Коронер закончил свою речь со столь триумфальным видом, что окружной прокурор оказался совсем подавлен. Кеннеди слушал со всем вниманием.

– У вас сохранились образцы крови мистера Темплтона и мисс Уэйнрайт? – спросил он.

– Конечно. Они в моем кабинете.

Коронер, бывший также и местным доктором, провел нас в свой кабинет.

– А кошка? – спросил Крейг.

Доктор Нотт предъявил нам закрытую корзину.

Кеннеди быстро взял немного крови у кошки и поднес ее к свету – вместе с образцами человеческой крови. Разница была очевидна.

– Дело в том, что окись углерода, смешиваясь с кровью, разрушает красные кровяные тельца – от этого и меняется цвет крови. Нет, доктор, боюсь, что влюбленных убил вовсе не угарный газ. Хотя кошку, конечно, убил именно он.

Доктор Нотт был удручен, но не поражен.

– На кону моя репутация медика, – повторил он. – Я все равно присягну, что была асфиксия. Я видел ее слишком часто, чтобы ошибиться. Угарный газ или нет, но Темплтон и мисс Уэйнрайт умерли от асфиксии.

Уитни воспользовался возможностью выдвинуть свою версию:

– Я всегда думал о цианистом калии: его либо ввели в питье, а может, и уколом. Один из химиков сообщил о возможности наличия малейших следов цианида во рту.

– Будь это цианид, – ответил Крейг, задумчиво осматривая две склянки на столе перед собой, – образцы крови посинели бы и стали комковатыми. Но этого не произошло. Помимо этого, в слюне присутствует участвующее в пищеварительном процессе вещество. Оно вызывает химическую реакцию, которую легко принять за слабый след цианида. Думаю, находка химиков объясняется именно этим. Не более и не менее. Теория о цианиде не подходит.

– Один из химиков упомянул рвотный камень, – вставил коронер. – По его словам, это не рвотный камень, но анализ крови говорит о чем-то подобном. Ох, мы искали морфин, хлороформ и прочие распространенные яды. Профессор Кеннеди, поверьте, это асфиксия.

По выражению лица Кеннеди я понял: тьму наконец-то пронзил лучик света.

– Есть ли в вашем кабинете скипидар? – спросил Крейг.

Коронер покачал головой и шагнул к телефону, словно собираясь позвонить в аптеку.

– А эфир? Подойдет и эфир.

– О, конечно, его у меня много.

Крейг взял немного крови из склянки в пробирку и добавил в нее несколько капель эфира. В ней быстро образовались темные пятна. Профессор улыбнулся и сказал, словно обращаясь к самому себе:

– Я так и думал.

– Так в чем дело? – нетерпеливо спросил коронер. – В рвотном камне?

Глядя на темный осадок, Крейг покачал головой.

– Доктор, вы были правы на счет асфиксии, – торжественно заметил он. – Но ошиблись относительно причины. Это не окись углерода и не бытовой газ. А вы, мистер Уитни, были правы насчет отравления. Но это яд, о котором вы оба еще не слышали.

– Так что это? – хором спросили мы.

– Позвольте взять эти образцы и произвести еще один анализ. Я уверен, но и для меня это в новинку. Подождите до завтрашнего вечера – к этому времени моя цепочка улик полностью сложится. Приглашаю вас посетить мою университетскую лабораторию. Мистер Уитни, вас я попрошу получить ордер на арест Джона или Джейн Доу.[15] Пожалуйста, проследите за тем, чтобы присутствовали Уэйнрайты, особенно Мэриан. Можете сообщить инспектору О`Коннору, что требуется присутствие мистера Вандердайка и миссис Ролстон – как важных свидетелей. Необходима уверенность в присутствии этих пятерых. Джентльмены, доброй ночи.

По пути обратно в город мы не говорили, но возле станции Кеннеди заметил:

– Уолтер, как видишь, эти люди похожи на газетчиков. Они барахтаются в море разрозненных фактов. Но за этим преступлением стоит что-то большее, чем то, о чем они думают. Я все прокручивал в голове, как бы получить представление о делах Вандердайка, шахте миссис Ролстон и путешествии Уэйн­райтов на Дальний Восток. Сможешь разузнать об этом для меня? Думаю, у меня весь завтрашний день уйдет на возню с ядом и приведение всего к убедительной форме. Если тем временем ты увидишься с Вандердайком и миссис Ролстон, то очень поможешь мне. Уверен, ты найдешь их очень интересными людьми.

