Люди живут, думал он, и всё время работают. А витамин Ю этот, наверное, ни шиша не помогает придумали для отвода глаз. А если не работать человеку, тогда все витамины будут ни к чему. Вот положи сейчас Виктора Николаевича на пуховую перину, подавай ему по утрам какаву, ставь градусники, и будет он уже не человек, а бесполезный лежачий больной. И всё тогда будет ни к чему. Худо лежит человек и слышит, как спотыкается его собственное сердце; и человек уговаривает его: постучи, дружок, ещё, ну что же ты меня предаёшь?

Павлуха принялся щупать свою грудь, искать сердце. Но не обнаружил его ни слева, ни справа. Тогда он стал искать пульс и тоже ничего не нашёл.

Пришли солдаты-пограничники. Они принесли Виктора Николаевича на самодельных носилках. Глаза у геодезиста уже приоткрылись. Он смотрел прямо в небо, в вечную синеву, куда, по старым преданиям, улетают тихие души усопших. Но смотрел строго, словно делил небеса на треугольники и мысленно забивал колышки в тех местах, где удобно возводить мосты, строить воздушные города, прокладывать дороги и линии высоковольтных передач.

По шоссе катил пятнадцатитонный МАЗ. Он затормозил резко. Из него выпрыгнул лохматый Павлухин сосед, крикнул:

Говори, что у тебя стряслось Он увидел лежащего на носилках геодезиста и пробормотал: Вот тебе на Ты что же, Павлуха, не мог толком сказать?..

Он открыл задний борт и всё говорил, словно хотел оправдаться:

Я уж возле обогатительной фабрики сообразил. Ну, думаю, у Павлухи что-то стряслось, раз он под машину полез. Вот ведь репа

Солдаты осторожно поставили носилки в кузов машины, потом погрузили туда инструменты и вещи. Павлуха хотел подсунуть под голову Виктора Николаевича рюкзак, но солдаты подняли носилки, чтобы Виктора Николаевича не трясло на промоинах. Они стояли, широко расставив ноги, а за плечами у них поблёскивали боевые карабины.

В городе Виктора Николаевича сдали в больницу.

Я, Павлуха, того. Я побегу, сказал лохматый Павлухин сосед. На фабрике цемент ждут. Ты до посёлка на попутке доедешь

Солдаты помогли Павлухе погрузить прибор и вещи на попутную машину.

Спасибо вам, сказал Павлуха.

Ладно, парень, шагай Солдаты закурили папиросы Огонёк и двинулись своей дорогой.

Если бы деньги, я бы им Казбек купил, подумал Павлуха.

Красное солнце висело над трубой плавильного завода. Оно было похоже на факел. Учёные говорят, что в будущем повесят люди над севером искусственный электрический огонь, который станет освещать эту стылую землю зимой, даже будет играть по утрам красивые мелодии.

Навстречу неслись машины с грузами. У шлагбаумов перекликались шофёры. Жизнь текла ровно, упруго.

А Виктору Николаевичу небось уже какаву подают на блюдце, подумал Павлуха. Только он её пить не захочет. Он любит крепкий чай из походного чайника

В конторе геодезистов толкотня давали получку. Павлуху пустили без очереди: он устал с дороги, он молодец, он геройский малый. Кассирша отбирала у всех по полтиннику на вкусные вещи для Виктора Николаевича. Все понимали, что незачем они старику, что раздаст он их соседям по палате. Но всем хотелось передать ему привет и много хороших слов. И лучше всего это смогут сделать пустяковые цветы, умытые яблоки и апельсины, которые растут на другой стороне земли и пахнут жаркими ветрами.

Павлуха стащил свой сапоги.

Вот, сказал он. От меня это Виктору Николаевичу. Они ему впору будут.

Кассирша вылезла из-за стола, даже не задвинув ящик с деньгами.

Соскочило у парня, сказала она. Ты бы ему ещё портянки завернул для комплекта.

Геодезисты засмеялись.

Он их в больнице на тумбочку поставит

Павлуха растерялся.

Он ведь в больнице временно. Он не захочет там долго лежать. Чего вы смеётесь?..

Геодезисты взяли его под мышки, вставили в сапоги и подтолкнули к столу. Павлуха получил деньги: и полевые, и суточные, и зарплату. Как и со всех, кассирша высчитала с него на подарок Виктору Николаевичу.

