Мофасс не закончил фразу, потому что Поинсеттиа разрыдалась.

– Прекратите! – закричал Мофасс. – Дайте мне уйти!

– Но вы же обещали!

– Ничего я не обещал! Пропустите меня! – Он начал спускаться по ступенькам. – Я зайду в субботу, и если не получу денег, вам лучше исчезнуть! – прокричал он снизу.

– Иди к дьяволу! – в ответ завизжала Поинсеттиа. – Ты вонючий подонок! Я натравлю Вилли на твою черную задницу. Он все знает!

Мофасс, держась за перила, спустился вниз. Он невозмутимо шествовал среди проклятий и воплей. Интересно, слышал ли он их вообще?

– Негодяй! – прокричала Поинсеттиа.

– Вы готовы, мистер Роулинз? – спросил он меня.

– У меня остался первый этаж.

– Поганый сукин сын! – снова донеслось сверху.

– Я подожду вас в машине. Не спешите. – Мофасс взмахнул в воздухе своей сигарой, оставив мирный след голубого дыма.

Едва парадная дверь на первом этаже закрылась, Поинсеттиа перестала вопить и захлопнула свою дверь. Вновь воцарилась тишина. Солнце согревало бетонные этажи, жизнь была прекрасна, как всегда.

Но не для нас. Похоже, Поинсеттиа вот-вот окажется на улице, а мне придется любоваться утренним солнышком из-за тюремной решетки.

– Ваша машина здесь? – спросил Мофасс, когда я уселся рядом.

– Нет, я приехал на автобусе. – Убираться я всегда приезжал на автобусе, потому что мой "форд" был слишком шикарен для подсобного рабочего. – Ну, и куда бы нам заглянуть?

– Ведь это вы хотели поговорить со мной, мистер Роулинз.

– Что правда, то правда. Поехали-ка в мексиканский ресторан.

Он лихо развернул машину посредине улицы, и мы отправились в заведение Ребозо.

Мофасс хмурился и сосредоточенно сосал длинную черную сигару, а я смотрел в окно на Центральную авеню. Мелькали винные лавки, магазинчики одежды и даже ателье по ремонту телевизоров. На углу Центральной авеню и Девяносто девятой улицы группой сидели южане. Они оживленно болтали, ожидая, не подвернется ли какая-нибудь работенка. Такой уж у них был обычай: усаживаться где попало, пить вино из коричневых бумажных стаканчиков и играть в кости в ожидании, не понадобятся ли кому-нибудь их услуги. Иногда им везло, и они получали работу за два доллара. Тогда их дети могли рассчитывать на кусок мяса к ужину.

Наконец Мофасс привез меня в свой излюбленный мексиканский ресторан. Здесь подавали ломтики авокадо в соусе чили и наперченные кусочки мяса, завернутые в маисовые лепешки.

За все время пути мы не обмолвились ни словом. Остановившись у входа в ресторан, Мофасс вышел из машины и запер дверцу на ключ, а потом сделал то же самое с моей стороны. Он всегда сам запирал обе дверцы. Мофасс не доверял даже собственной матери. Пожалуй, именно поэтому из него получился отличный агент по недвижимости.

Мофасс устраивал меня тем, что приехал из Нового Орлеана, и, хотя мы говорили на одном языке, он не был близок с моими друзьями из Хьюстона, Галвестона и Лейк-Чарлза в Луизиане. А значит, я со своей тайной финансовой деятельностью был застрахован от каких-либо разоблачений.

Ресторан Ребозо представлял собой темную комнату с маленькой стойкой в глубине и с тремя отдельными кабинками по обеим сторонам. Возле стойки притулился автоматический проигрыватель, подсвеченный красным неоном, беспрерывно исторгавший рокот труб, вздохи аккордеонов и треньканье гитар. Если случалось, автомат молчал, Мофасс, входя, обязательно засовывал в него несколько монет и нажимал кнопки.

В первый раз я спросил его:

– Вам нравится такая музыка?

– Я ее не слышу. Просто приятно, когда вокруг легкий шум. Можно поговорить, не опасаясь посторонних ушей. – И он подмигнул, напомнив мне при этом сонную ящерицу-ядозуба.

Мофасс и я пристально смотрели друг на друга через стол. Между пальцами его левой руки, покоящейся на столе, торчала, как черная Пизанская башня, длинная сигара. Правую руку украшало золотое кольцо с ониксом, в центре которого сверкал крошечный бриллиантик.

