Пересчитав боеприпасы, дедушка решил выкурить трубку с Го Яном. Он высек искру, сделал затяжку и присел на валу.

— Пап, мы можем снова собрать отряд! — предложил отец.

Дедушка, глядя на кучу оружия, промолчал, а когда докурил, произнёс:

— Ребятишки, выбирайте! Пусть каждый выберет себе оружие!

Себе он отложил японский пистолет и ещё взял винтовку «Арисака-38» с примкнутым штыком. Отец отхватил себе «люгер», а Ван Гуан и Дэчжи взяли по японскому карабину.

— Отдай пистолет дяде Го, — велел дедушка, и отец недовольно надулся. — В бою им пользоваться неудобно. А себе возьми карабин.

Го Ян сказал:

— Я себе лучше винтовку побольше возьму, а пистолет отдайте Слепому.

Дедушка распорядился:

— Сестрица, придумай, что бы нам поесть, а то скоро уже япошки придут.

Отец несколько раз щёлкнул затвором винтовки «Арисака-38», чтобы понять, как он работает.

— Только спуск не трогай, а то выстрелит, — предупредил дедушка отца.

Тот заверил:

— Ничего не будет, я умею.

Слепой, понизив голос, сообщил:

— Командир Юй, они идут, они идут…

Дедушка приказал:

— Быстрее спускаемся!

Все залегли в зарослях бирючины на пологом склоне вала и стали внимательно наблюдать за гаоляновым полем, простиравшимся от рва. Слепой же остался сидеть у кучи винтовок и, покачивая головой, перебирал струны.

— Ты тоже спускайся! — крикнул дедушка.

Лицо Слепого свело болезненной судорогой, губы подёргивались, словно что-то жевал. Он снова и снова исполнял одну и ту же мелодию на старом саньсяне, звук был такой, будто внезапно разразившийся ливень без остановки барабанил по жестяному ведру.

За рвом не было людей, только несколько сот собак с разных направлений мчались к лежавшим в гаоляновом поле трупам. Псы бежали что есть мочи, припадая к земле, и их разноцветные шкуры подрагивали в солнечном свете. А самыми первыми неслись три наших собаки. Мой проворный отец не удержался и выстрели в собачью свору, винтовка крякнула, и пуля полетела в небо, после чего вдалеке меж гаоляновых стеблей кто-то зашебаршился.

Ван Гуан и Дэчжи, которые первыми отхватили себе винтовки, принялись палить по беспокойно покачивающимся гаоляновым стеблям, причём палили бесцельно — некоторые пули взмывали в воздух, другие впивались в землю.

Дедушка сердито сказал:

— Не стрелять! Сколько у вас патронов, чтоб вы их так разбазаривали?

Дедушка занёс ногу и отвесил пинка по задранной заднице сына.

Движение в глубине гаоляна сошло постепенно на нет, а потом чей-то звонкий голос прокричал:

— Не стреляйте! По своим попадёте! Вы с какого подразделения?

Дедушка в ответ заорал:

— Мы из подразделения ваших предков, псы вы желтомордые!

Дедушка вскинул «Арисаку-38» и начал палить туда, откуда доносился крик.

— Друзья! Не стреляйте по своим! Мы из Цзяогаоской части Восьмой армии! Антияпонские войска! — снова закричал человек в гаоляне. — Ответьте, пожалуйста, а вы откуда?

Дедушка разозлился:

— Гребаная Восьмая армия, да вы ни на что не способны!

Он вывел нескольких своих «солдат» из бирючины, и маленький отряд встал на земляном валу.

Из зарослей гаоляна крадучись, как коты, вылезли больше восьмидесяти человек из Цзяогаоской части Восьмой армии. Это были одетые в лохмотья бойцы с потемневшими лицами, напуганные, словно дикие зверьки. Большая часть их была безоружной, но у некоторых на поясе болталась пара гранат с деревянными ручками, а с десяток солдат, что шли впереди, были вооружены старыми винтовками «ханьян» и самопалами.

Вчера после обеда отец видел этих бойцов Восьмой армии. Прячась в зарослях гаоляна, они нанесли японцам, атаковавшим деревню, удар в спину.

Когда отряд Восьмой армии приблизился к земляному валу, возглавлявший его здоровяк скомандовал:

— Первая рота — поставить часового! Остальные — привал!

Солдаты Восьмой армии уселись на валу, перед отрядом остался стоять симпатичный молодой парень. Он достал из полевой сумки тёмно-жёлтый лист бумаги и, дирижируя рукой в такт, стал учить своих товарищей петь песню:

— Ветра ревут, ветра-ветра ревут!

