Квиллер спрашивал себя: «Не иду ли я по ложному следу?.. Не подозреваю ли невинного человека?.. Неужели мои подозрения совершенно беспочвенны?..» И, наконец, он задал себе вопрос: «Неужели всё обстоит совсем не так?..»

Он стал думать о реакции Коко на голос Мелинды при прослушивании магнитофонной записи… о отзывании эмульсии с фотографий, на которых она была изображена… о его ощетинившейся шерсти, когда она позвонила по телефону… о его враждебности к Квиллеру после того, как тот провел с ней всего пару минут на репетиции. Может быть, эти звуки и запахи напоминали Коко о его давнишней неприязни к ней. И, возможно, он хотел раскрыть Квиллеру глаза на что-то предосудительное: на ложь, на скрытую опасность, на позорную тайну, на грубую ошибку.

Дойдя в своих рассуждениях до этого места, Квиллер осмелился спросить себя: а не допустила ли Мелинда ошибку, выписывая Ирме лекарство? Ведь если так, то именно она, а не водитель автобуса несёт ответственность за сердечный приступ, стоивший Ирме жизни?

ЧЕТЫРНАДЦАТЬ

В субботу между полуночью и рассветом обитатели Гудвинтер-бульвара, мирно почивавшие в своих спальнях, отделенных от внешнего мира стенами толщиной в добрый фут, услышали непрекращающийся грохот, напоминавший гуд надвигающегося урагана. Те, кто не поленился выглянуть в окно, увидели вереницу огней, двигавшихся по бульвару. Несколько человек позвонили в полицию, и примчавшийся ночной патруль обнаружил множество автомобилей, автофургонов и пикапов, припаркованных у края тротуара, так что для движения транспорта оставалась только одна полоса. Приехавшие захватили с собой подушки, одеяла и термосы, некоторые привезли с собой детей и собак. Самые энергичные улеглись в ряд в спальных мешках на каменном крыльце особняка Гудвинтеров.

Начальник патруля приказал автомобилистам проехать дальше, но они не смогли сделать этого, блокированные у края тротуара всё прибывающими машинами. Теперь уже обе полосы движения были забиты автотранспортом и, когда все места у тротуара оказались занятыми, парковаться стали на частных подъездных дорожках и газонах. Вскоре и сама патрульная машина потеряла способность перемещаться, и начальник патруля запросил помощь по рации.

Немедленно появившиеся машины – одна с рядовыми полицейскими, другая с шерифом – сразу попали в пробку. Ни один автомобиль не мог сдвинуться с места.

Во всех домах по бульвару уже горел свет, и живущие там влиятельные горожане звонили домой шефу полиции, мэру и Фокси Фреду, вытаскивая их из уютных постелей в утренний холод третьей декады сентября.

Полиция прежде всего заблокировала въезд на полосу западного направления и начала убирать машины с полосы восточного направления, пока движение транспорта не восстановилось. Те, кто припарковался на частных подъездных дорожках или на траве в средней части бульвара, были оштрафованы и изгнаны.

К этому времени уже рассвело, и тем, кто не нарушал никаких правил, разрешили оставаться на своих местах, поскольку запрет на парковку машин у края тротуара был снят на время свободной распродажи. Выдворенные же машины выстроились теперь по обеим сторонам Мейн-стрит, а в город между тем отовсюду продолжали стекаться различные транспортные средства.

Квиллер узнал об этой ситуации по радио из городских новостей И позвонил Полли.

– Как ты собираешься добираться до работы? – спросил он.

– К счастью, у меня сегодня свободный день, и только землетрясение или что-то ещё более страшное может заставить меня выйти из дома. Кроме того, моя машина сейчас в ремонте… Представляешь, как весь этот шум встревожил Бутси?

– А что с твоей машиной?

– Неполадки в карбюраторе, а механика вызвали куда-то чинить другую машину. Так что до четверга она вряд ли будет готова. Но нет никаких проблем, я с удовольствием похожу пешком.

– Я не хочу, чтобы ты ходила одна, – сказал он.

– Но… среди бела дня? – запротестовала она.

– Я не хочу, чтобы ты ходила одна, Полли. Я обеспечу тебя транспортом. Чем я могу сегодня тебе помочь? Нужно что-нибудь купить?

