Киваю:

— Спой.

И он поет. Негромко, задумчиво, на мотив старинного романса. А впрочем, в те годы, что ее создали, наверно, только романсы и пели:

— У розы у моей последний лепесток…

Как нежен взор ее, как вздох ее глубок!

И капелька росы дрожит на лепестке,

И пальцы чуть дрожат ее в моей руке…

А я от страсти слеп и жаждою палим.

Как мне ее не сжечь дыханием своим?!

Чтоб длить ее весну, я свой сдержу полет,

Я даже не вздохну… Да ветер оборвет.

И понесет, кружа, куда-то на восток

От розы от моей последний лепесток…

И катила мимо нас свои волны Великая река, та, что течет на востоке, где чуть согрелся в ласковых ладонях светловолосого вампира лепесток чужой розы.

Камеру перехода устанавливали долго. Все что-то там вымеряли, подготавливали, доделывали. В результате, к моменту торжественного «вскрытия» гробницы даже я была полна нетерпения. Что уж говорить о тех, для кого древняя история людей давно стала профессией.

Первому войти в склеп торжественно предложили светлейшему Нарданидэру. У меня мелькнула было мысль, что, как честный че… вампир, он должен уступить это право Лоу, но, похоже, только у меня. А вот профессор удивил. Легко поднявшись на вершину склепа и подойдя почти вплотную к установленной там камере, он вдруг обернулся, поискал меня глазами и выдал:

— А давайте-ка я в первый заход девочку возьму. На удачу. Пусть она, как человек, все тайны своих предков к себе притянет. Ну и к нам заодно.

А у людей, помнится, вперед кота принято пускать… Что ж, вот и очередному Древнему я вместо кошки. Но народ не возразил, и я не смогла отказаться. И любопытно, да и невежливо. Все же, в каком-то смысле, это и признание моего права на историческое наследие, как ни громко звучит.

Мне дали кислородную маску — тонкая, прозрачная, созданная на основе все той же вампирской пленки, она закрывала нижнюю часть лица и охватывала подбородок, плотно присасываясь к коже. Маска была практически неощутима, снабжена встроенным переговорным устройством, в комплекте к ней шли миниатюрные динамики, вставлявшиеся прямо в уши. Еще где-то там была вмонтирована абсолютно невидимая мне камера, которая позволит оставшимся на поверхности наблюдать за нашим путешествием практически «нашими глазами».

Но вот дышать полной грудью было в ней затруднительно. Я ощутила это практически сразу после того, как профессор помог мне закрепить маску на лице. Невольно разволновалась из-за предстоящей встречи с неведомым, сделала глубокий вдох и… и поняла, что дышать надо медленно, маленькими глотками, иначе кислород не успевает вырабатываться маской в достаточном количестве. А вот светлейший Нарданидэр подобного дискомфорта явно не чувствовал. Мгновенно закрепив свою маску одним ловким и капельку небрежным движением, он дышал спокойно и ровно, глядя на то, как я приспосабливаю свое дыхание к спецсредству. Ну еще бы. Для него этот спуск очередной из миллиона, а минут этак сорок он может и вовсе не дышать. Или это Лоу может сорок, а он? Больше? Меньше?

Убедившись, что мое дыхание выровнялось, Нардан развернул меня лицом ко входу и легонько подтолкнул, позволяя первой проникнуть внутрь. Камера перехода была небольшой, пустой, стерильной. Следом за мной шагнул профессор, и мы замерли в тесной близости друг от друга, ожидая, когда будет откачан весь воздух.

— Готова? — поинтересовался профессор.

Я чуть качнула головой, немного нервничая и от предстоящего погружения в древний склеп, и от нахождения с ним наедине в столь тесном пространстве.

— А ну-ка взгляни на меня, прекрасная дева, — командует он, видно, не слишком довольный таким ответом.

Разворачиваюсь, хотя теснота сей камеры места для маневра не предоставляет.

— Тебе выпала великая честь, — торжественно сообщает Нардан. — Единственной из всех людей, не забывай об этом. На тебя сейчас смотрят не только вампиры нашего лагеря. Но и души людей, что жили давным-давно. Ведь сохраняя тела, люди неизбежно привязывали к ним частички души. И теперь души твоих далеких предков ждут, что ты поведешь себя достойно в месте их упокоения.

