— Не просто прохладно, а холодно как в склепе, — проворчал Гильгоф. — Будто мы не в южных тропиках, а на северном полюсе!

— Разговоры о создании разного рода атмосферного или тектонического оружия велись еще триста лет назад, но дальше фантастических проектов дело не ушло, — рассуждал доктор, сжимая в руке бокал с приправленным специями и горячим красным вином. Близилось утро, но спать отправились только Амели и Крылов. Последний, к всеобщему удивлению, выглядел и чувствовал себя вполне сносно. — Вызывать землетрясения искусственно вполне возможно с помощью подземных ядерных взрывов в зоне разломов, но, сами понимаете, последствия таких действий просчитать никто не берется… Гораздо сложнее дело обстоит с так называемым «атмосферным оружием», теоретически смерч или ураган нельзя создать искусственно, атмосфера является крайне сложной и изменчивой структурой, не поддающейся управлению. В постиндустриальную эпоху было множество разговоров о парниковом эффекте и глобальном потеплении, вызванном деятельностью человека, но потом выяснилось, что наша цивилизация к этому непричастна — потепления и похолодания являются самыми обычными процессами. Но вечерний спектакль в небесах над Квебеком заставляет серьезно задуматься… У меня нет никаких сомнений — кто-то нас предупредил: «вы переходите некие границы!».

— Это какие же? — лениво отозвалась Аня. — Логика, Веня! Логика, а не фантазии! Пункт первый: чужая разумная жизнь никак и никогда не проявляла себя на Гермесе.

— А Дорога? Захоронение на Острове?

— Предпочитаю оставаться в лагере скептиков. Ошибка в радиоуглеродном анализе, заблудившаяся группа первопоселенцев, со временем одичавшая и вымершая… Все, что угодно! Тут вам не Земля, где через каждый километр можно наткнуться на деревню, городок или просто отдельный дом. Давайте отправим вас в Антарктиду, высадим посреди материка и поставим задачу: найти хоть одну исследовательскую станцию, не используя связь и приборы ориентировки на местности? И это сравнительно небольшой континент, а не огромная чужая планета. С Дорогой — сложнее, но объяснение рано или поздно найдется.

— Вы продолжайте, Анечка. Мне всегда интересно мнение скептика. А в Антарктиду я не хочу — и без того холодно!

— Пункт второй: если гипотетические Чужаки с самого начала не выставили отсюда человека со скандалом, то с чего бы им после долгих десятилетий колонизации поднимать бузу? Ну высадились еще несколько тысяч двуногих, пусть с оружием, пусть настроены недружелюбно к прежним обитателям планеты… Зачем Чужакам влезать во внутричеловеческие разборки?

— Возможно, они не приемлют насилия, — подсказал я. Аня одарила меня взглядом строгой учительницы, вразумляющей двоечника:

— Луи, вы забыли, что все обнаруженные нами… э… люди умерли насильственной смертью? Отпадает. Если следовать романтической версии Вени, получается, что Чужаки живут где-то рядом с нами, но людям на глаза не показываются. Почему? Ответов два: или боятся, или просто не обращают на человека внимания. Допустим, мы для них являемся неким подобием термитов, которые тоже живут сообществами и умеют строить дома. Люди Чужакам могут быть неинтересны. В обоих случаях их вмешательство в виде вечерней бури нелогично. Если боятся — то зачем настолько явно раскрывать себя? Если человек не представляет для них никакого интереса, к чему этот пышный фейерверк? Показать, кто здесь хозяин? Зачем это показывать термитам — все равно не поймут!

— Любопытные выводы, — горько вздохнул Гильгоф. — Ваш отвратительный прагматизм удручает.

— Не «отвратительный», а «обоснованный», — невозмутимо поправила Аня. — Итак, пункт третий. Наблюдавшееся нами явление может являться крайне редким, но вполне естественным для данного мира. Допустим, гроза столь вселенских масштабов случается раз в триста лет, электричество накапливается в атмосфере и почве долгие годы, затем происходит вот такой грандиозный выброс энергии. И нечего обвинять в случившемся неких Чужаков, будь они зелеными, синими или желтыми в клеточку человечками. Это явление надо исследовать и найти способ ему противодействовать — нам здесь жить. Вроде всё.

— Луи, а вы что думаете? — повернулся ко мне Гильгоф. — Как абориген и туземец?

