— Да, что-то припоминаю. Руки у него были в наручниках.
— А теперь вспомни, как он выглядел.
— Да я как-то не обратила на него особого внимания. Вроде бы в костюме он был черном.
— Именно в черном шерстяном костюме. Это летом-то! А ты обратила внимание на его лицо?
— На лицо? Он его вроде как опустил. Лица я не разглядела. Единственно, что худой он очень, изможденный какой-то.
— Вот тебе вторая примета. Да ты прекрасно все запомнила. Теперь осталась последняя деталь.
— Какая деталь?
— Волосы.
— Волосы?
— Да волосы.
И тут Вера закусила губы. Как только Марина сказала про волосы, пленник со скованными за спиной руками предстал перед ней как на фотографии. Худой, зловещий, в черном костюме, а главное, что у него бросалось в глаза, это длинные до плеч белесые, почти белые волосы.
— Так это же он приходил к Скворцову и… — Вера не договорила.
— …и убил его, — закончила за нее Азарова. — Да это убийца Скворцова. Именно его описания дала нам тетя Катя. И он не только убил Скворцова, но и забрал у него картину. Нашу картину. Но вернуться к Лаврентию ему не удалось. Багажник его перехватил вместе с Дейнекой.
— Почем ты знаешь? А вдруг он схватил его сегодня ночью, а картину тот передал Лаврентию вчера?
— Вера, ты меня удивляешь! Зачем, в таком случае, Лаврентию было умыкать у Багажника всю его коллекцию картин?
— Ага, понятно! Значит среди картин Багажника он искал картину тети Кати.
— Конечно! Из этого можно сделать еще один вывод.
— Что за вывод?
— Лаврентий никогда не видел картину, которую для него похитил Скворцов.
— Точно! Но теперь-то картина у него.
— Скорее всего.
— И что же нам теперь делать?
— Надо постараться выбраться отсюда и обратно к Лаврентию.
— Легко сказать.
Некоторое время Марина и Вера молчали, обдумывая создавшееся положение. За дверями комнат послышались шаги.
— Ладно, отбой, — сказала Марина. — Если что-нибудь придумаю, тебе позвоню. Ты тоже звони, если что. Мой номер седьмой или восьмой, скорее всего. В крайнем случае, девятый. Все, пока! Целую!
И Марина положила трубку. Вера тоже. Обе, каждая в своей комнате, прислушались. Особняк Багажника оживал. Бандиты восстановили силы после бессонной ночи и теперь шлялись по дому. Это значило, что скоро возьмутся за них.
ЭКСПЕРТИЗА
Настроение у Лаврентия Беркутова было хуже некуда. Он сидел в тяжелом кожаном кресле посреди своей гостиной, которая размером была чуть не со спортивный зал, и хмуро смотрел на десятки картин, которые были выставлены перед ним прямо на полу. Вокруг, пытаясь навести хоть какой-нибудь порядок, сновали его люди. Они громко хрустели битым стеклом, переругивались между собой, и пользуясь тем, что по дому гуляют сквозняки, нещадно дымили сигаретами. Лаврентий тупо смотрел на картины и пытался определить, какая же из них та, которую должен был принести ему Тихий. Однако Смотрящий Ленинского района совершенно не разбирался в живописи, и определить, где здесь Суриков, где Шишкин, и тем более Александр Дейнека, никак не мог.
— Кошмар, сколько мазни. Целая Третьяковская галерея. Куда Багажнику столько картин? Камаз! — позвал он. — Поди сюда!
Камаз приплелся к боссу и захлопал заспанными глазами.
— Ты не знаешь, кто из братков сечет в живописи?
Камаз задумался. Долго молчал, чесал голову, трещал пальцами, потом пробормотал:
— Не знаю.
— Пошел вон! — устало прорычал Лаврентий. — Академика ко мне!
Через две минуты в гостиную вошел долговязый лохматый очкарик в висящей на нем словно на вешалке майке и широких невероятно обвисших трико с лампасами. Это и был Академик. Прозвище свое он получил, потому что разбирался в компьютерах и обслуживал сеть Лаврентия.
— Ты в живописи разбираешься, Академик?
— Не особо.
— Такого художника по фамилии Дейнека знаешь?
— Это немец что ли?
