При виде ее слез я и сам готов был расплакаться. С прошлой ночи ничто не изменилось. Я по-прежнему олицетворял предательство и зло.

Ширли встала и вышла, вернее, выбежала в кухню.

– Может быть, вы хотите еще чего-нибудь, мистер Роулинз? – спросила Ширли, когда вернулась. Глаза у нее были красными от слез.

– Нет, спасибо, – ответил я. – Который час?

– Почти двенадцать.

– Черт побери. Я должен поехать к вашему отцу, а не то он начнет беспокоиться.

Ширли улыбнулась:

– Я вас отвезу.

У нее была милая, доверчивая улыбка, заставившая меня содрогнуться. Ведь мое спасение можно было оплатить ценой жизни ее отца.

– Вы все молчите, – заметила Ширли, ведя машину.

– Я задумался.

– О чем?

– О вашем преимуществе передо мной.

– Что вы говорите?

Я наклонился к ней и прошептал:

– Вы имели возможность высказать свое мнение о моей груди, а другая сторона до сих пор этой возможности не получила.

Она сделала вид, что дорога занимает ее прежде всего, и на лице ее появился милый румянец.

– Прошу прощения, – сказал я. – Мне всегда нравилось флиртовать с хорошенькими девушками.

– Это несколько выходит за рамки флирта.

– Все зависит от того, где вы родились. У нас это обычный комплимент обожателя.

Чистейшая ложь, но откуда ей было знать.

– Я не привыкла слышать от мужчин подобные вещи.

– Я уже попросил прощения.

Ширли высадила меня у церкви. Я пожал ей руку, задержав ее в своей дольше, чем следовало. Но она улыбнулась и все еще продолжала улыбаться, когда отъехала.

Я смотрел вслед маленькому "студебеккеру". И тут заметил напротив церкви темный "бьюик", в котором сидела знакомая мне парочка в темных костюмах, будто торговцы в обеденный перерыв.

В будни церковь Первого африканского баптиста казалась пустой. Иисус висел над входом, но когда прихожане не толпились на ступеньках, выглядел скорее как орнамент. Я всегда останавливался, чтобы взглянуть на него. Мне была понятна идея муки и смерти от рук других людей – большинство цветных это понимали. Как ни ужасна смерть Поинсеттии, она была далеко не первой из всех повешенных, которых я видел.

Я видел, как людей линчевали, сжигали, расстреливали и забрасывали камнями. Видел, как Джессапа Ховарда повесили только за то, что он взглянул на белую женщину. Видел двух братьев, которых линчевали. Их повесили на одной веревке. И вся их вина заключалась в том, что они пожаловались на то, что их обсчитывают в соседней лавке. Когда их вешали, братья разодрали в судорогах свои рубашки и исцарапали друг друга.

Не отсюда ли глубокие чувства, которые черные испытывают к Иисусу, не от понимания ли его тяжкой участи? Он был невиновен, и его распяли на кресте. Он поднял голову, чтобы сказать правду, и его убили.

Смотря на него, я подсознательно услышал какой-то странный звук. То ли треск зажженной спички, то ли вздох дерева во время бури.

Хаим был в подвале. Склонившись над ящиком с одеждой, он держал перед собой старое платье в блестках.

– Выглядит неплохо, – сказал я.

– Правда, Изи? Может быть, миссис Кантелла сможет найти себе нового мужа? – И он заговорщически улыбнулся.

– Вряд ли он будет лучше тех девяти, которых она уже имела.

Мы посмеялись. Потом я включился в работу. Мы перекладывали одежду из одного ящика в другой, английскими булавками прикрепляли к ней восьмиугольные ярлычки. Простая одежда шла у нас за доллар. За что-нибудь получше мы назначали доллар и семьдесят пять центов. Все брюки оценивались в семьдесят пять центов, а шляпы и носовые платки – в четверть доллара.

Некоторое время спустя Хаим сказал мне:

– Ширли – хорошая девочка.

Я кивнул:

– Я тоже так думаю. Какой великодушной должна быть женщина, чтобы приютить пьяного бродягу, совсем ей незнакомого.

– Время от времени человек нуждается в выпивке.

– Да уж, я-то с этим абсолютно согласен.

– Вы хороший человек, Изи. Я рад, что вы побывали в доме моей дочери.