— Не знаю… — после долгой паузы протянул я. — Понимаете, Гермес всегда был планетой без «странностей». У нас даже собственной мифологии не сложилось. На Земле полно призраков в старых замках, барабашек, вампиров из Трансильвании и прочих персонажей, которые как бы есть, но наука их существование отрицает. Все гермесские легенды увязаны на героизм первых колонистов, якобы выходивших против озверевшего мегалания едва ли не с вилами, на любовные интрижки, даже на свинью из поместья Клермон, ставшую абсолютным чемпионом по весу и удивительной жирности полсотни лет назад — ей даже памятник поставили… И никакой мистики или необъяснимых явлений.

— Может быть, эти «необъяснимые явления» стали для настолько привычными, что вы их не замечаете? — вкрадчиво сказал Гильгоф. — У землян они могут вызвать шок, а вам кажутся обыденностью. Вспоминайте!

— Ничего на ум не приходит, — признался я, поразмыслив. — Впрочем… Когда мы вернулись в Квебек, Амели произнесла странную фразу, которая у меня навсегда в голове отпечаталась. Я ей рассказал о наших находках, на что Амели ответила: «Я ожидала от этой планеты чего-то похожего. Слишком уж много совпадений». Но ничего не объяснила, сказала, что не может сформулировать, изложить четко.

— Мадам Ланкло — умная и наблюдательная женщина, серьезный ученый, — пожевал губами доктор. — Однако она религиозный человек, более того — католичка.

— Это плюс или минус? — спросил я.

— И то и другое одновременно. Плюс — в морально-нравственном аспекте, католицизм — конфессия строгая и консервативная, так доселе и не принявшая «либеральных ценностей» провозглашавших торжество уродства, извращения и толерантности к любой мерзости… Во многом благодаря Ватикану цивилизация не скатилась в пропасть в двадцать первом веке, когда любое дегенеративное проявление возводилось в ранг достойной восхищения нормы и предмета для подражания… С другой стороны, католицизм чрезвычайно мистичен, что позволяет видеть в каждом предмете или событии отголосок непрестанной борьбы божественного и дьявольского. Может быть, Амели имела в виду эти «совпадения»?

— Не уверен. — Я развел руками. — Разговор касался конкретных открытий и конкретных предметов в виде набора косточек-черепочков с Острова.

— Придется вызвать Амели на разговор… И все-таки вы уверены, Луи, что не можете припомнить ничего экстраординарного?

— Веня, не усложняйте задачу. — Аня встала, поменяла выгоревшие свечи на новые, налила из кувшина еще вина и вернулась в свое кресло. — Хотите экстраординарностей? Да вот, пожалуйста, одна из них мирно сопит в две дырки прямо напротив вас.

Все уставились на укрытого шерстяным одеялом Коленьку, развалившегося на диване гостиной.

— Давайте ваш четвертый пункт, — кивнул Гильгоф. — Как написано в Торе у Моисея: «Откроются глаза ваши, и вы будете как боги, знающие добро и зло». Откройте нам глаза, Анечка. Я уже начал делать некоторые выводы, но другие мнения, как всегда, приветствуются.

— Начнем вот с этого. — Анна подхватила со стола папочку, доставленную мной из госпиталя. — Общее заключение меня не интересует, медицина — это ваша вотчина, Веня. А теперь объясните мне, что означает формулировка: «…структурные изменения клеток неясного генеза»?

— Звучит грозно, — согласился Гильгоф. — Главная версия — злокачественное новообразование. Рак перестал быть угрозой для жизни в прошлом веке, но встречается до сих пор. Лечится успешно.

— Значит, рак? — вздернула бровь Аня. — Распространяющийся с такой невероятной быстротой? Случаи описаны?

— Нет. Раковые клетки являются нефункциональными. Сами знаете, что клетки печени обязаны очищать кровь, клетки почек — фильтровать и выводить излишки воды, легкие осуществляют обмен кислорода и углекислоты… Каждая ткань, паренхима, занимается своим делом. Раковая клетка не умеет ничего, кроме как поглощать питательные вещества и размножаться. Ее жизнь бессмысленна. Но в случае с нашим другом все прямо наоборот: организм полностью здоров и успешно выполняет все свои функции. Тем не менее пробы на биопсию показали… Бред какой-то они показали, честно говоря! Вот что значит… — Доктор отобрал у Ани бумагу и надел очки: — Что значит «удвоение числа хромосом без образования веретена деления»? Внезапный эндомитоз у взрослого человека? Было сорок шесть хромосом, стало девяносто две? Или у лаборанта в глазах двоилось с перепоя? Так не бывает. Никогда. Младенцы с подобными геномными мутациями не выживают в ста процентах случаев! Нам же преподносят это как реальный факт — у человека, родившегося совершенно здоровым, прошедшего все мыслимые и немыслимые медицинские комиссии, вдруг начинается спонтанное удвоение хромосомного набора! Как к этому относиться, а?