинами после того, как те застигли султана в его же собственном походном шатре.

Услышав шаги за спиной, Старец нехотя отвернулся от окна. В прохладных покоях стоял его сын, одетый в дорожное платье. На сороковом году жизни он знал все секреты тайного ордена. Они понадобятся ему, чтобы все начать сызнова. Все последние надежды Старца Горы были связаны с сыном. Они обменялись взглядами, полными горечи и беспощадного гнева, затем сын коснулся лба, губ и сердца и почтительно поклонился.

– Ты не пойдешь со мной? – спросил он в последний раз.

– Хочу увидеть все до конца. Я родился в этой крепости. Никто не выгонит меня отсюда, – покачал головой Старец.

Он подумал о райском саде позади крепости. Старик распорядился умертвить всех женщин. Их напоили отравленным вином, и теперь все спали вечным сном. Последние воины ордена поднялись на стены, и вывезти трупы из сада было попросту некому. Земной рай наполнился удушливым смрадом гниющей плоти. Все же красавицам лучше сгнить, чем попасть в грубые лапы захватчиков. Старцу подумалось вдруг, что он мог бы провести в саду оставшееся у него время и ждать хана там. Райский сад всегда успокаивал смятение в его душе.

– Вспоминай обо мне и возроди орден, сын мой. Если я буду знать, что ты доберешься до этого хана и изведешь со свету его или его детей, я смогу почить в мире.

Прежде чем поклониться отцу, сын посмотрел на него пламенеющим взором.

– Я не забуду, отец, – сказал он.

Уверенными и сильными шагами ассасин направился к выходу, и Старец смотрел ему вслед. Его сын уйдет по тайной тропе, бегущей позади крепости через горы, а за его спиной скоро останутся только руины. Вместе с ним уйдут еще двое – опытные воины Аллаха, искушенные во всех видах убийства. Но даже их пришлось выпроваживать строгим приказом. Они не боялись смерти и с готовностью отдали бы жизнь, защищая свой дом. Защитников крепости оставалось теперь всего тридцать. Вместе со своим лидером они ждали, когда монголы прорвутся сквозь стену. Ассасины понимали, что будут убиты, но верили, что отправятся в рай, и радость наполняла их души.

Оставшись вновь в одиночестве, Старец Горы отвернулся от заходящего солнца. В последний раз он спускался по мраморным ступеням в сад, с наслаждением вдыхая воздух, напоенный ароматами расцветших растений и запахом смерти.

На другой день около полудня правая колонна ворот раскололась и обрушилась под тяжестью верхних каменных блоков. Хан с нетерпением шагнул вперед посмотреть, что скрывается внутри. Потеряв одну из опор, створка двери отошла. Монголы просунули шесты с крючьями в образовавшуюся щель, уцепились за край двери и потянули ее на себя, прорывая нижним углом глубокую борозду в рыхлой земле.

Чингис, в полных доспехах, со щитом и мечом в руках, ждал, когда проход будет свободен. Субудай понял намерения хана первым ворваться в крепость и присоединился к воинам у двери, схватив ее голыми руками за край. Полководец не знал, угадал ли Чингис его мысли, но Субудай оказался ближе всех к входу во двор цитадели. Как только стрелы вновь ударили со звоном о камни, Субудай проскочил внутрь, увертываясь от стрел и одновременно обозревая крепость, которую монголы так долго пытались взять. Ее защитники еще стояли на стенах, но, прорываясь внутрь, Чингис принял стрелы на щит, словно ловя их на лету.

Лучники последовали за ним. Пятясь спиной во внутренний двор, они пускали стрелы вверх по живым мишеням. Внутри крепостных стен ассасины не имели защиты. Фигуры в черных одеждах хорошо выделялись на фоне серого камня, и стрелы легко попадали в цель. Чингис с бесстрастным лицом следил за тем, как защитники цитадели валились один за другим на брусчатку двора. Как только все стихло, он удовлетворенно кивнул. Молотобойцы, краснолицые и потные после усердных трудов, шли следом за Субудаем и ханом. Другие воины взбегали вверх по каменным ступеням на стены, чтобы прикончить тех, кто еще мог остаться в живых, и проверить убитых. Возня послышалась за спиной, потом кто-то с криком грохнулся вниз. Субудай не оборачивался назад. Он знал, что его люди прочешут все помещения крепости, обследуют каждый ее уголок. Ему незачем контролировать их. Да он и не мог, когда его хан так беспечно шагал в самое логово ассасинов.

Вход в главное здание, поддерживаемое колоннадой, находился с противоположной стороны двора. Чингис быстро отыскал дверь. На этот раз ждать долго не пришлось: дверь была деревянной, и молотобойцы вышибли ее несколькими ударами. Путь за дверью был как будто чист, но Субудай затаил дыхание, когда Чингис спокойно вошел в полумрак, словно к себе домой. Хан, казалось, так и искал случая взглянуть смерти в глаза, и Субудай знал, что теперь лучше не пытаться удерживать его.

Убежище ассасинов напоминало запутанный лабиринт комнат и коридоров. Там были залы, полные оружия и железных гирь; открытая площадка, где стояли козлы для луков; Субудаю встретился по пути даже пересохший фонтан с водоемом, в котором еще плавали пестрые рыбки. Монголы нашли в замке и отдельные кельи с кроватями, застеленными роскошным бельем, и большие казармы с деревянными лавками вдоль стен. Замок ассасинов был странным местом, и Субудаю казалось, что его обитатели лишь ненадолго вышли, но скоро вернутся, снова наполнив покои шумом и жизнью. Воины, шедшие сзади, перекрикивались между собой. Их голоса звучали приглушенно, люди начинали потихоньку разбредаться по замку в поисках ценностей, которые можно было бы забрать с собой. В одном из помещений, где на окнах стояли решетки, Субудай и Чингис нашли опрокинутый кубок. Когда-то там было вино, но теперь оно почти испарилось. Чингис примечал все, но двигался вперед, нигде не задерживаясь.

В конце просторного зала, завешенного знаменами, еще одна массивная дверь преградила им путь. Субудай кликнул молотобойцев, но, когда он поднял засов, дверь легко отворилась, и за ней показались ступени. Субудай снова опередил Чингиса, влетел в открытую дверь и торопливо побежал вверх по ступеням, держа меч наготове. Воздух наполняли необычные запахи, но зрелище, увиденное наверху, застигло Субудая врасплох, и он внезапно остановился.

Его взору предстал удивительный сад с видом на горы. Хребты тянулись на многие мили и исчезали в голубой дали. Сад поражал изобилием цветов, но даже их благоухание не могло скрыть запаха смерти. Под клумбой с голубыми цветами лежала женщина невиданной красоты. На губах, на щеке и на шее остались красно-бурые пятна вина, очевидно вылившегося изо рта при падении женщины. Субудай легонько толкнул ногой ее тело, забыв на мгновение, что Чингис у него за спиной.