Мы несколько минут молча передвигали ящики.

Я только было серьезно задумался о том, как бы избавиться от тюрьмы, не навлекая на Хаима неприятностей, и тут вдруг кто-то дико завопил. Крик доносился издалека и был полон ужаса.

Мы с Хаимом переглянулись, и я поспешил к лестнице. Я почти добрался до второго этажа, когда увидел мчащуюся мне навстречу Винону Фитцпатрик. Ее руки были широко расставлены, и я не смог от нее увернуться. Она рыдала и громко вопила, на одной ноге у нее не было туфли.

– Винона! – закричал я. – Винона!

– Кровь и смерть, – простонала она и упала в мои объятия.

Винона весила по меньшей мере фунтов двести. Я изо всех сил старался удержаться на ногах, и в конце концов мы остановились на первом этаже.

– Они мертвы, – едва выговорила она.

– Кто?

– Смерть, кровь, – бормотала она.

Хаим позаботится о ней, решил я, и побежал вверх по ступенькам. Дойдя до квартиры священника, замедлил шаги. Что же со мной происходит? Я таращился на фанерную дверь и думал о техасских болотах к юго-западу от Хьюстона. Человек может затеряться в этих болотах на годы, и попробуй его найти. Похоже, дела мои плохи, если меня потянуло в эти суровые края.

Преподобный Таун лежал навзничь на кушетке. Брюки спущены до щиколоток, а боксерские шорты – ниже колен. Его член еще был в состоянии полуэрекции, и я подумал: "Какой же он у него маленький". Обычно баптистский священник всем представляется настоящим мужчиной, но я видел мальчиков, оснащенных лучше, чем он.

И еще одна странность. У большинства негров кожа в половых частях темнее, чем все тело, а у него было не так Странное генетическое отклонение.

Кровь на его белой рубашке и застывшее выражение лица не оставляли сомнений – он мертв. Я хотел подойти к нему чтобы убедиться в этом, но на моем пути оказалась женщина, согнувшаяся в три погибели. Она сидела на корточках у его ног. На затылке у нее тоже была кровь.

Все было в полном порядке, если не считать двух трупов. Современная квартира без перегородок, разделяющих комнаты. Слева – кухня, обшитая сосновыми панелями, с электрической плитой. Окно кухни выходило на фасад церкви. Направо – спальня, чистая и опрятная. На задней стене развешаны африканские маски, щиты и декоративные ткани. У изножья кровати сложено ярко-красное одеяло. Пол в середине квартиры, застеленный белым ковром, чуть ниже, чем в соседних комнатах.

Мертвец лежал, откинувшись на кушетку, обитую белой кожей. Пустой взгляд устремлен на модерновый камин, прикрытый золоченым экраном.

Все чисто и прибрано, только в углу возле двери лужа блевотины. Убийца, похоже, съел за обедом шинкованную капусту и кусок мяса. И изрядно выпил. Из угла сильно несло алкоголем.

Выглянув из окна кухни, я увидел ступеньки, где стоял минут пятнадцать тому назад, и вспомнил тот странный треск и звук, похожий на вздох. А что, если это были выстрелы из малокалиберного пистолета? Вполне может быть.

Я вернулся к любовникам, если их можно было так назвать. Все это больше походило на то, чем мы занимались, будучи солдатами в Европе, когда у нас не было ни свободного времени, ни денег. Ее одежда в полном порядке, даже туфли не сняла. Это была та самая молодая женщина, которую я недавно встретил в подвале.

Потом я подумал, кто, интересно, будет расследовать это дело. Магнолия-стрит совсем рядом.

В это время в комнату вошел Хаим.

– Что случилось? – пробормотал он.

– Они убиты.

– Кем?

– Я не знаю. Винона мчалась вниз, вопя, что их убили.

– Это она их убила?

– Вы не позвоните в полицию, Хаим?

– Где? – спросил он. Хорошо еще не поинтересовался зачем.

Я указал на телефон и огляделся, пока он набирал номер. Когда он поговорил с полицейским диспетчером, я спросил, не видел ли он чего-нибудь необычного в подвале, не было ли кого-нибудь, кроме меня. Он припомнил, что встретил только одного из молодых дьяконов, Роберта Уильямса, но это было еще утром.