— Почем я знаю? Может и немец. Но скорее всего еврей. Они все евреи, эти художники, композиторы. Евреи, кругом одни евреи. Так знаешь, или нет?
— Нет, не знаю.
— Тьфу! — Лаврентий ударил кулаком по ручке кресла. — Я вам плачу такие бабки, а вы не можете мне объяснить элементарные вещи! А через этот, как его дьявола, Интернет, можешь узнать?
Академик оттопырил нижнюю губу и посмотрел в пол.
— Чего молчишь?
— Интернет не работает. Там кабели с компов все сорваны и модем разбит. Пока не заменим, выхода в сетку не будет.
Лаврентий побагровел, глаза его налились кровью. Со стороны он стал похож на быка, разве только землю копытами не рыл. В таком состоянии он мог и убить. Академик быстро поправил очки на носу и торопливо сказал:
— Так, художники обычно на картинах свои фамилии пишут. Надо посмотреть. Можно я попробую?
— Валяй!
Академик стал ходить вдоль картин и внимательно их рассматривать. Особенно тщательно он всматривался в углы полотен. Картин было сорок четыре штуки. Подписи художников стояли на двадцати семи. Дейнеки среди них не было. Так через полчаса Академик и доложил Лаврентию.
— Значит осталось семнадцать картин, — задумчиво произнес Лаврентий. — ты их мне поставь отдельно. Ага, вот так. Теперь дальше что будем делать? Думай, Академик. Думай. Зря что ли ты такое погоняло получил? Думай, сынок. Или я найду нового программиста, а тебя уволю.
Глаза Академика забегали из стороны в сторону. Никогда еще его жизнь не висела на таком тоненьком волоске.
— Эт-то, — заикаясь пробормотал он, — надо специалиста позвать. Че я то?
— Специалиста? Какого специалиста?
— Ну откуда-нибудь.
— Откуда откуда-нибудь?
— Можно с Художественного музея.
— С Художественного музея? А у нас такой есть?
— Конечно есть. В самом центре Черноборска, сразу за Калининским мостом.
— Тогда бери Вентиля, садись в тачку, и чтобы через час специалист был ко мне доставлен. Понятно?
— Понятно!
Академик исчез на этом слове, а Лаврентий остался сидеть в кресле. Он не отводил с картин глаз и совершенно не видел, что творится вокруг него. Не видел он, как приехали рабочие-ремонтники, стекольщики и уборщики, как порушенный особняк под быстрыми и умелыми руками обретал свой первоначальный вид.
Лаврентий не заметил, как задремал. Прикрыл глаза и забылся. Ровно через полтора часа он открыл глаза и спросил:
— Доставили специалиста?
— Доставили, босс, тепленького прямо из ванны выволокли. Душ принимал, — стал объяснять Вентиль. — Жена его конечно визг подняла, да я ей пасть быстро заткнул.
— Каким образом? — Лаврентий нахмурил брови. — Неужели кулаком? Или еще хуже?
Вентиль даже обиделся:
— Зачем же кулаком? Я че мудак полный? Нет! Я ей в пасть двадцать баксов сунул, она сразу и заткнулась. А этот, — бандит вытолкнул вперед себя лысоватого мужичка в жилете и с небольшим пузом и бегающими от ужаса маленькими глазками, — вот он. Академик его нашел. Звонил все кому-то. По сотке. Баксов на тридцать наговорил.
— А че я? Че все время я? — залепетал до этого молчащий Академик. — Мне было велено спеца найти по живописи, я и нашел. Самый лучший, между прочим, специалист. В Москве преподавал.
— Молоток, Академик, теперь можешь идти, — похвалил его Лаврентий и обратился к мужичку. — Как тебя зовут, любезный?
— Арнольд Моисеевич, — пролепетал тот.
Лаврентий слегка поморщился:
— Моисеич значит? Ладно, пусть будет Моисеич. Ну а я Лаврентий Палыч. Будем знакомы. Ты, говорят, спец по картинам?
— Кандидат искусствоведения, — скромно поправил специалист. — Доцент Художественного факультета Черноборского Пединститута. Без ложной скромности скажу, что в данной области в этом городе я первый.
— Что доцент, это хорошо, — довольно произнес Лаврентий. — Что первый, тоже. Мне пустышки не нужны. Скажи мне тогда, раз ты такой претакой, какую из этих картин нарисовал художник Дейнека. Знаешь такого?