Но в эту субботу там еще находится Питер Фэллоу. Он, в отличие от остальных, охвачен трудовой лихорадкой. Из всех кабинок по периметру редакционного зала работа идет только в его кабинке. Он сидит на краешке стула, в одной руке — телефонная трубка, в другой — шариковая ручка «Байро». И горит азартом. Сквозь вчерашнее похмелье в мозгу сквозит даже нечто вроде ясности мыслей.

На столе перед ним лежит телефонная книга округа Нэссо, он у них расположен на Лонг-Айленде. Толстая такая книжища. Справочник. До сих пор Фэллоу слыхом не слыхал ни про какой Нэссо, хотя проезжать через него, теперь ему помнится, проезжал — в тот раз, когда втерся в собутыльники к музейному начальству Сент-Джона — Верджил Гуч III его звали, янки обожают прицеплять римские цифры к именам своих сыновей — и тот пригласил провести уик-энд на его дурацкой вилле в Нью-Хэмптоне, тоже Лонг-Айленд, у самого океана. Второго приглашения уже не последовало, но… а, ладно, чего уж там… Что же до существования в Нэссо поселка Хьюлетт, то оно и вовсе было для Фэллоу географическим открытием, однако где-то в этом Хьюлетте уже звонит телефон, и Фэллоу страстно мечтает, чтобы там сняли трубку. Наконец, на восьмой звонок, трубку снимают.

— Алло? — Голос запыхавшийся.

— Мистер Рифкинд?

— Да… — все также одышливо и подозрительно.

— Говорит Питер Фэллоу из «Сити лайт».

— Спасибо, не нужно.

— Как вы сказали? Я надеюсь, вы меня простите, что звоню вам в субботу.

— Напрасно надеетесь… Я один раз подписался на «Таймс». И получал его разве что раз в неделю.

— Нет-нет, я не…

— То кто-нибудь стащит номер с крыльца, прежде чем я успею выйти, или дождем его вымочит, или вообще забудут доставить.

— Я сам — журналист, мистер Рифкинд. Я пишу для газеты «Сити лайт».

В конце концов ему удалось довести это обстоятельство до сознания мистера Рифкинда.

— Ну, хорошо, — говорит тот. — Я вас слушаю. Я был во дворе, пил пиво и писал объявление о продаже моей машины, хочу наклеить на боковое стекло. А у вас случайно нет желания приобрести «тандерберд» восемьдесят первого года?

— Боюсь, что нет, — со смешком отвечает Фэллоу, словно в жизни не слышал ничего остроумнее. — Дело в том, что я звоню, чтобы справиться об одном из ваших юных учеников, некоем Генри Лэмбе.

— Генри Лэмб, Генри Лэмб. Что-то не припомню. Что он натворил?

— Да нет, он-то ничего не натворил. Он серьезно пострадал в уличном происшествии. — И Фэллоу излагает обстоятельства дела с явным уклоном в сторону концепции Вогеля-Бэкона. — Мне сказали, что вы были у него преподавателем английского языка.

— Кто вам это сказал?

— Его мать. Я имел с ней довольно длинную беседу. Она очень приятная женщина и ужасно расстроена, как нетрудно понять.

— Генри Лэмб… А, ну да, я понял, о ком вы. Надо же, такое горе.

— Мне хотелось бы выяснить, мистер Рифкинд, каким учеником был Генри Лэмб?

— Каким учеником?

— Ну да. Можно ли сказать, что он был выдающимся учеником?

— Вы откуда приехали, мистер… Простите, назовите мне еще раз вашу фамилию.

— Фэллоу.

— …мистер Фэллоу? Я так понимаю, вы не из Нью-Йорка?

— Нет.

— Тогда, конечно, откуда вам знать, что такое школа третьей ступени имени полковника Джейкоба Руперта в округе Бронкс. Мы пользуемся в школе Руперта относительными характеристиками, но термина «выдающийся» среди них нет. Наши располагаются в спектре от «идет на контакты» до «может зарезать». — Мистер Рифкинд хихикнул. — Только, чур, не говорите, что это я вам сказал.

— Ну, и как бы вы определили Генри Лэмба?

— Идет на контакты. Неплохой парень. У меня с ним никаких неприятностей.

— Можно ли сказать, что он хорошо учится?

— «Хорошо» в школе Руперта тоже не очень-то применяется. Посещает занятия или не посещает — вот обычное мерило.

— И как Генри Лэмб, посещал занятия?

— Насколько я помню, да. Как правило, он присутствует в классе. На него всегда можно рассчитывать. Вообще славный малый, по нашим стандартам.

— А был ли в школьной программе какой-то предмет, в котором он достигал особых успехов или, скажем так, который ему лучше давался, к которому он был больше всего склонен?

— Да нет, я бы не сказал.

— Нет?

— Мне трудно вам объяснить, мистер Фэллоу. Как говорится в латинском изречении, «ex nihilo nihil fit» <Из ничего получается ничто (лат).>. У нас нет особого разнообразия в занятиях, так что и сравнивать, собственно, не с чем. Мальчики и девочки сидят в классе, иногда принимают участие в происходящем, а иногда их мысли витают где-то еще.

— А Генри Лэмб?

— Он славный малый. Вежливый. Слушает, что ему говорят. Не причиняет мне неприятностей. Старается.

— Все-таки у него должны быть какие-то способности. По словам матери, он собирался поступить в колледж.

— А вот это вполне возможно. Она, наверно, имела в виду Нью-Йоркский городской колледж.

— Да, кажется, миссис Лэмб называла именно это учебное заведение.

— В Городском колледже свободный прием, если вы житель Нью-Йорка, окончили среднюю школу и хотите продолжить учебу, можете поступить в Городской колледж, вас примут.

— А Генри Лэмб, как вы считаете, школу кончит? Кончил бы?

— По-моему, да. Как я сказал, посещаемость у него очень хорошая.

— Какой, по вашему мнению, из него получился бы студент?

Вздох.

— Трудно сказать. Я не имею представления о дальнейшей судьбе наших выпускников, поступивших в Городской колледж.

— Но все-таки, мистер Рифкинд, можете вы мне сказать хоть что-нибудь о Генри Лэмбе, как он занимался, как вел себя, ну хоть что-нибудь?

— Вы должны иметь в виду, что в начале учебного года у меня в каждом классе сидит по шестьдесят пять учеников, потому что известно, что к концу полугодия их количество уменьшится до сорока, а к концу года — до тридцати. Тридцать — это все равно слишком много, но такова реальность. Индивидуальным наставничеством такую систему на назовешь. Генри Лэмб — неплохой юноша, в учебе старателен и хочет получить образование. Что еще я могу вам сказать?

— Позвольте задать вам такой вопрос: как у него обстоит дело с письменными работами?