— Ээ…это вы сейчас к чему, профессор? — не сразу понимаю я. — Опасаетесь, что меня напугают покойники? Я не боюсь мертвых тел, ни целиком, ни частями. И пока не планирую в панике метаться по склепу.

— Это хорошо, — чуть улыбается он. — А то знаешь, бывали в моей практике случаи…

В этот миг пол шлюзовой камеры истончается, и мы стремительно летим вниз, во тьму. Практически сразу Нардан крепко хватает меня за талию, и ловко затормаживает наш полет, мягко опуская меня на усыпанный золой и пеплом пол древнего склепа. И тут же под моей ногой что-то ломается. Бесшумно, и от этого жутковато.

Нардан немедленно приподнимает нас обоих в воздух и, внимательно вглядевшись под ноги, приземляет чуть левее, на этот раз удачно. И, оставив меня, тут же опускается на колени, начиная шарить руками там, где в золе отпечатались наши первые следы.

Света в склепе немного. Лишь тот, что проникает сквозь небольшой квадрат нижней двери камеры перехода. Его вполне хватает, чтоб разглядеть участок непосредственно под самой камерой, но дальше все теряется во мгле.

Со своего места я отчетливо вижу пепел. Горы пепла, из которых торчат порой какие-то ошметки. Вспоминаю, что склеп поджигали, прежде чем замуровать. Вот, видно, результаты того пожара.

— Нет, ничего, — бормочет меж тем Нардан, — не страшно. Вот на что ты наступила, невнятный фрагмент, не более. Вряд ли мы выясним, что именно это было… А вот, погоди… — его пальцы нащупали что-то еще, — а вот это уже интересней, — он поднимает нечто небольшое, округлое, внимательно вглядывается, — смотри, а это голова… Могла быть целая фигурка… или просто навершие… деревянная, уже чудо, что сохранилась…

Пытаюсь разглядеть. Но предмет размером с перепелиное яйцо, в склепе темновато, а зрение у меня не вампирское.

— Он был воин, видишь? Характерная прическа… волосы убраны, скреплены на затылке…

Не вижу. Но киваю. Просто, чтоб он не зацикливался на этой мелкой находке. Хочется осмотреть все. Но оставлять его одного и отправляться во тьму… Вдруг еще на что наступлю ненароком. Поэтому жду. А он продолжает шарить в золе.

— Так, погоди, а это?.. Похоже, рука… да, вот кисть… — его следующая находка еще меньше, чем предыдущая. Надо быть вампиром, чтоб разглядеть в этой щепочке руку. — А знаешь, то, как расположены пальцы, как они согнуты… Он явно управлял колесницей, я помню похожие находки!.. А значит, здесь должны быть еще детали… Многофигурная была композиция… — и он вновь пытается отыскать в золе непрогоревшие фрагменты.

А я пытаюсь представить. Колесницы. Вот по этой бескрайней степи мчатся воины на колесницах. То время. Та древность. Про колесницы мы в школе учили, в музее даже была модель — простейшая повозка, два колеса. «Примитивные люди в своих древних войнах…» Потом вампиры настояли и объяснили, что война это плохо, но путь к миру и единому государству людей был долог…

Хоть что-то в истории правда. Но вот колесницы… Я как-то привыкла думать, что они у нас, по нашу сторону, а, значит, у нашего народа… Но если Бездны тогда не было, а степь была единой… Логично, но… Все равно не ожидала здесь…

— А настоящие колесницы вы находили, профессор? Не игрушки, не модели…

— Да, встречались. В основном, конечно, фрагменты… Самые древние, кстати, в Стране Людей, а самой лучшей сохранности — недалеко отсюда. Не у этого народа, правда, у соседей… Что, впечатляет близость к истории? — он улыбнулся.

— Даже не близость. Совпадение. Когда то, что ты находишь, совпадает с тем, что ты знал всегда — хоть кусочком, фрагментом — это впечатляет. Даже не «впечатляет», наверное. Радует. Согревает. Может быть, потому, что слишком многое, из того, что я знала, оказалось в итоге такой откровенной ложью.

— Ну почему же ложью? — светлейший руководитель экспедиции сразу посуровел. — Не вся информация подлежит разглашению, только и всего.