— Зачем вы рассказываете мне это? — его «кровавые воспоминания» были последним, что мне хотелось бы слушать.

— Так, вспомнилось просто… Иногда не хватает… той радости… — он чуть улыбнулся, будто извиняясь за то, что позволил себе лишние эмоции. И продолжил уже суше. — Я знаю, ты переживаешь из-за того, что так вышло. Не надо. Не вини себя. В твоей болезни твоей вины нет и быть не может. И то, что ты не можешь отдать свой долг крови так, как это принято у людей — вызывает только сочувствие, осуждать за такое невозможно. Я не сержусь, — он улыбается мне мягко и понимающе. Чуть касается моей руки. Усилием воли подавляю желание отпрянуть. — Ты хорошая девочка и по-прежнему очень мне симпатична. И я по-прежнему рад, что ты с нами. Возможно, нахождение среди стольких вампиров поможет тебе излечиться. Я надеюсь на это.

Уходит. Довольный своим благородством, должно быть. Он не сердится. Я без конкурса выиграла величайший приз и не оценила, но он — не сердится.

Перебираю обломки. Один за другим, пытаюсь состыковать. Но мозаика больше не сходится, фрагменты не совпадают.

— Ты устала, — заключает Исандра. — Давай мы продолжим завтра.

И завтра, и послезавтра, и потом. В шатре, где командовала Исандра, работа для меня была всегда. Вот только… что-то разбилось в том склепе. И это — не маски. Не только маски. Мой интерес, мой восторг от погружения в древность — настоящую, не выдуманную человеческую древность, мое желание узнать, познать, понять… Все это умерло, задохнулось в сумрачном склепе, под двумя масками — вампирской и человеческой, было втоптано в древний пепел, смешано с ним и в нем потеряно… Я старательно клеила древние маски, разбирала фрагменты поясных наборов, пытаясь составить из них отдельные пояса, я кивала, слушая разговоры о том, что еще интересного, и даже уникального, обнаружено в склепе. Но действительно интересно мне больше не было.

Я та, кого бросят на пол ради прихоти или ритуала. И лишь пожалеют за то, что «не могу соответствовать». Я та, что рождена в мире покоренных людей, и живу среди тех, кому мало владеть живыми, им надо докопаться еще и до мертвых. Разграбить их склеп, словно мстя за то, что они успели умереть свободными… Нет, во всем этом был еще какой-то научный смысл. Но он ускользал от меня. С каждым днем — все дальше.

В склеп меня больше не звали, но я, понятно, не очень сильно расстраивалась. А вот Фэрэл, напротив, дни напролет проводил теперь внутри склепа, и даже вечерами предпочитал не заглядывать в наш с Лоу шатер. Попросил ли его об этом Лоу, или он сам предпочитал держаться подальше после того, как я прогнала его, не оценив озвученных им планов, но теперь, похоже, присматривать за мной в отсутствии Лоу было поручено Исандре с Нинарой, потому как одну меня девы старались по возможности не оставлять.

И именно Нинара держала меня за руку, когда возвращаясь в лагерь после купания в реке, мы услышали крайне недовольный голос Лоурэла.

— Родители хотя бы в курсе, где ты шатаешься?

Шатры еще закрывали от нас и самого Лоу, и его собеседника, а уж ответ этого собеседника и вовсе одна Нинара услышала. И тут же сжала мою ладонь, пробормотав озабоченно: «этого еще не хватало».

— А официальное разрешение на работу в нашей экспедиции они тебе разве дали? — голосом Лоу можно было бы реки посреди лета замораживать.

И вновь ответ — только тихий смущенный лепет. Нинара медлит секунду, раздумывая, потом чуть качает головой:

— Да нет, большая уже девочка. Идем, — и решительно двигается в сторону говорящих, не отпуская моей руки.

Идем на шум не только мы, и потому наше появление внимания не привлекает. В окружении уже почти десятка вампиров, рядом с маленькой машинкой изжелта-оранжевого цвета, стоит Лоу, с самым недовольным видом изучая бумаги, протянутые ему хрупкой вампирской девой. Ее слишком длинные для вампирши волосы цвета спелой пшеницы почти закрывали шею. Длинные, до щиколоток, узкие брюки, делали ее фигуру тонкой, словно тростинка, а короткая, не прикрывающая живот, безрукавка, подчеркивающая худенькие руки с острыми локтями, добавляла облику трогательной беззащитности.

Она стояла к нам вполоборота, неотрывно глядя на Лоу с дикой смесью обожания, страха и надежды и не замечая ничего и никого вокруг. Он хмурил красивые брови, пытаясь сообразить, к чему бы придраться. А я, наконец, узнала ее.