– Я слышал, что она – дама-финансист, – ответил я, принимая просьбу Крейга. – Она претендует на участок, находящийся около шахты группы крупных американских капиталистов, настроенных против любых конкурентов. Это помогает ей разжиться деньгами. А о Вандердайке я ничего не знаю, так как ранее никогда не слышал о нем, но, вне всяких сомнений, он ведет не менее интересную игру.

– Но не дай ему заподозрить, что усматриваешь его связь с нашим делом, – предупредил Крейг.

Рано утром я начал поиски информации, а Кеннеди еще раньше отправился работать в своей лаборатории. Вызвать миссис Ролстон на разговор о ее проблемах с властями оказалось совсем не сложно. Фактически мне даже не пришлось упоминать смерть Темплтона. Она добровольно сообщила, что, ведя ее дело, он был очень несправедлив к ней, несмотря на то, что в старые времена они очень хорошо знали друг друга. Миссис Ролстон даже намекнула, что ей показалось, будто он представляет интересы капиталистов, отстаивающих свою монополию и пытающихся предотвратить разработку ее шахты. Я так и не смог понять, было ли это ее навязчивой мыслью или частью ее хитроумного плана. Однако я заметил, что говоря о Темплтоне, она старалась быть подчеркнуто беспристрастной и обвиняла в проблемах с шахтой в первую очередь своих конкурентов.

Я удивился, узнав из справочника, что офис Вандердайка находится в том же самом здании, этажом ниже. Как и кабинет миссис Ролстон, он был открыт, но в нем не велась никакая работа, так как все ждали разбирательства из-за иска почтовой компании.

Вандердайк принадлежал к тому типажу, с которым я уже часто сталкивался. Крайне хорошо одет, он излучал видимость процветания, являющегося признаком успешности бизнеса. Когда я сказал ему, что представляю интересы почтовиков, он ухватил меня за руку, словно знал меня всю жизнь. Он не обращался ко мне по имени только из-за того, что никогда прежде не видел меня. Я мысленно запечатлел, как много на нем было драгоценностей: булавка в галстуке была размером с алмаз Хоупа,[16] часы на груди были с очень массивной цепочкой, а на сжимавшей меня руке красовалось блестящее кольцо с печаткой из лазурита. Он улыбнулся, заметив, что я осматриваю его драгоценности.

– Дружище, мы обладаем месторождением этих камней, и будь у нас техника для его разработки, мы просто разбогатели бы. Ляпис лазури на нашем участке столько, что мы смогли бы обеспечить ультрамарином всех художников в мире до самого конца света, сэр. Мы могли бы позволить себе просто перемалывать его и продавать под видом краски. А ведь это не единственное ископаемое в нашей разработке. Асфальт – вот ее основа. На нем мы сделаем по-настоящему большие деньги. Сэр, как только мы начнем, старый асфальтовый траст просто испарится. Как пар!

Он выдохнул облачко табачного дыма и позволил ему рассеяться в воздухе.

Но когда речь зашла о деле, Вандердайк оказался не столь общителен, как миссис Ролстон, но не выказал и ожесточения ни против почты, ни против Темплтона.

– Бедняга Темплтон, – сказал он, – когда-то я знал его – тогда мы были еще мальчишками. Я ходил с ним в школу и все такое… Давно это было: пока я не перебежал ему дорогу в этом деле, вернее, пока он не перебежал мне дорогу, я почти не слышал о нем. А он был довольно умным парнем. Обвинение будет скучать по нему, но, по словам моего адвоката, мы все равно выиграли бы это дело, даже если бы с ним не случилась та трагедия. Непостижимо, не так ли? Я читал о нем в газетах, но так и не усек, что к чему.

Я ничего не ответил, но подивился тому, что он так легко пережил смерть женщины, которая когда-то была его женой. Тем не менее я ничего не сказал. В результате Вандердайк вновь пустился в рассуждения о богатстве своей венесуэльской концессии, нагрузив меня «документацией», которую я спрятал в карман, пообещав изучить ее.