— Ладно, — мрачно сказал Ветер. — Пошли к Быкке. У меня к нему разговор есть.

Быкка, хозяин Мокрети и новоявленный вождь хоббитов, встретил Ветера посередине Поляны. За спиной Быкки виднелся Фритигерн, а чуть позади — несколько других риворов. Бегло оглянувшись, Ветер увидел, что сзади него идёт не только Сегерих, а и Бундерих, и Ильдерих, и ещё несколько хоббитов.

Из окружающих Поляну землянок начал показываться народ. Когда Ветер и Быкка сошлись на расстояние пяти шагов, вокруг собралась уже немаленькая толпа: в основном жители Мокрети — друзья, родичи, домочадцы и работники Быкки; прибывших из других областей Шира и заводянских почти не было.

— Здравствуй, дядя Быкка! — сказал Ветер, останавливаясь. — Я вернулся.

— Здравствуй, Ветерих, — сказал Быкка. — Где ты был всё это время? Почему у тебя большецкий меч на поясе?

— Был я в плену у большецов, — охотно ответил Ветер, — и нынче вот спасся, а большецы сгинули.

— А мне говорили, что ты перед тем, как большецы тебя увезли, риворов своих отослал и один остался,— дружелюбно улыбнулся Быкка.— А вот нынче цел и невредим обратно идёшь. Подозрительно мне это, Ветерих.

— А мне, дядя Быкка, подозрительно, — Ветер начал злиться, — что ты совет старейшин распустил, один старостой остался, словно не хоббиты мы, а большецы, без короля ни на что не годные! И мне это не одному подозрительно!

— Фритигерн, — спокойно сказал Быкка, — отведи-ка молодого мастера Ветериха в погреб. Пускай он там поразмыслит, хорошо ли повышать голос на старосту.

Фритигерн шагнул вперёд, следом за ним — ещё два ривора. Ветер стоял прямо и неподвижно, глядя в глаза Фритигерну и скрестив руки на груди, чтобы рука ненароком не легла на рукоять меча. Могучий Быккинс медленным шагом приблизился к Ветеру. Страшный эремтагский топор висел у Берна за плечами, руки к нему он тоже не протягивал.

— Эй... — воспрял было за спиной Ветера Сегерих, но Ветер поднял руку, останавливая его.

— Здравствуй, Берн,— тихо сказал предводитель широких риворов. — Я вернулся.

Фритигерн бросился на Ветера и схватил его за плечи, чуть не сбив с ног. Следующим движением он притиснул Ветера к могучей груди и сжал так, что чуть не захрустели рёбра. Разжав объятия, здоровяк обернулся к Быкке и сказал, улыбаясь сквозь выступившие на глазах слёзы:

— Не, батянь. Я с Ветером.

Быкка не дрогнул. Он стоял и молча смотрел, как обнимались и хлопали друг друга по плечам риворы, и когда они встали все вместе против него, он сказал:

— Нехорошо поступаешь, Ветерих. Сына против отца ведёшь. Помнишь, что я тебе про Оральда-то говорил?

При упоминании имени Оральда в толпе зашумели, всё громче и грознее. Ветер мог расслышать упоминания Оральда, обычаев и уважения к старшим — всё это вместе складывалось в то, что на неуважение к старосте Быкке может обидеться сам Оральд и выгнать хоббитов из леса. Кое-кто уже грозил риворам кулаками.

Ветер снял заплечный мешок и поднял его над головой.

— От Оральда! — крикнул он, и в толпе замолчали. — От Оральда, Хозяина леса, тебе, дядя Быкка, сердечный привет. Я встретил его нынче в лесу, и он говорил со мной.

Ветер развязал мешок и высыпал на утоптанный снег с дюжину подосиновиков — свежих, как весенняя гроза, рыжих, как башка волынщика Гундериха, и душистых, как только они сами. Запах грибов раздался, казалось, по всей Поляне. В толпе ахнули.

Вот тут Быкка дрогнул. Даже присел слегка и глазами туда-сюда стрельнул. Потом вздохнул и стал как-то роднее.

— Пойдём внутрь, Ветерих, — промолвил староста.— Чего здесь-то разговаривать?

Скрипели телеги под грузом сундуков с пожитками и мешков с припасами. Лаяли собаки, смеялись женщины, и радостно визжали дети. Дул свежий ветер, сияло солнце — погода, казалось, тоже радовалась вместе со всеми.

