— Ай, ну какая работа у куратора? Только где-нибудь почетно поприсутствовать… Ну так слушай, в тот раз…

— Тома, хватит! Я не хочу! Давай о другом о чем-нибудь. Ты с Ленкой еще общаешься? И с ребятами нашими?

— Да о чем с ними общаться? О кураторе не поговоришь, о вампирах вообще — тоже. Какие-то у них о вампирах представления смешные, идеально-сказочные. Понимаешь, они просто не могут себе представить, каково это, когда в тебя вонзаются их зубы, и ты чувствуешь эту грань — жизни и смерти, скользишь по ней, и сердце замирает: перейдешь? Или еще не сейчас? И от этого невозможно отказаться, этим невозможно пресытиться, а их детские разговоры…

Спас меня Анхен. Вышел от этого героя-любовника и увел, даже не познакомив с новым начальством. Я, правда, после всех разговоров и сама знакомства не жаждала. Да и от Томки не знала уже, как отвертеться.

— Анхен, что это? — спросила после долгой паузы, за время которой мы успели уж до первого этажа спуститься. — С Тамарой. Она горит? Это и есть ваше безумие?

— Да нет пока, — пожимает он плечами довольно равнодушно. — Это, Лар, нормальная реакция нормального человека на свою нужность Великим вампирам.

— Но Анхен, она же вообще ни о чем говорить не может, только про секс. Она не учится, ей ничего не интересно, у нее все мысли — про очередную групповуху, бывшую или будущую.

— Его вина, он должен настаивать на расширении ее связей с людьми, помогать ей находить иные интересы в жизни, не связанные с вампирами, а он потакает ее самоизоляции, — поясняет бывший куратор. Спокойно, почти равнодушно. Вина Тарнгера, да. Но и дело исключительно его, его ж девочка. — Потребитель. Назначили управленцем, а он в принципе управлять не умеет. Что секретаршей, что факультетом, — вот за факультет он переживал, это чувствовалось. — А реакция у нее стандартная, у всех такая. И если ты сумеешь отвлечься от своей позиции по данному вопросу, сможешь заметить, что Тамара — счастлива.

А дальше он выступал на конференции. Я не слушала. Я сидела и думала: а стоило ли оно того? Я переживала тогда из-за нее, ругалась, плакала, обвиняла во всем вампиров и Анхена, как главное зло, а она — счастлива. Она погрузилась в эти их отношения с головой, она забила на учебу, на людей, на жизнь, но она — счастлива. Я кричала тогда, что это неправильно, это чудовищно, что так нельзя. Я и сейчас уверена, что так — не стоит, но она — счастлива. Я вылетела из универа, из Светлогорска, из Страны Людей, половину Страны Вампиров объехала, и снова в универ вернулась, но счастливой так и не стала. А она просто живет, как вампиры велели, и ей вообще весь мир не нужен…

А я могла бы тогда промолчать, ей не требовалось мое заступничество. И я все еще работала бы секретаршей у Анхена, и Анхен все еще был бы куратором всего и вся… А Томка бы, напротив, не стала секретаршей, и осталась бы такой, как я ее помню: целеустремленной, общительной, окруженной друзьями и переполненной планами побеждать любые эпидемии… У нее ведь тогда даже мальчика не было. Не стремилась она к сексу абы с кем, никогда не стремилась… Но все вышло так, как вышло, и ее все устраивает. И если мне кажется, что ее жизнь летит в бездну, кто я, чтобы судить? Моя-то жизнь давно уже там…

— Ну что, пойдем навещать родной двор? — поинтересовался Анхен после выступления, из которого я так и не услышала ни слова.

— Нет. Не надо. Только родителей хочу увидеть, ничего больше. Ты… не звонил?

— Звонил, еще с утра. После обеда они собирались в парк, если погода не испортится. Но, даже если и испортится — найдем, не переживай.

И мы улетели в Йорым, а Светлогорск остался в прошлом. Теперь уже навсегда.

Как и вся моя жизнь, к которой нет, да и не могло быть возврата. Такая красивая, такая притягательная. Если смотреть на нее сквозь призму сна из далекой, занесенной снегом избушки. Или вот отсюда, сверху, сквозь прозрачные стенки вампирской машины. Такие красивые города. Аккуратные, словно игрушечные домики, прямые улицы, цветущие бульвары, парки, скверы. Синие, словно небо, реки, вносящие элемент естественной непринужденности в строгую гармонию планового градостроения. Стальные тросы дорог, натянутые меж городами и поселками, аккуратные квадраты возделанных полей, темная зелень лесов… Такой красивый мир. Если не приглядываться к деталям.