– Абсолютно ничего, спасибо. Я собираюсь посвятить этот день наведению порядка в шкафах.

– Тогда я заеду за тобой завтра в половине седьмого, – сказал он. – У нас заказан столик у Лингвини.

Квиллер не стал терять времени даром и пешком отправился на распродажу. Его торопил туда инстинкт репортёра. Ведь это событие затронуло весь город. Машины запрудили не только Гудвинтер-бульвар и Мейн-стрит, они стояли у зданий суда, библиотеки, театра и двух церквей, а также на местах для парковки, отведенных коммерческими фирмами исключительно для своих клиентов.

Возбужденные горожане, оставившие машины в полумиле от бульвара, толпой валили к дому сто восемьдесят, в то время как другие с торжествующими улыбками на лицах покидали его, унося различные вещи: подушки, коробки с кухонной утварью и шторы. Фокси Фред выстроил всех друг за другом, пропуская в дом одновременно только несколько человек, и очередь двойным кольцом охватила бульвар. Наиболее предусмотрительные любители антиквариата принесли с собой складные стулья, еду и питье.

Наискосок от дома доктора находился ещё один каменный особняк, унаследованный Амандой Гудвинтер от представителей боковой ветви этого рода, и, когда Квиллер появился на месте событий, хозяйка стояла на своём крыльце, сложив руки на груди и свирепо глядя на толпу.

– Городской совет поставит вопрос об этом на следующем заседании! – заявила она, увидев Квиллера. – Мы примем закон, запрещающий коммерсантам любых мастей нарушать покой в жилых кварталах! Мне нет дела до того, что у моей кузины какие-то трудности! Такие вещи нельзя допускать. Она эгоистичная девчонка и была такой всегда! В первого, кто поставит машину на мою подъездную дорожку или на газон, я влеплю заряд дроби! Квиллер пробился сквозь толпу к чёрному ходу, показал журналистское удостоверение и прошёл в дом через кухню, где снова выклянчил чашку кофе. В передней части дома помощники Фокси Фреда в красных куртках быстро оформляли сделки и выполняли предварительные заказы. Достаточно легкие предметы они выносили в холл, а тех, кто приобрёл мебель или что-нибудь громоздкое, уведомляли, что купленное необходимо вывезти в понедельник или, на крайний случай, во вторник. Там были и Комптоны, и Лайл сказал Квиллеру.

– Если эта кутерьма ужасает сейчас, то что же будет на следующей неделе, когда начнут приезжать грузовики за крупными вещами?

– Мы сделали предварительный заказ на буфет из чёрного ореха, – сообщила Лайза. – Мне бы хотелось купить ещё и серебряный чайный сервиз. – Она с надеждой посмотрела на мужа.

– За такую цену он нам не нужен, – ответил тот. – Здесь нельзя торговаться. Мелинда превращает распродажу в какое-то безумие. Я видел множество автофургонов и микроавтобусов с номерными знаками не нашего округа, возможно, это приехали перекупщики, готовые заплатить столько, сколько она просит.

– Мне понравилась твоя статья об игрушечных медвежатах, Квилл, и мы видели Грейс Атли по телевизору, – сказала Лайза. – Интересно, каково её мнение об этом сумасшедшем доме.

– У неё достало ума уехать из города накануне предварительного показа.

– Есть какие-нибудь новости, касающиеся кражи драгоценностей?

– Насколько мне известно, нет. Лайл заявил:

– Готов держать пари, ей хотелось, чтобы их украли и она наверняка потребовала страховку, чтобы истратить её на этих чёртовых медведей!

По дороге домой Квиллер нагнал шедшего к Мейн-стрит Двайта Сомерса с пустыми руками.

– Я едва выбрался оттуда, – сказал Двайт. – Очередь растянулась на двадцать кварталов.

– Может, зайдете ко мне пропустить глоток или выпить чашку кофе?

– С удовольствием, мне давно хочется увидеть ваш амбар. Я оставил машину на остановке у театра.

Он взял в машине свою оловянную дудку, и они отправились через лес пешком.

– Сто лет назад, – объяснял Квиллер, – в этом амбаре хранили яблоки, собранные в большом фруктовом саду.