Ох, как мне не хотелось обсуждать с Мофассом личные дела. Он собирал для меня квартирную плату, получал девять процентов и пятнадцать долларов за каждое выселение. На этом наши взаимоотношения заканчивались. И все же Мофасс был единственным человеком, с которым я мог посоветоваться.

– Сегодня получил письмо, – сказал я наконец.

Он взглянул на меня, терпеливо ожидая, что будет дальше, но я не мог продолжать. Я все еще был не готов. Мне казалось, что стоит упомянуть вслух о дурных новостях, как они сразу же станут реальностью.

– Что вы собираетесь делать с Поинсеттией? – спросил я для начала.

– Это вы о чем?

– Я говорю о квартирной плате.

– Дам ей под задницу, если не заплатит.

– Вы же знаете, она серьезно больна. После автомобильной катастрофы совсем зачахла.

– Я, что ли, должен платить за нее?

– Я готов платить за нее, Мофасс.

– Вот что, мистер Роулинз. Я собираю квартирную плату, и до тех пор, пока не вручу ее вам, она принадлежит мне. Если эта девушка проболтается другим жильцам, что я не беру с нее денег, те сразу же этим воспользуются.

– Она нездорова.

– У нее есть мать, сестра и этот парень Вилли, о котором она постоянно твердит. Пусть они за нее и заплатят. Мы занимаемся бизнесом, мистер Роулинз. Бизнес – жесткая вещь. Тверже алмаза.

– А если никто не станет за нее платить?

– Да вы через полгода забудете ее имя, мистер Роулинз. Будто и не было ее вовсе на свете.

Я не успел что-либо ответить, как к нам подошла юная мексиканка с густыми черными волосами и такими темными глазами, что, казалось, у них нет белков.

Она недоуменно взглянула на Мофасса, и я понял: девушка не говорит по-английски.

Он выставил два жирных пальца и сказал: "Пиво, чили, буррито", тщательно артикулируя каждый звук, чтобы она могла читать по движению его губ.

Девушка улыбнулась и исчезла.

Я вынул из нагрудного кармана письмо и протянул его Мофассу.

– Хотелось бы знать ваше мнение, – сказал я, пытаясь изобразить доверие, которого не ощущал.

Следя за непроницаемым лицом Мофасса, я припоминал, что было в этом письме.

"Реджинальд Арнольд Лоуренс,

инспектор налоговой инспекции.

14 июля 1953 года.

Мистеру Изекиелю Роулинзу.

Сэр, нам стало известно, что за период с августа 1945 года по сентябрь 1952 года вы стали владельцем по меньшей мере трех жилых помещений.

Нами проверены ваши налоговые платежи начиная с 1945 года, и, судя по ним, у вас не было сколько-нибудь значительных доходов. А значит, у вас не было и легальных возможностей для приобретения домов.

В связи с начатым нами расследованием по вышеизложенному факту вам надлежит явиться в налоговую инспекцию в течение семи дней после получения настоящего письма. Прошу иметь при себе налоговые квитанции за означенный период и подробный отчет о доходах".

При одной мысли о письме, у меня снова возникло чувство, будто кишечник мой наполняется ледяной водой. Солнечное тепло, которое я вобрал в себя в холле, бесследно исчезло.

– Они попали в самую точку, мистер Роулинз, – сказал Мофасс, кладя письмо на стол.

Опустив глаза, я увидел стоящую передо мной кружку пива. Ничего себе, подумал я, даже не заметил, когда официантка принесла ее.

– Ну что ж, если они смогут доказать, что вы утаили доходы, – неприятностей не оберетесь, – сказал Мофасс.

– Чепуха! Я просто внесу недоимки, и делу конец.

Мофасс решительно покачал головой, и у меня душа ушла в пятки.

– Видите ли, мистер Роулинз, власти требуют, чтобы вы представили им достоверную информацию. В противном случае они отправят вас прямехонько в федеральную тюрьму. И знаете, судья, недолго думая, назовет какую-нибудь круглую цифру – пятерку или десятку.

– Но ведь мое имя не значится даже в документах. Я создал так называемую фиктивную компанию. Джон Маккензи помог мне в этом. Официально эти здания принадлежат некоему Джейсону Вейлу.