— Рин!

Она вздрогнула и обернулась.

— Лара??? — глаза расширены от безмерного удивления, а голос тихий, практически шепот. — Но как же??? Но ты же… Лара!!! — и она срывается с места, чтоб броситься мне навстречу.

Я даже движения заметить не успела, а рука Лоу уже обхватила ее за пояс, заставив согнуться едва ли не пополам, а Нинара оказалась четко передо мной, между мной и Рин.

Обнимаю ее, мою защитницу, и, улыбаясь, шепчу, упираясь лбом ей между лопаток:

— Это Ринхэра, Нин, что ты? Она не обидит меня, я кровью у нее на руках истекала, и то она не тронула… Мы поздороваться только хотели…

Нинара оборачивается, осторожно, не переставая краем глаза следить за Рин. Но Лоу держит вампирочку крепко, а та не сопротивляется. Просто стоит, прижавшись спиной к его груди и боясь пошевелиться. И только в глазах — удивление, радость, боль — целый коктейль ярчайших эмоций. Но я не вампирша, мне не выпить. Просто смотрю на нее, раз уж Нинара больше не загораживает.

— Кровью истекала? — недоуменно переспрашивает Нинара. — На руках у этого ребенка? Лоурэл, а ты вообще в уме был, когда допустил такое?

— Но это не… — начинает было Рин.

— Цыц! — резко обрывает ее Лоу. — Вопрос разве тебе был? Ты где это старших-то перебивать научилась?

Она покорно опускает ресницы:

— Простите…

Он вздыхает:

— Ну вот и что мне с тобой делать, горе ты мое?

Я подхожу, благо меня, в отличие от Рин, никто не удерживает.

— Может, отпустишь? Для начала, — я осторожно касаюсь его руки, которой он все еще крепко прижимает к себе Рин, отчего она стоит, замерев и даже, кажется, не дыша.

Он опускает взгляд на мою руку, на свою, словно только осознав, немедленно разжимает железную хватку. Рин выдыхает. И только порывисто хватает меня за руку, стремительно разворачиваясь к Лоу лицом и вновь с надеждой вглядываясь в его глаза.

— Отпущу, — обещает он. — На все четыре стороны. С радостью. И прямо сейчас. Научная экспедиция не место для детей, Ринхэра.

— А уж насколько она не место для людей, — вклинивается подошедший Лиринисэн. — Но что-то тебя это не остановило. И по-прежнему не останавливает, — на меня Лирин смотрит мельком, и так, с легким презрением. А вот Ринхэру мягко обнимает за плечи. — Перестань уже ребенка гнобить. Хочет работать — пусть работает. И раз тебе не нужна, так я себе возьму, мне помощница пригодится. У меня, знаешь ли, после ваших танцев на костях, работы-ы… и десяти помощников мало будет.

— Спасибо! — глаза Ринхэры вспыхивают счастьем. — Вы не пожалеете, правда, я обещаю!

— А ну брысь в шатер к его коэрской светлости, обе! — тут же прикрикивает Лирин. — И не дай бог кому по дороге рот открыть, передумаю. А мы пока со светлейшим Лоурэфэлом обсудим: кого, к кому и нахрена он так бодро собрался отпускать в сложившейся ситуации. А то думать, я гляжу, у него получается с каждым разом хуже и хуже, — тон у Лирина был мрачный и почти угрожающий. И мы предпочли выполнить его распоряжение беспрекословно и немедленно. А с Лоу они уж как-нибудь сами разберутся.

— Так, а что, всем остальным совсем заняться нечем? — возмущался где-то за нашими спинами голос Лирина. — Андилиэр, коль так не занят — а ну-ка отгони малышкину машину на стоянку. Давай-давай, не ленись, а то я ведь помогать вздумаю…

Рин дорогу к шатру Лоу еще не знала, поэтому честно бежала за мной, молча, как и было велено. И лишь когда тяжелое полотнище со всеми его звукопоглощающими эффектами отделило нас от всего мира, набросилась на меня с вопросами.

— Лара! Лариса! Светоч, это правда ты? Ты как здесь?.. Ты откуда?.. Ты же умерла, мы же оплакали тебя уже! Ты умерла! — она трясет меня, схватив за плечи, и практически плачет, не замечая этого. — Чудовище! Да я сама тебя убью! — и все-таки роняет меня, к счастью, не на пол, а на один из гостевых диванов «для чувственного общения». Ну, наше общение сейчас скорее чувствительное, поскольку Рин падает на меня сверху, и оказывается не настолько легкой, как это можно было судить по ее хрупкому облику.