Солдаты запели кто в лес, кто по дрова.

— Внимание! Смотрим на мою руку и поём хором! А кони ржут! А кони-кони ржут! Бушует Хуанхэ! Бушует Хуанхэ! И гаолян созрел, хэнаньский гаолян, хэбэйский[85] гаолян! И в зарослях густых геройский дух горит! И поднята пищаль, и блещет сабель сталь! Спасём родимый край и Северный Китай, спасём мы всю страну-у-у-у…

Отец очень завидовал выражению решимости на лицах этих рано повзрослевших молодых солдат Восьмой армии. Он слушал их пение, и ему самому нестерпимо хотелось запеть. Внезапно он вспомнил такого же молодого и симпатичного адъютанта Жэня из отцовского отряда, который тоже, размахивая руками, учил бойцов петь.

Они с Ван Гуаном и Дэчжи схватили свои винтовки и подошли поближе послушать пение, а солдаты Восьмой армии с завистью смотрели на их новёхонькие японские винтовки «Арисака-38» и карабины.

Командир Цзяогаоской части носил фамилию Цзян, при большом росте ступни у него были крошечные, поэтому его прозвали Мелконогим. Он подвёл к дедушке парнишку лет шестнадцати-семнадцати. За пояс Цзян заткнул маузер, а на его голове красовалась тёмно-серая фуражка с двумя чёрными заклёпками. Сверкнув белоснежными зубами, он на не слишком чистом пекинском диалекте сказал:

— Командир Юй! Вы герой! Мы вчера наблюдали, как вы героически сражались с японскими оккупантами!

Цзян протянул руку, а дедушка смерил его холодным взглядом и хмыкнул.

Командир Цзян с некоторой неловкостью убрал руку, улыбнулся и продолжил:

— По поручению специального комитета КПК района Биньхай[86] прибыл на переговоры с вами. Специальный комитет восхищён вашей пылкой любовью к родине и героическим духом самопожертвования, которые вы проявили в ходе этой великой национально-освободительной войны. Моей части было приказано установить с вами контакт, согласовать действия, чтобы вместе бороться с японскими захватчиками и создать коалиционное правительство…

Дедушка фыркнул:

— Твою ж мать! Не единому слову не верю! Вы только талдычите «объединяемся», «объединяемся», а что ж вы не явились «объединяться», когда мы ударили по автоколонне япошек? Где вы были, когда они окружили деревню? Мой отряд разгромлен, кровь простых людей течёт рекой, и тут вы пришли рассказывать мне об объединении!

Дедушка со злостью пнул блестящую гильзу от винтовочного патрона, и она улетела в ров. Слепой всё ещё тренькал на своём саньсяне, звуки которого напоминали дождевые капли, стекающие с крыши в оцинкованное ведро.

Хотя дедушка обругал командира Цзяна на чём свет, тот уверенно ответил:

— Командир Юй, стоило бы оправдать те ожидания, что возложила на вас партия, и не нужно недооценивать силы Восьмой армии. Район Биньхай всегда находился под управлением Гоминьдана, КПК только-только развернула там свою работу, народные массы пока что недостаточно знают о наших бойцах, однако подобная ситуация не продлиться долго. Наш лидер Мао Цзэдун давно уже указал нам направление. Командир Юй, примите мой дружеский совет — будущее Китая связано с КПК. Солдаты Восьмой армии более всего ценят верность и ни в коем случае не станут обманывать. Партии прекрасно известно о том, что произошло между вашим отрядом и отрядом Лэна во время той засады. Мы считаем Лэна недобропорядочным и думаем, что военные трофеи были распределены несправедливо. Мы в Восьмой армии никогда не обманывали друзей. Разумеется, сейчас мы слабо оснащены, но наша сила будет только расти в борьбе. Мы искренне радеем за народ и по-настоящему бьём японских чертей. Командир Юй, вы же видели, что вчера мы с этими никудышными винтовками простояли весь день в зарослях гаоляна, сражаясь с неприятелем, и пожертвовали шестерыми нашими товарищами. А те, кто получил в битве на Мошуйхэ большую партию оружия и боеприпасов, выбрали выжидательную позицию, как говорится, сидели на горе и наблюдали, как дерутся тигры. На них лежит вся вина за гибель нескольких сот ваших односельчан. Это совсем разные вещи, командир Юй, как вы ещё не поняли?!