Хоббиты возвращались в Шир.

С тех пор, как Ветер договорился с Быккой о том, как жить дальше,— долгий был разговор и тяжёлый, с угрозами и торговлей с обеих сторон, но и Ветер и Быкка знали, что раздора в Шире не должно быть,— прошло два месяца. Совет старейшин вернулся к власти, правда, Быкку избрали его главой на весь следующий год. А Ветер и его риворы вернулись к своим делам. К ним присоединялись всё новые и новые добровольцы, и сейчас под началом Ветера ездило риворов без шестерых два гроша.

Вскоре после того, как сгинули в лесу отряды Найнаса, большецы неожиданно сняли охрану с Бренди-да-винского моста и ушли из Бри, даже не спалив до конца город. Воодушевившись такими новостями, Ветер с полугрошом риворов совершил вылазку аж в Заводье и там обнаружил, что ангмарцы ушли отовсюду, кроме одного хутора, где их осталось с дюжину, и откуда их хоббиты без труда выбили.

Теперь хоббиты возвращались в Шир, а риворы ездили туда и сюда, помогая возвращающимся семьям где выгнать из норы засевшего туда на зиму находчивого зверя, хорошо если барсука или лису, а то в Больших Отколах и медведя пришлось выкуривать; где починить обвалившуюся крышу или поймать убежавшую скотину. Были дела и посерьёзней — несколько раз риворам пришлось выслеживать и ловить воров, которых сперва нещадно пороли розгами — бить батогами Ветер воспретил, — а потом с позором притаскивали к их же старейшинам, обстоятельно рассказывали, что похитил ворюга и у кого, и оставляли.

— Идёт, стал-быть, староста Быкка по лесу, — Дикиней, видимо, нашёл новичка, ещё не слыхавшего этой его байки, — грибы собирает. Под осиной посмотрел —нету. Под берёзой глянул — ни одного. Под куст заглянул — и там ничего. Ну, сказал Быкка, стал-быть, год на грибы неурожайный — и в сугроб сел.

— Почему в сугроб? — спросил новичок.

Ветер не стал дослушивать и поехал вперёд. Риворы въезжали в Зелёные холмы, где под руководством не столько уже дяди Белериха —старейшина сильно сдал за последний год,— сколько его сына Ригеульфа, расселялись бывшие токовищенские Токи, пока в таких же шалашах и землянках, как остались в Мокрети. Токовище дядя Белерих объявил осквернённым и возвращаться туда запретил. А в Холмах как раз гостил Быкка.

Обогнав колонну и въехав на холм, Ветер заметил далеко впереди скачущего навстречу риворам всадника. Большец! На большецкой лошади! Развернув пони, Ветер поскакал обратно.

— Большецы! — крикнул Ветерих, и риворы остановились. По знаку своего предводителя большинство хоббитов спешились и передали поводья тем, кто остался в сёдлах. Спешившиеся натянули тетивы на луки.

— Герн, Сегер, Дикки, дядя Хисарна — ко мне, — приказал Ветер,— остальным залечь.

И когда те, чей черёд сегодня был заниматься лошадьми, увели их в ближайшую лощинку, на дороге остались только пятеро хоббитов — один верховой и четверо пеших.

Всадник, завидев хоббитов, пустил коня шагом.

— Добрые перианы, —подъехав поближе, крикнул он на чистом Западном, но с выговором, чуть отличным от артедайнского, — я не желаю вам зла. Я говорил с вашим старостой и теперь возвращаюсь в Линдон.

Одет всадник был в неприметный дорожный наряд, но Ветерих заметил и меч, висящий у пояса, и блеск кольчуги под рукавом потрёпанного полукафтана.

— Прошу вас пропустить меня, доблестные перианы, я спешу,— попросил линдонец. Ветеру показалось, что на словах «доблестные перианы» он слегка усмехнулся.

— Изволь, — сказал старшина риворов, поднёс к губам рожок и протрубил отбой. Залёгшие по обе стороны дороги хоббиты начали подниматься на ноги и прятать стрелы назад в тулы. Линдонца чуть не подбросило в седле, он беспокойно заоглядывался — затаившихся хоббитов он не заметил даже с лошади. Ветер внимательно следил за лицом большеца и видел, как беспокойство сменилось на нём удивлённым уважением.