Одновременно ночное сражение имело целью сократить численность неприятельского флота. И действительно неприятельский флот, вышедший в поход в составе тридцати одного дредноута, на следующий день насчитывал двадцать восемь дредноутов.

Помимо ряда истребителей, американский флот потерял лишь один линейный корабль, отделившийся от остальных судов своего типа и настигнутый неприятельскими истребителями. В три часа утра он был подорвана минами и потонул.

Как впоследствии выяснилось, в ночном сражении неприятель потерял дредноуты „Айрон Дьюк“, „Ройял Северен“ и „Марна“.

Наш флагманский корабль на рассвете, не умеряя скорости, достиг расположения основных сил американского флота, только что закончившего концентрацию своих сил и развернувшимся в боевую колонну.

Хеней приблизился к флагманскому дредноуту „Орегон“ и просигнализировал флажками, что я, Спид Бинней и Рессель находимся на борту „Оуртмена“ и просим разрешенья перейти на дредноут. Тут же нам были брошены чалки и веревочные лестницы, и мы взобрались на палубу дредноута.

С наступлением дня на юге мы услышали канонаду. Рессель объяснил мне, что красный флот превосходил нас скоростью и что он нагнал нас. Так началась единственная в истории человечества битва в заливе Уиндворт.

– Наши крейсера прикрывают тыл, – продолжал Рессель. – Они вошли теперь в соприкосновение с высланными вперед крейсерами противника. Неприятельский флот медленно продвигаются на восток и приближается к нам. Это значит, что он займет позицию между нами и восточным берегом Ямайки. Мы находимся в настоящую минуту примерно в семидесяти пяти километрах на восток от мыса Морана и направляемся к проливу Уиндворта.

Американский флот растянулся длиной кильватерной колонной – между судами были интервалы в 450 метров.

На западе красный флот построился примерно такими же образом. Вылетевшие на разведку аэропланы сообщали, что он находится примерно в тридцати километрах от нашего флота. Обе стороны выслали на разведку аэропланы, и в воздухе завязалось сражение. Рессель переговорил по телефону с дежурным офицером и улыбаясь заметил мне:

– Мы перехватили неприятельские радиограммы. Брикстон потребовал от красного верховного командования, чтобы все имеющиеся на острове воздушные силы были двинуты в помощь флоту.

Теперь вам понятно, почему для нас было так важно скорое падете Ямайки? Вы видите, какое значение для нас имеет это обстоятельство?

Брикстон не подозревает, что остров находится в наших руках, и продолжает рассчитывать на поддержку воздушного флота, расположенного на острове. Он не знает, что аэропланы острова находятся в распоряжении нашего флота и его ожидает приятный сюрприз.

Оба флота не меняли курса, и красный флот медленно приближался к нашему. К семи часам мы были примерно в двадцати пяти километрах восточнее мыса Морган.

Рессель повел меня на вышку „Орегона“, но даже в сильный бинокль я не был в состоянии разглядеть очертания приближавшейся с запада неприятельской эскадры.

Несмотря на большое расстояние, я все же отчетливо слышал грохот орудийной канонады, это гремели орудия на крейсерах, вступивших в бой с неприятельскими крейсерами. Прошел еще один час – теперь неприятельский флот расположился параллельной к американскому флоту линией. Ровно в восемь часов загрохотали тяжелые орудия красных дредноутов.

Рессель пояснил:

– Нас разделяет расстояние в 25 тысяч метров – они стреляют, пользуясь воздушными наблюдателями. Недолет – сказал он, указывая на взмывший пред нами исполинский столб воды.

В ответ на огонь неприятеля загрохотали наши орудия. Огонь наших пушек сосредоточился на головном корабле красных. С каким результатом работала наша артиллерия, я не знаю, – я даже был лишен возможности разглядеть цель, по которой они стреляли. Сорокасантиметровые орудия „Орегона“ подымали ужасный рев, и я почувствовал, что начинаю глохнуть. Я испытывал дикую головную боль.

Выстрелы сотрясали огромное судно, и при каждом раскате нас отбрасывало назад. Огромные клубы дыма вздымались из орудий и окутывали судно непроницаемым облаком. К счастью, ветер переменил направление и подул с северо-востока, относя дым в сторону.

