Утвердился социализм исключительно благодаря своей способности принять на себя функции религии. Социализм был эрзац-религией. Он принял облик религии, заняв место старой, христианской религии. Основу составляла попытка осуществить царство, обещанное в потустороннем мире, прямо здесь, на земле и земными средствами. Конкретно речь шла об осуществлении великой мессианской надежды. Религиозные корни марксизма восходят скорее даже к иудаизму, чем к христианству.

Для России, к примеру, основной вопрос будет состоять в том, сможет ли занять место этой религии социализма возрожденное наследие православного христианства. Преодоление нравственного разложения невозможно в России без религии. Поэтому восстановление соответствующего облика православного христианства имеет решающее значение для будущего России.

Идеологический вакуум возникает и на Западе. Если будут по-прежнему отсутствовать духовные ориентации и продолжаться распад христианской веры, это грозит эрозией обществу в целом, поскольку исчезают интегративные силы.

Поэтому нам необходим духовный поворот. Минимальной целью его было бы ослабить почти тотальную зависимость политики от экономики и от партикулярных притязаний общественных групп, от давления с их стороны. Место отработанных идеологий постепенно занимает во всем мире религия. Важнейшим примером возвращения религии, в том числе и как политического фактора, можно назвать возрождение ислама. В различных регионах мира ислам уже стал силой, определяющей расстановку политических сил. Общее соотношение сил на мировой политической арене существенно изменяется.

Религия возвращается не просто в политику, она возвращается в мировую политику. Нам нужно задуматься над тем, готовы ли мы к этой новой ситуации, когда религия становится политическим фактором. Наше политическое мировоззрение остается в плену старых, отживших представлений и образов. Нам не хватает языка и категорий, чтобы воспринять и оценить происходящие перемены.

В самой Германии мы переживаем за последнее десятилетие невероятное ускорение процесса дехристианизации. Это не означает, что христианство вообще исчезает. Под вопросом оказывается состояние и судьба нашей культуры, иначе говоря историческое влияние и значимость христианства. Вся наша культура, в том числе и понятие социального прогресса, возникла из христианского наследия. Даже эпоха Нового времени и Просвещение уходят корнями в христианство.

Тезис мой состоит в том, что с утратой понимания роли христианства в создании и становлении нашей культуры будет исчезать и сама эта культура. Классический либерализм тоже не продержится долго, если погибнут его теологические корни, идущее от Лютера разделение властей между государством и церковью, учение о различении между политикой и религией.

Что же займет место либерализма? Этого никто точно не знает, но можно себе приблизительно представить, куда идет дело, наблюдая дискуссии о мультикультурализме. Такая дискуссия была бы немыслима в обществе с какой-либо другой религией, кроме христианства. Я вспоминаю о том, как во время войны в Персидском заливе жители Саудовской Аравии не хотели принимать грузовики Красного Креста, потому что на машинах было изображение креста. Туда срочно прибыли американцы, чтобы спасти местных жителей от чрезвычайной опасности, но на машинах Красного Креста они не могли проехать, так как для жителей Саудовской Аравии сам вид креста невыносим.

На Западе совсем другая картина. Именно в Риме была открыта недавно одна из самых крупных мусульманских мечетей, словно это нечто совершенно само собой разумеющееся. Можно ли представить себе, чтобы в каком-нибудь государстве, переживающем возрождение ислама, было возможно основать христианскую церковь или построить хотя бы самый скромный храм?

Нашу дискуссию о мультикультурализме можно понять только на фоне происходящей всеобщей дехристианизации. Нигилизм и индифферентность проникли в немецкое общество настолько глубоко, что всякого, кто настаивает на своих убеждениях, клеймят как фундаменталиста. Либеральность понимается как принципиальная всеядность. Но если либерализм приведет к полному релятивизму и если мы в нашем нейтральном отношении к ценностям достигнем уровня Веймарской республики, то не следует ожидать готовности граждан приносить какие-либо жертвы ради защиты нашей системы.

У нас появляется все больше оснований говорить о наступающем конце исторической эпохи христианства. Никогда еще дехристианизация общества не заходила так далеко, как сегодня. Христианская вера потеряла влияние, позволявшее ей участвовать в определении и формировании истории, а тем самым судьбы человечества.

Мы не должны забывать о том, что христианство было и остается основой и предпосылкой также и либерализма. Либерализм, правовое государство, успешная рыночная экономика продержатся у нас до тех пор, пока мы храним это христианское наследие и черпаем духовные силы, обращаясь к христианским корням нашей культуры. Иначе капитализм логикой своего собственного развития разрушит этос, из которого он возник. Последние оплоты западноевропейского рационализма, которые тоже христианского происхождения, окажутся под угрозой. Либеральному порядку и его основам грозит потрясение.

Христианская вера и обосновывающая ее истина не являются ни консервативными, ни прогрессивными. Это не исключает того, что в различных исторических условиях христианская вера была консервативной или прогрессивной, она содержала иногда даже оба этих элемента, хотя и в различном виде. Вера в ее теологическом облике всегда старалась сохранить частичные истины обеих этих движений и, если это было возможно, представить их в более высокой форме христианского сознания. Христианство консервативно и прогрессивно одновременно.

Онтология и эсхатология - важные элементы христианства: вера в сотворение мира налагает на христианина ответственность за сохранение мира, хотя этот мир и не им самим создан. С другой стороны, христианин живет в напряженном внимании относительно завершения, ожидая возвращения мессии. Деятельность Бога как Духа охватывает не только прошлое и будущее, но и настоящее. Христианину открывается настоящее как специфическое время его жизни.

На основе одухотворяющей веры в сотворение мира и находясь во власти Божьей христианин приобщается к осуществлению целей Царства Божьего. Так можно было бы на языке старой теологии, ставшем для нас уже чуждым, выразить ту мысль, что типичную для эпохи Нового времени альтернативу между консерватизмом и прогрессизмом нельзя ставить перед христианской верой.

И все же отношение между консерватизмом и прогрессизмом имеет смысл уяснить. В основе прогрессистских утопий, с самого их возникновения в XVIII веке, в предпринятой ими во второй половине XIX века радикальной критике религии и вплоть до новейшего прогрессизма в форме современной культурной революции лежала вера в то, что неудержимое осуществление прогресса будет связано с исчезновением религии.

Освобождение человека от всех порабощающих его исторически сложившихся сил всегда понималось прогрессистами как освобождение от религии, которая рассматривалась как символ санкционированной трансцендентально гетерономии. Гетерономия - антипод автономии личности, свободного самоопределения человека как разумного существа. Гетерономия воспринималась как выполнение человеком чужой воли. Преодоление отчуждения рассматривалось как освобождение от власти религии, отчуждающей якобы человека, лишающей его автономного, самостоятельного бытия.

Маркс считал непосредственную борьбу с религией, борьбу за ее ликвидацию излишней, полагая, что революционное преобразование капитализма само собой приведет к исчезновению религии. У Эрнста Блоха есть размышления относительно бессмысленности и абсурдности такого допущения. Блох считал, что победивший марксизм погибнет из-за тех банальностей обыденной жизни, которые созданы им же самим. Именно после успешно завершенной революции и встает перед человеком впервые вопрос по существу: в чем же все-таки смысл этой жизни? Притом что интересы и потребности человека удовлетворяются, вопрос о смысле жизни остается.