С родителями мне хотелось проститься. Просто проститься. Молча и даже не подходя. Я ничего не ждала от этой встречи, ни на что не надеялась. Просто взглянуть. Ощутить, как их взгляд проходит мимо, не замечая и не узнавая… И окончательно поверить, наконец, что меня для них нет. Не было, нет и уже не будет.

Поверить. Успокоиться. И… в Бездну. Видимо, только в Бездну.

— Прошлое надо отпустить, Ларис, — Анхен осторожно накрыл мою ладонь своей. — Хватит строить иллюзии о том будущем, которое могло бы у тебя тут быть. Это самообман, его у тебя тут не было. Тебе не хватало гибкости, умения принимать реальность. Тебе слишком уж нужны были те абстрактные правда и справедливость, о которых в школе рассказывали…

— А ты не веришь в правду и справедливость? — а голос совсем осипший. Пока сама себя не услышала, и не понимала, насколько все плохо.

— Я верю в силу и власть, Ларис. Тот, у кого они есть, может быть и правдив, и справедлив… если захочет. А может и не быть, если не захочет. И те, кто слабее, ничего и никогда с этим сделать не смогут.

— То есть, просто смириться…

— Для начала — хотя бы со мной. Тебе все равно без меня не выжить.

— Есть еще Лоу…

— Который практически свел тебя с ума своими коэрскими экспериментами. Да и меня заодно. Ты ему не нужна, Ларис. Нет, он, конечно, придумает, как тебя использовать, но сама по себе — ты ему не нужна. Ты нужна только мне… Мне плохо без тебя, Лар, мне тебя не хватает. А тебе не хватает меня.

Я молчала. Слишком расстроенная прогулкой по Светлогорску, слишком взволнованная его близостью, его рукой, сжимающей мою руку, слишком подавленная его словами, против которых не находилось аргументов.

— Чем он лучше меня, Ларис? — продолжал меж тем Анхен. — Он убил меньше людей? Едва ли, если совсем уж честно. Не удивлюсь, если окажется, что и больше. А вот думал он об этом, действительно, куда меньше меня. То есть вообще не брал в голову. Или думаешь, он сделал куда больше меня для тех людей, кого не изволил убить? Тоже нет, ты вообще единственный человек, для которого он что-то сделал. А больше меня, уж прости за нескромность, для Страны Людей не сделал вообще ни один вампир.

— Но вот лично меня — он спас. Причем не однажды… — настойчиво высвободила свою руку из его пальцев. Лоу не лучше, нет. Как один вампир может быть лучше другого, если за каждым — трупы? Но и забыть того, кто заново учил тебя дышать, отречься от него — разве возможно?

— А я? — горько поинтересовался Анхен. — Никогда и ни от чего не спасал? Не покрывал твою глупую голову в университете? Не вытаскивал из неприятностей, в которые ты умудрялась встревать, стоило мне отвернуться? — чуть помолчал, нервно сжав губы в тонкую линию. Пытался, видно, сдержаться, остановиться, но — не смог. Наболело. — Воспитывал слишком жестко? А как, если мягкость ты принимаешь за вседозволенность? Прав не имел воспитывать? А кто, если не я? Если родители не справились, школе не удалось… Срывался? Да, дракос меня забери, срывался! Я не идеален, и никогда не утверждал обратного. Но, бездна всех сожри, я авэнэ Эльвинерэлла, второе лицо в государстве, я, в конце концов, в 40 раз старше тебя, а ты относилась ко мне так, будто я твой личный мальчик на посылках: что-то надо — позвала, не угодил — последними словами обругала…

— Да, наверно, может быть… — я сидела, склонив голову, бессильно стиснув ладони. — Вот только кто же тогда я? Вчерашняя школьница, слишком резко вырванная из детских фантазий. В 40 раз младше тебя. И если ты извиняешь себя за то, что, несмотря на все свои годы, опыт и мудрость, не справлялся с ситуацией, то неужели для меня у тебя оправданий не найдется? Да, я тоже не справлялась с ситуацией, вот только никого при этом не избивала, не убивала, не совращала… Ах, да, неправильно себя вела. Говорила не тем светлейшим не теми словами…