– Старина Кеннеди отлично выбрал время и место, – крикнул мне на ухо Рессель. – Вот видите, за нами восходит солнце, – оно будет слепить глава противнику.

Мне казалось, что обстрел небезрезультатен и что обе стороны не потерпели урона. Между линиями дредноутов находились колонны крейсеров и истребителей, подвергавшихся обстрелу на более короткой дистанции.

– Смотрите, – вскричал Рессель, – теперь вы можете видеть, что они приближаются. Они сокращают дистанцию между нами. Господи, воздушный флот!…

И он поспешил к телефонному аппарату, в ожидании получить дополнительные сведения, а я стал рассматривать в бинокль неприятельские суда, пытаясь своей фантазией дополнить происходящее на расстоянии двадцати четырех километров от меня. Единственное, что я увидел, – были вспышки огне среди клубов дыша.

Неожиданно мы услышали в отдалении отчаянный грохот, за которым последовала ожесточенная артиллерийская канонада.

Лишь впоследствии Рессель объяснишь мне, что произошло в это мгновение.

Флотилия американских подводных лодок неожиданно вынырнула в расположении неприятельского флота и атаковала с фланга колонну дредноутов Карахана. Неприятельский флот, очутившись в непосредственной близости с этими сигарообразными машинами смерти, поспешно перестроился и повернул вправо. Одновременно с выполнением этого маневра, на неприятельский флот, с большой высоты, ринулись эскадры наших аэропланов, поднявшихся с аэродромов Ямайки. Навстречу нашим воздушными судам вылетели красные гидропланы, находившееся на плавучих авиабазах, и бросились в бой с нашими авиационными силами. Тем самым они хотели прикрыть свой флот от нападения сверху. Неприятельский флот, перестроив колонну, не мог использовать немедленно для борьбы с гидропланами свои зенитные орудия. К тому же число неприятельских аэропланов значительно уступало в численности нашим воздушным эскадрам, прибывшим с Ямайки.

Результатом этого двойного – воздушного и подводного – нападения явилось то, что уже в первые минуты красным был нанесен существенный урон: два дредноута Карахана – „Уарспайт“ и „Родней“ – были потоплены, а бывший итальянский линейный корабль „Кавур“ выведен из строя.

В и последовавшие затем часы наши гидропланы потопили и этот дредноут. – Стало еще тремя дредноутами меньше у неприятеля, – сказал Рессель. – Положение наше улучшается. Теперь мы имеем пятнадцать наших дредноутов против двадцати пяти неприятельских.

Теперь и неприятельские снаряды стали ложишься в непосредственном соседстве с „Орегоном“ и другими нашими дредноутами. Наши орудия усилили обстрел. Неприятель добился нескольких попаданий, и адмирал Кеннеди отдал распоряжение немного изменить курс с тем, чтобы изменить дистанцию, отделявшую вас от неприятеля. Но неприятель, превосходивший нас скоростью, вскоре снова сумел приблизиться и сократить расстояние между обеими эскадрами. Незадолго до восьми часов один из неприятельских снарядов попал в башню дредноута „Оклахома“ и причинишь большие разрушения.

Дредноут лишился способности маневрировать и на всех парах понесся навстречу неприятельскому флоту, вырвавшись из линии расположения нашего флота.

Когда этот безумный маневр, явившийся следствием повреждения рулевого механизма, был замечен неприятелем, на „Оклахоме“ был сосредоточен огонь двенадцати дредноутов, и вскоре с нашим дредноутом было покончено.

Раздался оглушительный взрыв, и „Оклахома“ стала погружаться в воду.

Теперь адмирал Кеннеди выслал вперед флотилию истребителей, создавших перед нашими флотом дымовую завесу. Под ее прикрытием наш флот резко повернул направо, и колонна наших дредноутов свернулась.

Неприятель превосходил нас силою своей артиллерии и быстротой хода – нашему флоту было не под силу принять бой на таком большом участке. Закончив маневр, адмирал снова приказал флоту сделать поворот в девяносто градусов, и флот взял прежний курс.