Павлуха не пошёл к себе в общежитие. Он направился к Роману. Ему казалось, что люди не принимают его всерьёз. Им бы только шутить и смеяться. Им не понять. Павлуха отдаёт долги! Вон у него сколько денег: Мамке пошлю, Роману за питание отдам Кому ещё?..

Роман встретил Павлуху шумно. В комнате было много народа. Все сидели за столом и громко разговаривали. Здесь были Зина, Игорь и другие ребята.

Здорово, Павлуха! Роман стиснул его за плечи и подтащил к дивану. Ты посмотри

На диване в пелёнках лежал человек, крошечный, с наморщенным лбом и туманными синими глазками. Человек месил воздух красными пятками, красными кулачками и показывал мягкие дёсны.

Мальчишка небось?

Парень по всем категориям. Посмотри.

Павлуха сконфузился. Аня засмеялась. Она была худенькая и очень лёгкая. Казалось, что Анино платье надето на невесомое существо, которое бьётся и вздрагивает от радости и движется, движется

Поздравляю, сказал Павлуха, стыдясь этого звучного слова. Я тогда после зайду Я неумытый.

Ты что, штрейкбрехер? сказал Роман. Садись, выпьем за сына. Роман подтащил Павлуху к столу, налил ему в стакан жёлтенького сладкого вина. Давай Ап!

Павлуха выпил, облизал губы. Парни и девчата за столом хвалили малыша, смеялись над Романом. А тот, не зная, куда себя деть, ухмылялся и хвастал:

Телом весь в меня, а характером в Аню. Спокойный, порядок понимает, кричит только по заказу, когда есть захочет и когда мокрый.

Зина жевала конфеты и смеялась. Игорь разглаживал ногтем серебристые обёртки, которые она бросала в блюдце, и складывал их одну на другую, ровно-ровно, край в край.

Мне из больницы звонили, сказал он шёпотом. Ты, Павлуха, молодец.

В углу стоял трёхколёсный велосипед, обвешанный пакетами и погремушками.

Подарки, сообразил Павлуха. Смехота: только родился и уже подарки. За что?

Павлуха сунул руку в карман, нащупал там пачку денег и снова принялся считать: Мамке тридцать рублей, себе на полмесяца. Роману за пропитание Он посмотрел на Романа.

Роман был громадным, весёлым, счастливым.

Ешь, Павлуха, говорил он. Рубай колбасу, сыр голландский, шпроты. Закусывай. У меня сын

Не возьмёт, тоскливо подумал Павлуха. Ещё даст по шее, пожалуй.

Павлуха вытащил руку из кармана, слез со стула на пол. Он снял свой сапоги, потом прошёл босиком к велосипеду и поставил их там.

Это хорошие сапоги, сказал он. Рыбацкие. Это от меня Пускай носит

Дубравка сидела на камне, обхватив мокрые колени руками. Смотрела в море.

Море напоминало громадную синюю чашу. Горизонт далеко-далеко; видны самые дальние корабли. Они словно поднимаются над водой и медленно тают в прозрачном воздухе.

А иногда море становится выпуклым, похожим на гряду чёрных холмов.

Оно закрывает половину неба. Чайки тогда вроде брызг. Чайки подлетают к самому солнцу и пропадают, словно испаряются, коснувшись его.

Дубравка пела песню. Она пела её то во весь голос, то тихо-тихо, едва слышно. Песня была без слов. Про птичьи следы на сыром песке, которые смыло волной. Про букашку, что сидит в водяном пузыре, оцепенев от ничтожного страха. О запахе, прилетаюшем с гор после дождя.

Пахнут розы. Пахнет прибой. Пахнут горы. Наверно, и небо имеет свой запах.

Дубравка пела о море, о зелёных волнах. Они бегут одна за другой, чтобы разбиться о камни.

Дубравка пела о людях. Люди встречаются и расходятся. К счастью, уходят не насовсем. Хорошие люди живут в памяти, даже говорят иногда, словно идут с тобой рядом. Об этих разговорах тоже поётся в Дубравкиной песне. Их нельзя передать просто. Они покажутся непонятными, может быть, даже смешными.

Дубравка пела о разбитой раковине, о странных мальчишках

Песня её очень длинная. Может быть, не на один день. Может быть, не на один год. Может быть, на всю жизнь.

Камень стоял в море. Он давно оторвался от берега, сжился с волнами, с их беспокойным характером и, мокрый от брызг, сам блестел, как волна.