Таким образом об обновлении христианства и об оттеснении религиозных движений, апеллирующих к природе, можно думать лишь в том случае, если мы сможем опровергнуть обвинение, будто христианство несет ответственность за все деформации эпохи Нового времени, прежде всего за экологический кризис. Христианское Просвещение должно сначала определиться в вопросе, каково отношение христианства к природе.

Стараниям эмансипаторов по перманентному самоосуществлению каждого индивида вдруг наступил конец, во всяком случае эти усилия были временно прерваны. Произошло это в 70-е годы. Осознание наступившего экологического кризиса оборвало надежды на освобождение человечества в ближайшее время на пути социализма. Эти надежды сменились страхом перед гибелью человечества. На какое-то время в самосознании нашей культуры перестали играть центральную роль понятия "самоосуществления" и "самовозвышения". Более того, поскольку хищническая эксплуатация природных ресурсов достигала предела, повсюду заговорили об "ответственности", необходимости "самоограничения" и даже "аскетизма".

Разговоры эти сменились в 80-е годы циничным нигилизмом. Нигилизмом, который, быть может, был заложен в самой эпохе Нового времени. И потому после недолгого возмущения масштабами экологического кризиса, можно сказать, почти закономерно наступило торжество нигилизма. "Что мне до будущих поколений, я живу сегодня и сейчас" - таков был лозунг. Отчеты о гибели лесов уже больше никого не волнуют.

При этом никто не видит необходимости задуматься над экологическим кризисом с философской точки зрения. Философские рассуждения на эту тему произносятся, правда, на воскресных мероприятиях, но практических последствий все это не имеет. Связано это обстоятельство, в частности, также с ложным представлением о самой философии. Между тем задача философии не в том, чтобы приносить конкретную пользу. Функция философии состоит скорее в постановке вопроса, в чем, собственно, заключается вообще польза.

Что считать пользой? Для экономических наук польза представляет собой высшую цель, и данный постулат принимается без раздумий. Теперь же, в ситуации экономического кризиса экономистам следовало бы обратиться к действительности, чтобы попытаться отделить видимую пользу от реальной. Но для этого им нужно обратиться к философскому рассмотрению темы.

Решающий вопрос - в чем состоит критерий пользы? До того как люди стали осознавать наступление экологического кризиса, общепризнанным критерием пользы был успех. Если же задавался вопрос, кто решает, что считать успехом, то отвечали ссылками на понятие прогресса. Все, что совершалось на пути прогресса, считалось успешным, а потому и само собой полезным.

Одно из неприятных, но очень важных последствий экологического кризиса состоит ныне в том, что практически во всех высокоразвитых индустриальных странах мира оказалось поставлено под вопрос само понятие прогресса. Ибо если мы будем и впредь организовывать и осуществлять прогресс в прежнем понимании, не предпринимая никакого корректирования, то в условиях экологического кризиса такой прогресс будет прямой дорогой к катастрофе.

Одно во всяком случае ясно: традиционное социалистическое или даже либеральное понятие прогресса оказалось несостоятельным. Все более скептическое отношение к прогрессу, отмежевывание от самого понятия "прогресса", вплоть до отклонения идеи прогресса, с явно выраженными тенденциями к движению назад, к регрессу, распространяются и ширятся в ФРГ.

Если взглянуть на субкультуры экологического движения, то мы увидим, что отказ от прогресса принял разнообразные формы, начиная от культивирования менталитета людей, склонных вообще "выйти" из этого общества, уйти из него, и вплоть до попыток вновь обрести чувство целостности человека с природой на почве "религий природы" и живя в непосредственном общении с природой.

По этому поводу следовало бы заметить следующее. "Выход" каких-то людей из общества возможен лишь в том случае, если остальные остаются в этом обществе. Вопрос не в том, может ли наша либеральная система предоставить каждому индивиду возможность "выйти из этого общества", а в том, сколько человек сможет это сделать. Те, кто "вышли" из общества, продолжают жить за счет остальных, оставшихся в этом обществе. Причем ведут в принципе паразитический образ жизни. Нужно называть вещи своими именами.

Что касается регрессивных тенденций в сознании некоторых участников экологического движения, то в их адрес следовало бы высказать упрек такого рода: они живут совершенно спонтанным представлением о "природе". Надежды обрести утраченную близость и единство с природой, хотя бы в новой мифологии, мистифицирующей природу, происходят из того предположения, что природа есть лишь некая исцеляющая сила, спасающая человека, поддерживающая и кормящая его. Такой взгляд совершенно упускает из вида, что природа может проявлять себя по отношению к человеку также и невероятно суровым и жестоким образом. Природа способна ввергнуть человека в страх и ужас.

Понятие прогресса указывало, в каком направлении следует двигаться. Катастрофическое обстоятельство заключается ныне в том, что у нас нет более ответа на этот вопрос. Ибо способность двигаться в желательном направлении предполагает управляемость современного общества, а именно этого-то и нет. Нет более инстанции, способной направить "целое" в нужном направлении, решая тем самым и экологические проблемы. Этот кризис политики стал выражением самой логики индустриального общества.

Мы не можем сменить направление, потому что сама жизнеспособность нашего индустриального общества, его самосохранение зависит от успешно функционирующей экономики. У нас нет общезначимого ответа и по поводу того, какое будущее мы хотели бы иметь. Все это создает впечатление, что общество переживает стагнацию.

Из сказанного можно сделать тот первый вывод, что, с философской точки зрения, экологический кризис свидетельствует о кризисе современного, либерального понятия прогресса. Экологическая проблема решается либо консервативными методами, либо она вообще не решается. Но и консерватизм должен быть продуман заново. Одних ссылок на традиции, на то, что осталось от них, на раскрытие и оживление этих традиций недостаточно.

Консерватизм эпохи экологического кризиса не может уже искать свое определение, исходя из прогресса, ибо сам прогресс иссякает и теряет смысл. Чем неопределеннее становится реальность, тем менее способно общество прийти к единому пониманию и единой оценке этой реальности. Однако именно данное обстоятельство и создает предпосылки для формирования подлинной политики.

Политика начинается с осмысления и интерпретации ситуации и вытекающих из нее проблем, которые должна решить эта политика. А поскольку сегодня вопрос о действительности стал фундаментальным, политика невозможна без философии. Тем самым вновь становится актуальной одна из собственных задач философии - объяснение того, что есть действительность. Именно этот вопрос ставили всегда великие философы - Платон, Кант, Аристотель, Гегель. К занятию философией их побуждало исследование действительности.

В ситуации экологического кризиса мы столкнулись с той проблемой, что природа не в состоянии уже предоставлять нам в неограниченных масштабах те ресурсы, на которые ориентировано современное индустриальное общество. Таким образом, индустриальное общество должно считаться с ограничением, которое не играло раньше никакой роли для социалистической и либеральной идеологии со времен Французской революции: речь идет об ограничениях, накладываемых самой природой.

Это обстоятельство эпохального значения у нас никак не хотят осознать. Потому что индустриальное общество запрограммировано на эксплуатацию природы. Вся природа воспринимается просто как вещество, предоставленное в наше распоряжение для употребления и использования. До сих пор индустриальное общество реагировало на новую ситуацию ограниченности природных ресурсов лишь переходом на такую технику, которая щадила бы природу. Целью было объявлено экономное потребление ресурсов.